Валерия Лисичко - Одинокий отец с грудным ребенком на руках снимет жилье. Чистоту и порядок гарантирую
2. «Буду защищать Вас в суде совершенно бесплатно».
Сгущёнкин обречённо пожал плечами и согласился на предоставленного защитника.
Адвокат стал расспрашивать Сгущёнкина о его родительской семье, о встрече с будущей женой, о семейной жизни и рождении ребёнка и о всех злоключениях, начавшихся с развода.
Когда Сгущёнкин рассказывал о непоседливом, переезжающем с места на место Шалтае, о далёком Краснодарском крае, и о событиях, происходивших довольно далеко от места нынешнего злоключения, адвокат принимал особенно унылый вид и плаксиво переспрашивал, правильно ли он понял, что (к примеру) Шалтая найти очень и очень сложно, т. к. постоянного места жительства у него нет, и он шатается по городам и сёлам без особой цели? Или, правильно ли он понял, что Ирина живёт в далёком Краснодарском крае, в потерянной на карте и забытой Богом станице?
Когда Сгущёнкин подтверждал правильность высказываний, адвокат делал слезливую мину и бормотал смазанные слова недовольства.
Адвокат ушёл, и до суда Сгущёнкин его не видел. Зато его посетила Кудя.
– Допрыгался, миллионщик? – спросила она с деланным апломбом. – А я знала, – редиска тебя до добра не доведёт.
Сгущёнкин ничего ей не ответил, а она дружелюбно заулыбалась.
– Да ладно! Что насупился!? Это я так. Ты ж всё равно свой, хоть и битый.
И она принялась «трындеть» о делах в деревне, о визите бывшей супруги, о политике и о погоде.
Суд стал для Сгущёнкина возможностью сменить четырёхстенный интерьер камеры.
Заседание проводил седовласый мужчина низкого роста, коренастый, с огромными навыкат глазами. Невидящим взглядом он обвёл публику и уткнулся в бумаги, чтобы так больше и не взглянуть в зал заседания и общаться посредством сухого «терминологического» языка.
Сгущёнкин с сожалением заметил, что ни одного знакомого лица в зале нет, только копошатся с блокнотиками и диктофонами журналисты, жаждущие зрелища.
Вначале судья дал слово заплаканной и дрожащей, как осиновый лист, Норе. Та умело строила из себя жертву. Благо ей не привыкать.
Сгущёнкин мрачно смотрел на спектакль бывшей супруги. С её стороны выступал государственный обвинитель, который не побрезговал поставить знаки равенства между педофелией=трансплантацией детских органов на донорство=похищением детей(киднеппингом)=и тем, что «сделал этот человек» (на этом месте гособвинитель, презрительно морщась, посмотрел на Сгущёнкина).
Когда судья дал слово Сгущёнкину, вперёд вышел его адвокат. Он вкратце изложил события, произошедшие со Сгущёнкиным с момента развода и выдвинул встречный иск, на передачу опеки над ребёнком, мотивируя это тем, что по факту, большую часть своей жизни малыш Толя провёл именно с папой.
На этом адвокат не остановился, и одного за другим стал вызывать свидетелей.
Первым появился Савелий в своей неизменной тряпичной шапочке. Он встал за кафедру, смахнул с макушки в могучую руку головной убор, и наминая его, начал говорить о Сгущёнкине, о том, какой он отец, и на какие жертвы шёл ради крохи Толечки. Савелий аж прослезился.
Появилась за кафедрой и болтливая Кудя, и хозяин квартиры на улице Салтыкова-Щедрина, и Дед Потап (он не мог упустить возможности поддержать мужика-Сгущёнкина и поставить на место зарвавшуюся бабёнку по имени Нора), и Анна Николаевна.
Дыхание Сгущёнкина перехватило, когда в зал вошла Ирина. Она несла бланк с росписями жителей Краснодарского края, документы подтверждающие существование автобусной остановки им. Графа Сгущёнкина и диск с видеообращением директора музыкальной школы (он приехать не мог, директорский пост – штука важная, ответственная, так просто и не отлучишься). После слов Ирины Сгущёнкин в глазах общественности окончательно перевоплотился в героя. Последним на место свидетеля встал Шалтай. Он грустно посмотрел на Сгущёнкина, и тому показалось, что взгляд этот говорит:
– Прости, друг, что не оказался рядом в сложную минуту, не помог.
Сгущёнкин прикрыл веки, показывая тем самым, что всё прощает.
Шалтай в красках рассказал об их приключениях. Нора поняла, что проиграла: суд не приговорит к финансовой компенсации героя Краснодарского края, отца-одиночку да к тому же ещё и графа.
Как только Шалтай сказал своё последнее слово, Нора ворвалась в центр внимания, она слёзно молила бывшего супруга о прощении и о восстановлении их брака. Она говорила, что не знала о мучениях своего мужа и была уверена в том, что он преуспевающий бизнесмен. В общем-то пламенная речь Норы сводилась к тому, что Сгущёнкин обязан её простить, вернуть сына и исправно выплачивать алименты; она снимет с него обвинение в похищении сына, а он отзовёт свой иск. А потом можно и жениться обратно.
Сгущёнкин с недоумением смотрел на бывшую супругу. Он искал в ней хоть один признак, воскрешающий в душе хотя бы воспоминания о былых чувствах.
Нора продолжала давление. Теперь она говорила, что он обязан её простить и принять. И вполне однозначно намекала на возможность воссоединения. Она раз пять повторила словосочетание «жить одной семьёй».
Сгущёнкин с непониманием смотрел на неё. Когда он жил с Кудей, он бы воспринял это предложение, как подарок судьбы. Тогда он, несмотря ни на что, всё ещё её любил. Во время весёлой и богатой жизни на улице Салтыкова-Щедрина, он всё ещё принял бы её предложение. И если бы она позвонила ему во время крабьей охоты, чувства наверняка бы всколыхнулись и воскресли в нём. И если бы она позвонила в тот тёплый вечер, когда он сидел на кухне, и готовился сделать Ирине предложение, позвони Нора тогда, он, Сгущёнкин, возможно засомневался бы, и сумел вновь полюбить свою непутёвую жену, и всё ей простить.
Сейчас он смотрел на некрасивую женщину «в возрасте», с дребезжащим голосом и припухшим от слез носом.
Ничего не дрогнуло внутри. Не проснулось даже сочувствие.
Он отрицательно покачал головой.
Нора так и села на пол, как громом поражённая. Муж (пусть и бывший) сказал ей «нет».
Сгущёнкину показалось, что в тёмном углу зала заседания, за креслами журналистов, хихикнули призрачные кексы и, хлопнув крышкой от кастрюли, в которой жили, растаяли.
Судья задал Норе несколько вопросов. Она пыталась ответить пространно, но он добивался быстрых и чётких ответов. Суд удалился для принятия решения и довольно быстро вернулся.
Сухим голосом судья снял со Сгущёнкина обвинения и полностью удовлетворил иск против Норы.
– Поздравляю, – устало сказал адвокат. – Теперь сын будет с Вами, а бывшая супруга выплачивать алименты.
– Вот только где жить-то?
– 90 % жилья принадлежит ребёнку – по факту – родителю с которым ребёнок проживает. Теперь у Вас есть дом в посёлке «Карьер».
– А на 10 % будет жить Нора?
– Я уже подал иск о взыскании с Норы морального ущерба. В любом случае – жильё, которое она приобрела для Вас в Крещатниках Имперских, записано на её имя, а значит ей есть где жить.
– Спасибо! – Сгущёнкин затряс руку адвоката в рукопожатии.
Глава 39 Новая жизнь
Вольдемар Сгущёнкин вовсю наслаждался бытиём. В ухоженном палисаднике перед домом резвились дети – Толечкины друзья с ним во главе. А Сгущёнкин сидел на одной из трёх ступеней крыльца – как бывало в Крещатниках Имперских, только вместо алюминиевого тазика с бельём, занят он был гитарой: сочинял новые песни для выступления в кафе «Гнездо Пеликана».
«Карьер», по-видимому обладавший магической, соответствующей названию энергетикой, превратил Сгущёнина в карьериста.
Три дня в неделю Сгущёнкин давал концерты в «Гнезде Пеликана». Концерты Сгущёнкина собирали полные залы. Люди из разных уголков России стремились в модном кафе посмотреть на человека необычайной судьбы и послушать его песни. Однажды среди слушателей Сгущёнкин заметил крайне занятого человека – директора музыкальной школы станицы Ново-Мышаствоская в окружении всего педагогического состава той самой школы. В другой раз зал наполнили жители дома по улице Салтыкова-Щедрина. Они кичились друг перед другом знакомством со знаменитостью, а Марфа Петровна громко восклицала: «Мой ученик! Благодаря мне и религии на него снизошло откровение!»
– При чём тут вера и Вы? – возмущался Игнат Савельич. – У него и без веры всё было предначертано судьбой. Мы первее Вас по астрологическим картам его успех вычислили.
Удивительно, голос Сгущёнкина, совершенно непригодный для колыбельных, в сочетании с авторской музыкой и словами создавал сказочную атмосферу.
Толечка рос. От общения с мамой он был ограждён судебным запретом, тот самый, предоставленный государством, юрист постарался. Сгущёнкин в последствии нанял его, и теперь человек с невзрачным лицом в опрятном костюме с новеньким чёрным портфелем вёл его дела.
Роскошный дом Сгущёнкин расширил, пристроил к нему веранды.
