Мария Воронова - Кроткая заступница
По раннему времени зал оказался совсем пуст, только за угловым столиком оживлённо переговаривалась группа молодых людей, по виду студентов.
Макс усадил девушку возле окна и принёс кофе.
– Христина, – мягко сказал он, не глядя ей в глаза, – я скажу всё как есть, вы уж постарайтесь на меня не сердиться.
– Что вы!
– Мы с вами когда целовались…
– Так хорошо было, – быстро перебила Христина.
– Вам не было хорошо, не лгите.
– Откуда вы знаете?
Макс вздохнул:
– Я всё-таки мужчина и чувствую такие вещи.
– Но я стараюсь…
Он высыпал в свой кофе сахар из фирменного пакетика и тщательно размешал.
– Не надо стараться, – слегка нахмурившись, произнёс он. – Вы знаете, что я вас люблю, и решили, что должны меня таким образом отблагодарить. Не должны, Христина.
– Но я тоже вас люблю!
– Правда? – просиял Макс.
– Правда, вы сами знаете.
– Тем более тогда.
Всё остальное время они молчали. Молча Макс проводил её до подъезда, там Христина короткой фразой простилась с ним, чувствуя одновременно грусть и облегчение.
В голове её клубилось столько мыслей, что девушка прошла к себе, не замечая убийственных взглядов и шипения соседок.
Сегодняшнее утро принесло ей столько впечатлений, что Христина чувствовала: несмотря на бессонную ночь, уснуть она не сможет.
Но думать о Максе было слишком мучительно, и она прибегла к испытанному средству утешения – вышла в Сеть и написала Людмиле Ивановне.
«Сегодня ходила в церковь со своим молодым человеком, – написала она, – он попросил меня помолиться за бывшего мужа и простить его, а я не смогла».
«Простить – выдумал!!! – темпераментно отвечала подруга. – Вот его бы насиловали и били, посмотрели бы, как он прощал! Это со стороны легко верещать: люди, любите друг друга, а когда тебя самого коснётся, так все христианские настроения как ветром сдувает!»
«Вы не думаете, что я моральный урод?»
«Думаю, это он такой, если предлагает девушке помолиться за своего мучителя! Типа можно понять, нельзя простить, можно простить, нельзя забыть. Так вот наоборот – то, что он с вами вытворял, нельзя ни понять, ни простить! Только забыть, и то, если повезёт!»
Христина написала о том, что хотела пригласить Макса к себе, но он не пошёл, и теперь она не знает, что думать – то ли восхищаться его благородством, то ли переживать о том, что он её больше не любит. Но зачем тогда сказал, что любит?..
«Вы не о том думаете! – Для убедительности Людмила Ивановна набрала эту фразу прописными буквами. – Сейчас неважно, как он к вам относится, а важно то, что вы возвращаетесь к своему стереотипу. Для вас любить – значит жертвовать собой, а это неправильно!»
«Но я просто хотела сблизиться с Максом».
«Так нашли бы другой способ, не такой травматичный! Поймите, в здоровых отношениях нужно не отрицать себя, а оставаться собой!»
Чтобы не показаться невежливой, Христина спросила о делах Людмилы Ивановны. Та рассказала о новых сериалах, которые планирует посмотреть в ближайшее время, и женщины нежно простились.
Отложив айпад, Христина стала думать.
В отношениях нужно оставаться собой, сказала Людмила Ивановна, но кто же захочет поддерживать такие отношения?
С раннего детства Христина знала, что нужно быть комфортной и удобной, чтобы люди хотели с ней общаться, и что сама по себе она никому не нужна, потому что людям нужно только то, что она может дать.
Поэтому то, что казалось Людмиле обычным порядком вещей, неожиданно стало для Христины откровением.
Оставаться собой – а ведь правда! С Максом она была собой, и он любил её и хотел быть с ней, пусть даже без постели. А когда она решилась переступить, переломить себя ради него, он ушёл, и неизвестно, вернётся ли. Он свободный сильный человек, и ему нужен такой же сильный человек, а не безвольный раб.
Христина встала и, обхватив руками плечи, быстро заходила по комнате.
Она не смогла простить мужа и отпустить только по одной причине: ненавидела она не его, а себя саму – за то, что столько лет безропотно терпела насилие и не умела постоять за себя.
И сейчас не сумела! Из-за её слабости пострадал единственный человек на свете, который любил её по-настоящему. И принимал такой, как есть.
«Нужно действовать, – вдруг поняла девушка. – Макс пришёл мне на выручку, теперь моё дело спасти его».
Нужно выяснить, кто убил этого гада так, что подставил Макса. Случайные грабители – вряд ли, а знакомых в Питере у мужа не было. Христина в том числе и поэтому переехала сюда. В первую очередь, конечно, чтобы быть рядом с Мамсиком, но это обстоятельство тоже было принято во внимание. Она скрылась от него в другой стране, прошла все круги бюрократического ада, получая российский паспорт (слава богу, она родилась ещё на территории СССР и могла претендовать на российское гражданство), и всё равно муж настиг её.
Зачем он поехал в Питер? Встретиться с ней. Или убегал от кого-то? А вдруг преследователь догнал его и выследил возле дома бывшей жены?
Убил и поехал обратно, справедливо рассудив, что убийство украинца в Петербурге расследовать будет гораздо сложнее, чем если бы оно было совершено на родной земле.
Надо ехать в Киев, решила девушка. Завтра же она свяжется со следователем и скажет, что хочет сопровождать тело бывшего мужа, потому что считает это своим долгом.
А уж там, на месте, она узнает такие подробности, которые если не оправдают Макса сразу, то точно выведут его из ранга единственного подозреваемого.
Айпад просигналил, что пришло письмо. Наверное, спам, подумала Христина равнодушно и ошиблась. Макс прислал ей песню.
Кроме ссылки на музыку, в письме ничего не было, и Христина, улыбнувшись, открыла файл. Это оказалось старое танго в исполнении Высоцкого и Нины Шацкой, и девушка, заворожённая музыкой, вдруг начала танцевать.
Кружась по комнате, она вспомнила, как Макс когда-то приглашал её на танго и как она испугалась, забилась в нору, словно раненый зверёк.
Но раны зажили, пора выходить на свет!
Хватит быть жертвой, хватит бояться мира! В конце концов, всё хорошее в этой жизни достигается преодолением страха и боли.
«Пришла к нему под чёрное крыло и встала рядом белая Мадонна», – пропела Христина заключительные слова и засмеялась.
* * *После целого дня, проведённого в операционной, бедро сильно ныло, и Руслан отправился не к себе, а в ординаторскую, надеясь, что болтовня с коллегами позволит ему отвлечься. Проходя мимо сестринского поста, он свистнул из морозильника пузырь со льдом и, упав на диван, приложил его к бедру.
Но прохладой насладиться не успел – оказавшийся тут же Ян Александрович молча вырвал из его рук ледяной диск.
– Как ты жесток! – слабо запротестовал Руслан, понимая, что Колдунов прав.
– Потерпи, Романыч. Давай лучше я тебе меновазинчиком натру?
– Ходить вонять? Спасибо.
– Ну тогда что ж… Таблетки, как я понимаю, ты больше не хочешь принимать?
Руслан покачал головой:
– Боюсь привыкания. И живот от них болит почти так же сильно, как нога.
Ян Александрович вздохнул:
– Ты слишком рано стал нагружать себя, мой друг. Но ругать не буду, ибо сам такой.
Руслан улыбнулся и закрыл глаза.
– Вот-вот, отдыхай, а я тут, прикинь, изобрёл способ, как нам вытащить нашу медицину из… ну скажем так, из ямы.
– Хотите об этом поговорить? – хмыкнул Руслан.
– В общем, элементарно! Надо сделать врача порядочным и умным человеком, и всё. Проблема решена!
Чтобы не обижать коллегу, Руслан сделал неопределённый жест рукой. Во-первых, медики в большинстве своём и так умные и порядочные люди, а из позорящих профессию исключений всё равно ничего хорошего не выйдет, как ни старайся.
– Да, Руслан, ты послушай, – азартно продолжал Колдунов, – какое сейчас представление о медиках? В глазах общества это некие инфернальные создания, которые, выходя на работу, убивают всех обратившихся к ним силой взгляда, а со случайно выживших берут взятки и выписывают им липовые больничные листы. Так?
– В общих чертах да.
– А теперь скажи мне, ты семь лет учился в институте и потом ещё три года в аспирантуре… Десять лет в общей сложности государство потратило на твоё образование, но, по мнению этого же самого государства, ты не можешь через две недели от начала заболевания определить, трудоспособен гражданин или нет? Зачем нужно было десять лет тебя воспитывать, если на выходе ты не можешь ответить на такой простой вопрос?
– Это чтобы пресечь мошенничество с больничными листами…
– Вот! То есть врача априори считают жуликом, загоняя в такие тесные рамки, где ему просто негде проявить свою честность. Про лекарства я уже умалчиваю, особенно про наркотики. Твой покорный слуга десять лет учился, имеет тридцать лет стажа работы, а самостоятельно решить, нужен человеку промедол или не нужен, права не имеет. Тебя должен спросить или, вон, Спасского. В нашем богоугодном заведении это ещё не так заметно, а если мы возьмём обычную цээрбэшку, то ситуация абсурдная. Там хирург в одно лицо вынужден принимать сложнейшие стратегические решения и оперировать всё подряд. Поступает, например, такой дед-undead, у которого и сердечная недостаточность, и чёрт в ступе – и пойди пойми, есть у него острая хирургическая патология или нет, опираясь исключительно на физикальные методы, ибо всякая там лучевая диагностика в ночные часы не предусмотрена. Но на это государство доктора выучило, и спросит его по всей строгости закона, но зато утром, когда наш хирург увидит одноногого человека, он не сможет ответить государству, инвалид перед ним или трудоспособный гражданин. Тут потребуется целая комиссия!
