Лара Продан - Тонкая нить судьбы
– Мама, ты что? Ты боишься, что я уеду? Нет, конечно, я хотела бы поехать туда, где живет Владимир. Я по нему очень скучаю, мама. Мы в разлуке сейчас, я боюсь, что Владимир постепенно охладеет ко мне, я ему стану не интересной.
– Дарьюшка, запомни, что я тебе скажу и сделай выводы. Если люди расстаются, значит это надо им обоим. Люди, которым суждено быть вместе, никогда не расстанутся. И здесь никакие расстояния и преграды не помеха.
После некоторого молчания Мелинда обняла Дарью и тихим, почти неслышным голосом спросила.
– Доченька, тебе, действительно, так дорог Владимир?
– Да, мамочка, я постоянно о нем думаю. Иногда я ловлю себя на том, что мысленно спрашиваю его совета, соизмеряю свое видение того или иного вопроса с его, как мне кажется, видением. Не знаю, может меня посетило то заветное чувство, что называется любовью. Как, ты думаешь, мама?
– Поживем-увидим. А что с Майклом? Ты стала много времени с ним проводить. Неужели он тебе совсем безразличен?
– Ну что, ты, мамочка. Нет, конечно. Майкл мне не безразличен. Он мой единственный друг, на которого я могу положиться всегда. Я знаю, что он меня не подведет и не предаст. Это очень важно. Я ему доверяю, я даже свои самые сокровенные мысли и желания ему доверяю.
– Да-а-а? И как он относится к твоим желаниям в отношении Владимира?
– спросила Мелинда с плохо скрываемым любопытством.
– Не знаю. Мне кажется, что он спокойно относится ко всему на свете. Кстати, он сам зачастую провоцирует меня на разговоры о наболевшем. Да так тонко, что я это понимаю только тогда, когда начинаю анализировать прошедший день перед сном.
– Интересно. В чем же проявляется его тонкая провокация? – со смехом задала вопрос Мелинда.
– Например, несколько дней назад, помнишь, я пришла из университета грустная, печальная. Никого не хотелось видеть, никого не хотелось слышать. Моим единственным желанием было закрыться в комнате и целовать фотографию Владимира. Потом пришел Майкл и сказал только одно предложение. «Грустишь? Я недавно прочитал у Кэролайн Холланд очень интересную фразу. «Грусть достаточна сама по себе, но чтобы получить от нее настоящее удовольствие, нужно поделиться ею с другими» Так что давай рассказывай, почему грустим, зачем грустим.» И представляешь, мама, я ему почти час рассказывала о том, как мне плохо без Владимира.
– И он слушал твои излияния? Бедный мальчик! Нельзя так изощренно издеваться над другом. – Мелинда поцеловала дочь и продолжила:
– Позволь напомнить тебе, Дарьюшка, что Майкл влюблен в тебя. А ты поступаешь с ним мягко говоря жестоко.
– Да знаю, мамочка. Вижу его печальные глаза, неотрывно следящие за мной. Не скажу, что мне это безразлично или неприятно. Приятно и даже как-то тепло от этих глаз становится. Но Майкл только друг, мама. Кстати, вчера, когда он опять пытался повернуть разговор на Владимира, я повела, как мне кажется, умно. Не стала ничего говорить и даже мягко оборвала его. Правильно я сделала, мама?
– Тебе виднее, Дарьюшка. В этих вопросах трудно давать какие-то советы. Здесь руководителем выступает его величество Сердце.Глава 9
Стоял теплый июньский день. Мелкий дождик, что моросил с утра, прошел. Молодые листочки деревьев напитались живительной влагой, на улице пахло мокрым асфальтом вперемежку с начинающейся распускаться сиренью во дворе дома на Невском проспекте. В квартире Леонида Ухтомского к ужину накрывался стол. Ольга стояла около него, машинально корректируя положение тарелок, приборов, блюд с едой, графинов с напитками. Хозяйка квартиры волновалась. Дочь Лида вместе с Софьей помогала матери. Они принесли небольшую корзинку с нарезанным хлебом и булочками.
– Ну вот, последний штрих сделан, стол готов к ужину – весело сказала Лида и посмотрела на мать.
– Мама, ты что, плачешь? Все ведь хорошо. Папа вот-вот приедет. Я по нему соскучилась! Сколько его не было?
– Почти четыре месяца, доченька. – обняв Лиду и промокнув глаза батистовым платочком ответила Ольга.
Тут Алексей и Полина стоявшие, обнявшись у окна, разом крикнули:
– Идет, идет наш командировочный!
Все бросились к дверям. Еще несколько минут и в квартиру сквозь строй улыбающихся родных ему людей вошел Леонид. Ольга с Лидочкой бросились к нему. Обняв жену и дочь, Леонид прошел в гостиную.
– Как же хорошо дома! Как я устал… как соскучился по вам, мои девочки! – Леонид все не отпускал из своих объятий Ольгу и Лидочку.
Алексей с Полиной стояли в дверях гостиной, улыбались и ждали, когда дойдет очередь поздороваться и обняться с приехавшим хозяином квартиры до них. Наконец Леонид обернулся, увидев Алексея и его жену, широко улыбнулся.
– Брат, Алеша, ну здравствуй, мой дорогой!. Здравствуй Полинушка. Молодцы, что здесь сейчас!
Леня никак не мог остановиться в своем восторге, видно было, что он необычайно рад возвращению домой.
– Леня, Алеша, Полечка, пожалуйста, проходите к столу, поужинаем. Лидочка, где Софья, зови ее и садитесь за стол тоже – голос Ольги звенел от радости.
Когда все расселись по своим местам начался новый виток восторга и радостного оживления..
После ужина все расселись на диване и в креслах в ожидании подробного отчета Леонида о своей поездки.
– Не томи, Леня, рассказывай. Как ты съездил? – с нетерпением обратился Алексей к брату.
– Даже не знаю с чего начать. Очень много впечатлений и хороших, и не совсем. Дорога была утомительной и долгой.
Леонид замолчал, перебирая в памяти события прошедших четырех месяцев. Его никто не торопил. В комнате стояла тишина. Горящие от любопытства и участия глаза родных людей внимательно следили за лицом Леонида. На нем нетрудно было увидеть невероятную смесь совершенно разных чувств, которые сейчас обуревали им…
Делегация из Советской России прибыла в Детройт ранним утром. В порту ее встречали представители Бюро Кана. После таможенных формальностей вся группа была приглашена в автобус, доставивший их к зданию Бюро. По дороге все молчали. Говорил только представитель Бюро, который на хорошем русском языке рассказывал об истории города Детройт, о тех местах, мимо которых они проезжали, об истории Бюро, в которое они были командированы. Казалось никто его не слушал, все смотрели в окна автобуса. Слышно было, как кто-то произнес многозначительно: «ДА-А-А» и потом раздался глубокий вздох.
Автобус проезжал мимо строения, издалека напоминающее шалаш. Он был наспех сооружен из каких-то досок, палок, покрытых тряпьем. Перед шалашом стояла железная печка, наподобие буржуйки и грязная домашняя утварь. Двое детей – девочка лет пяти и мальчик чуть помладше – прижимались к мужчине, видимо их отцу, который что-то говорил женщине, стоявшей напротив. И у мужчины, и у женщины лица носили отпечаток безысходности, затравленности и горя. А чуть дальше в километре от них стоял бревенчатый дом с разбитыми окнами и раскрытой настежь дверью, дом, из которого ушла жизнь.
– Кто это? Почему они живут в шалаше? – вопрос, заданный кем-то, сидящим впереди, прозвучал как эхо.
Сопровождающий спокойно посмотрел в окно и тихо произнес:
– Это семья фермеров. Они вынуждены были уйти из своего дома и со своей земли. У них большой долг перед банком.
От этой картины сидевшие в автобусе советские граждане поникли и с молчаливым вопросом посмотрели на сопровождающего. Сопровождающий был молодым человеком лет тридцати, русским эмигрантом, вывезенным родителями из России сразу же после революции. Он прекрасно владел языком, но в его облике от русского уже ничего не было. Джордж, так звали сопровождающего на американский манер, безучастно посмотрел в окно и также безучастно посмотрел на сидящих в автобусе людей, затем опустил глаза, извинился и сел на свое место впереди автобуса. До Детройта оставалось ехать минут двадцать, в течение которых Джордж не произнес ни слова.Детройт поразил советских командировочных прежде всего своей архитектурой. Необычные, красивые, монументальные здания, наличие большого количества автомобилей на улицах впечатляло. В автобусе стояла тишина, которую прервал голос Джорджа:
– Добро пожаловать в Париж Запада, как часто называют наш город…
Но тут автобус остановился. Путь ему преградила огромная очередь людей с мисками в руках. Очередь начиналась у высокого здания, где стояла грузовая машина с откидными бортами. Двое мужчин, одетых в серые халаты, под руководством третьего, хорошо одетого человека в шляпе и в летнем пыльнике, снимали с машины огромный котел, в котором обычно готовят еду. Очередь заволновалась, стали раздаваться неспокойные крики. Кто-то сзади толкнул впереди стоящих, началась давка. Люди падали, пытались подняться, опять падали, сбитые с ног другими падающими на них людьми. Какой-то мужчина средних лет с перекошенным от боли и страдания лицом в порыве отчаяния замахнулся на рядом стоящего старичка алюминиевой миской, чуть не сбив его с ног.
