Инесса Давыдова - Пока не видит Солнце
Какая же я была дура! Даже не задумывалась о том, что делаю. Я не сознавала, что убиваю живое существо, которое доверяло мне и надеялось на мою разумность. Я вырезала его из себя, как те нечистоты, которые мне вылили под ноги».
На ксерокопии дневника были видны расплывчатые пятна между строками. Видимо, Тамара плакала, когда писала эти строчки. Сердце Клары сжалось от сочувствия и жалости. Хорошо, что ее миновала такая участь, и она в своей жизни никогда не прибегала к подобной процедуре.
«После аборта я полежала два часа, и мы со Светланой пошли домой. Не успели мы дойти до нашей улицы, как у меня началось сильное кровотечение. Какой-то прохожий помог ей донести меня до дома и вызвал «скорую помощь», но я этого уже не помню. Очнулась я ночью в реанимации. В углу комнаты располагался пост медсестры, на столе приглушенно горела лампа. Рядом со мной лежали мужчины и женщины. Многие из них стонали – кто во сне, кто в сознании. Все они были после разных операций.
Мой живот полыхал огнем. Я подняла одеяло и увидела повязку, сквозь которую просачивалась кровь. Я не могла понять, что случилось, и меня охватила паника. Затем я почувствовала боль в грудине. Что-то давило и жутко ныло с обеих сторон грудной клетки. Горло пересохло, губы потрескались. Я начала стонать от боли и метаться на подушке. Медсестра сделала мне укол, и я проспала до утра.
Утром пришел лечащий врач и сказал, что я родилась в рубашке. Оказывается, я потеряла столько крови, что была на грани жизни и смерти. Боль в груди была из-за сломанных ребер. Это врачи-реаниматологи только с третьей попытки запустили сердце. Но это были еще не все новости. Он сказал, что мне вырезали матку, она была проколота в трех местах, и я больше никогда не смогу родить ребенка.
Никогда!
В пятнадцать лет все кажется радужным, даже перспектива отсутствия детей не так сильно меня пугала – главное, что я осталась жива. Ведь живут же люди без детей, передо мной был живой пример этому – Светлана. Пусть она одинока, но живет полной жизнью, и ее не назовешь несчастной. Тогда я еще не понимала, что натворила и как сильно это повлияет на мою судьбу.
Через две недели меня выписали из больницы, и я вернулась к Светлане. Она чувствовала себя виноватой и всячески пыталась загладить вину. Покупала мне сладости, запрещала работать по дому. Когда я окончательно пришла в себя, то решила найти работу – и Светлана помогла мне устроиться на фабрику. По вечерам я ходила в вечернюю школу.
Когда я впервые зашла в цех, меня шокировал невероятный шум. Теперь я понимала, почему Светлана так громко разговаривала. Коллектив принял меня сдержанно, были работницы, которые относились ко мне снисходительно, но были и такие, кто при виде меня фыркал и брезгливо морщился. За три года работы на фабрике я так и не заимела подруг, но фабрика многое мне дала в профессиональном плане.
Через три года я почувствовала, что достойна большего, и пошла на курсы закройщиц. К тому времени я уже окончила вечернюю школу, сдав некоторые предметы экстерном.
Помню то чувство, когда я впервые увидела Надежду – моего преподавателя на курсах. Она просто поразила меня стилем и грацией. Утонченная и изысканная шатенка лет сорока с тонкой талией и широкими бедрами… Она научила меня всему, что я знаю о силуэтах и выкройках. Ее влияние коснулось и меня лично. Она много внимания уделяла моим манерам, умению вести себя за столом, поддерживать беседу. Замечания она делала очень деликатно и вежливо, поэтому никто из учениц на нее не обижался.
Надежда преподавала на курсах и работала закройщицей в ателье, где у нее была постоянная клиентура. Из всей группы она сразу выделила двух учениц – меня и еще одну девушку по имени Алена, и взяла над нами шефство. Оказывается, она вынашивала идею по созданию собственного ателье, и ей нужны были молодые талантливые помощницы, с которыми не страшно было начинать новое дело.
Так между Аленой и мной началась негласная конкуренция, в которой я периодически проигрывала из-за неумения настаивать на своем решении и акцентировать свои способности. Девушка так меня невзлюбила, что всячески пыталась унизить и больно укусить. Меня это очень удивляло, ведь по сравнению с ней я была серой мышкой. Алена была высокой яркой блондинкой со стройными длинными ногами. Ей все прочили карьеру модели, а не закройщицы. Но в Усть-Каменогорске индустрия моды не была развита, поэтому Алена мечтала поехать в Москву.
После окончания курсов Надежда взяла нас в ателье ученицами. Но и здесь Алена не успокоилась, постоянно доказывая свое превосходство. Как-то раз Надежда пригласила нас к себе домой на воскресное чаепитие. Мы пришли в новых нарядах, которые сшили для выпуска с курсов. На мне были жакет и юбка нейтральной расцветки с контрастной окантовкой вокруг ворота жакета и подола юбки, а на Алене – яркое цветастое платье с белым поясом. Надежда познакомила нас со своим сыном Ильей, которому на тот момент было около двадцати лет. Это был сутулый худощавый парень с курносым носом и смешной утиной походкой. Как выяснилось, он был начинающим модельером и учился на последнем курсе Текстильного института. Илья приехал к матери, чтобы обсудить ее новое дело.
Надежда лукаво посмотрела на нас и попросила сына прокомментировать наши наряды. Он придирчиво осмотрел мой комплект и платье Алены, и вынес вердикт: «Обе смотрятся неплохо, учтены индивидуальные пропорции фигур. Платье броское, подчеркивает талию, это делает фигуру выразительнее, но расцветка слишком активная, быстро надоедает – хочется отвести глаза в сторону». Затем он перевел взгляд на меня и продолжил уже более мягким тоном: «Жакет и юбка же – совсем иные: чем больше всматриваешься в комплект, тем отчетливее проступают едва заметные детали ручной работы. Видно, что на него потратили гораздо больше времени и сил, чем на платье. Жакет с претензией на стиль а-ля Коко Шанель мне больше по душе».
Алена злобно сверкнула своими голубыми глазами и с этого момента со мной не только не разговаривала, но и делала вид, что вовсе не замечает.
В тот день мы долго сидели за обеденным столом, пили чай с московскими сладостями и рассматривали журналы мод, которых Илья привез целый чемодан. Илья оказался харизматичным и талантливым юношей, обладавшим великолепным вкусом и деловой хваткой.
После этой первой встречи мы виделись почти ежедневно. Меня приглашали к ним в гости, а Алена приходила сама. Мы обсуждали открытие нового ателье, помогали искать помещение, выбирали оборудование и разрабатывали дизайн вывески. Мы много общались с Ильей, и я чувствовала его интерес, но всячески старалась дать понять, что мое сердце занято. Через неделю он уехал, а вслед за ним в Москву засобиралась и Алена. Надежда сразу поняла ее замысел и спросила напрямую, не испытывает ли она какие-то чувства к ее сыну, но Алена уверяла, что вдохновилась рассказами Ильи о подиуме, о профессии модели и о Москве.
Моя жизнь стала налаживаться: я впервые почувствовала твердую почву под ногами. Я своими руками создавала изделия, которые с удовольствием покупали клиентки нового ателье. За короткий срок я стала правой рукой Надежды, и она позволила мне обслуживать самых важных клиентов.
Дома тоже все было хорошо. Светлана гордилась моими достижениями, называла меня целеустремленной и трудолюбивой. Наши отношения были теплыми, как никогда, и я сама не заметила, как стала называть ее «мама Света». В этот период и пришло известие о том, что Тихоня выходит из тюрьмы по УДО через месяц. Я была на седьмом небе от счастья. Мне так хотелось быстрее его увидеть, броситься ему на шею, сказать, что я люблю его больше всего на свете! Я считала дни и часы до его возвращения, а вот настроение Светланы, напротив, становилось все мрачнее и мрачнее. Весть о приезде Тихони ее совсем не обрадовала. Она металась из стороны в сторону, словно пытаясь мне что-то сказать, но так и не нашла в себе силы.
Помню, это было субботнее ранее утро. В ворота постучали, и я пошла открывать. Светлана ждала подругу на примерку и я, будучи уверена, что это она, выскочила к воротам в домашнем халате, нечесаная. А когда открыла калитку, замерла – передо мной стоял Тихоня! Широко улыбаясь, он распахнул мне объятия. От восторга у меня закружилась голова, я упала ему на грудь и крепко прижалась.
Тихоня сильно изменился, в нем мало что осталось от того худощавого мальчугана, которым я его помнила. Не помню, чтобы Тихоня рассказывал о проведенных в тюрьме годах – видимо, не хотел меня тревожить. Но по обрывкам случайно брошенных фраз я могла себе представить, в каком аду приходится жить заключенным.
