Валерия Лисичко - Одинокий отец с грудным ребенком на руках снимет жилье. Чистоту и порядок гарантирую
К тому же, Анне Николаевне не перед кем стало рисоваться, а её сыну – некого презирать.
– Нужно что-то менять, – как-то вечером решила Анна Николаевна.
И они с сыном «не вскрыли сосуд», властно возвышавшийся на столе.
Периодически моменты просветления происходили в их семье, и они отставляли бутылку в сторону. И каждый раз, как по часам, срывалась.
Однако, в этот день, мучимая бессонницей, Анна Николаевна включила телевизор, и комнату наполнили громогласные песнопения на фоне колокольного перезвона. Толстенький поп вдохновенно размахивал кадилом, и дым волшебным туманом окутывал его. На Анну Николаевну неожиданное вторжение церкви в её дом произвело сильное впечатление. Она даже закурила. Лиза, успевшая пристроиться в ногах, недовольно мяукнула и перевернулась на другой бок.
Тонкая струйка дыма пробралась в комнату Сгущёнкиных, защекотала нос Толечке, и он чихнул. Сгущёнкина дома не было.
– Вот оно, спасение! – сказала Анна Николаевна и ткнула бычком в телевизор.
Глава 35 По ту сторону бантика
Сгущёнкин парил на крыльях любви. Он посвящал объекту воздыханий стихи и песни.
В то же время он с ушами погрузился в жизнь. На те деньги, что у него остались после летних заработков и работы в музыкальной школе, он покупал недорогие вещи для обустройства дома и создания уютной атмосферы: статуэтки, томики книг, подставки под посуду, вазочки и прочие мелочи. Каждая из них стала дорога его сердцу, как часть мечты.
В ту самую ночь, когда Анна Николаевна неосторожным движением впустила в свой дом церковь в виде толстячка-попа с кадилом и песнопениями, Сгущёнкин во всеоружии (с гитарой и листком текста) стоял под окнами Веры, готовый взывать к её чувствам.
Несколько мелодичных аккордов вырвались из-под его пальцев. Он, как мартовский кот, заорал свою песню посреди ночи.
Смысл песни сводился к сугубо романтическим мотивам.
Сонная Вера выглянула в окно.
Она была истинной женщиной, «с бантиком вместо мозгов». Поэтому, когда она увидела идеального героя любовного романа – с гитарой, так ещё и под окном, она почувствовала, что он слишком хорош для неё, что он обязательно использует её и бросит… но самое главное, когда она познакомилась с ним, он был гибнущим, никчёмным алкоголиком, и нуждался в том, чтобы его спасли. К сожалению, Верочка оказалась совершенно не готова к тому, что он действительно начнёт спасаться, а значит, рано или поздно, окончательно спасётся, а значит… о ужас! Ей некого будет спасать!
Верочка смотрела на него и понимала, что от чувств ничего не осталось: она больше не любит его.
Глава 36 Крутой поворот: шлюхи и простаки
Она позвала его к себе.
У ложа любви, на котором они столько раз познали счастье, она сказала ему страшные слова. Будущее, такое близкое и, казалось, нерушимое, лопнуло. Сгущёнкин вновь уткнулся в пустоту.
Ничто не вечно. Их с Верочкой союз оказался не исключением.
Сгущёнкин развернулся. Ноги подкосились, и он, пошатываясь, без прощаний потопал по лестнице вниз, волоча за собой гитару.
– Никуда не годится, – ворчал он. – А я… я… тьфу ты!
Вольдемар бродил по улицам и бурчал. Он не заметил, как взошло солнце, и как жирные голуби, давно разучившиеся летать, стали путаться под ногами.
Неожиданно Сгущёнкин наткнулся на группу ребят, расположившихся за перевёрнутым ящиком. На ящике стояли три пластиковых стаканчика. Сгущёнкин осмотрелся и обнаружил себя на рынке.
«Игроки-профессионалы», – смекнул Сгущёнкин. После того, как Сгущёнкин потерпел оглушительное фиаско на любовном фронте, его самолюбие нуждалось в сатисфакции или хотя бы в компенсации.
Сгущёнкин взбодрился. Уж где-где, а в «напёрстках» его, Вольдемара Сгущёнкина, не проведёшь! Сколько раз по телевизору он видел, как раскрывают приёмы таких мошенников.
«Они-то не знают о моих познаниях в области шулерства. Кого-кого, а меня им не провести!», – рассуждал Сгущёнкин, совершенно не обращая внимания на то, что перевёрнутый ящик с «напёрстками» стоит на видном месте, не маскируясь, прямо-таки вызывающая простота местоположения, и выражения лиц бандитов – коварные до безобразия.
«Сейчас вы у меня попляшете!» – радостно подумал Сгущёнкин и решительно направился к «профессионалам».
– Старая, всем известная игра, – нарочито подчёркивая слова «всем известная», заманивал тип в пальто, зябко переступая с ноги на ногу. – Напёрстки! Немного внимания, и пять сотен рублей ваши! Под одним из стаканчиков шарик. Следите внимательно. И получайте приз.
«Заодно и денег заработаю», – радовался Сгущёнкин. Как по волшебству, с приближением к загадочному ящику, миссия разоблачения отошла на второй план.
– Всего сто рублей, чтобы забрать пять сотен! Сто рублей представляли из себя серьёзное препятствие для Сгущёнкина. Целый стольник!
А он, как назло, растратил все деньги на личную жизнь и мелочи для обустройства дома.
«Ничего, – подумал Сгущёнкин. – Дам что-нибудь из вещей в залог и тут же верну эту вещь себе, да ещё и пятьсот рублей заработаю».
Сгущёнкин придирчиво оглядел себя: часы на правой руке старые, но годные. Сгущёнкин снял их с себя, подошёл к ящику и выкинул руку с часами так, как если бы в руке были не часы, а ксива.
– Они стоят больше ста рублей. Играем? – сказал Сгущёнкин с вызовом.
Несколько секунд уличные заводилы с недоумением глядели на предъявленные с таким апломбом часы. Им давно было известно: достойнеё и убедительнее всех корчат из себя истинных леди только бывалые шлюхи, а кичатся брутальностью – простаки.
Тот, что зябко переступая зазывал народ, оскалился в улыбке.
– Играем, – с азартом подтвердил зазывала. И «ушастый лягух» раскинул напёрстки, тьфу ты, пластиковые стаканчики. Сгущёнкин был внимателен, сосредоточен и уверен в себе.
Первый проигрыш он списал на случайность. Часы потеряны.
Второй – на иллюзию, и прощай, пальто.
Третья попытка лишила Сгущёнкина ботинок. А он только разгорался и бешено сверкал глазами.
– Ещё! Играем! – визгливо орал он, хорохорился и петушился.
Глаза его от перевозбуждения разъехались в разные стороны, как бывает у хамелеонов, слюна била фонтаном из разрывающихся воплями губ. Он уж и забыл, что хотел или победить или героически раскрыть мошенников, причём неприменно с первой попытки.
Но азарт захватил разум.
В голове пульсировало: ТОЛЬКО ПОБЕДА!
Полуголый, он грыз кулаки.
– Ещё… ещё… не может быть, – приговаривал он.
Всё закончилось.
Он сел на декоративную ограду и уронил голову на руки. Гитара, легонько ударившись о землю, издала мелодичный звук. Её он отдать не мог – подарок как-никак.
– Где же я ошибся? – мучился он.
Мошенники же совещались – Куча Сгущёнковского барахла лежала на краю ящика.
– Эй, друг, – к Сгущёнкину подошёл верзила с заячьим лицом. – За полторы тысячи вернём тебе твоё хозяйство.
– Ох… – Сгущёнкин растерянно посмотрел на него.
– Расплачиваться будешь? – нависал над ним парень.
– Я отыграюсь! – горячо заверил Сгущёнкин.
Парень пожал плечами.
– На этот раз ставки принимаем только наличными.
Сказав это, парень вернулся к своим.
Сгущёнкин затосковал, к тому же замёрз. Непроизвольно он взял в руки гитару. Пальцы сами заскользили по струнам. Мелодия, созвучная с душевным состоянием Сгущёнкина выплеснулась в улицу.
– Эй, друг, – верзила с заячьим лицом тряс Сгущёнкина за плечо. Тот поднял на него задумчивый взгляд.
Верзила вручил Сгущёнкину вещи.
– Музыка твоя прямо-таки за сердце берёт. А мы люди добрые – нищие таланты не грабим. Ну, бывай.
Сказав так, бандиты вернули Вольдемару вещи. Часы, правда, прикарманили.
И Вольдемар, до конца не веря своему счастью, отправился домой.
Глава 37 Было или не было?
Сгущёнкин вернулся в дом Анны Николаевны. Сегодня утром он скатился на самое дно, и на дне этом переродился. Все сложности, которых он боялся, теперь казались ему не такими уж и глобальными.
Сгущёнкин решил, что нужно двигаться дальше. Он мысленно поблагодарил Шалтая за заботу. Следующий шаг она сделает сам.
Сгущёнкин достал стопку листов бумаги и взялся за перо – точнее за ручку. Он писал два объявления: о поиске работы и о съёме жилья.
И в том и в другом объявлениях, Сгущёнкин описал себя, как ответственного, без вредных привычек, отца-одиночку.
Начеркав приличную стопочку, Сгущёнкин убрал их во внутренний карман пальто, взял два клея («карандаш» и «Момент»), и отправился на улицу, – развешивать.
Он тщательно обклеивал улицы заветными бумажками: не обходил вниманием столбы и подъезды, особенно старательно прорабатывал доски объявлений, установленные у каждого подъезда.
На одной из таких досок его собственно и ждал привет от бывшей жены: Сгущёнкин уже приклеил оба объявления, когда обратил внимание на свой чёрно-белый портрет. Над портретом зияла надпись: разыскивается. И мелким шрифтом подпись: обвиняется в киднеппинге.
