Гаяне Аветисян - Танго вдвоем
Однажды в лесу она набрела на потухшие, но еще теплые угли от костра возле большого папоротника. Тереза присела на смятую траву. Высокие деревья с широкими стволами и разросшими ветками закрывали все небо, и ей показалось, что она сидит в зеленом шалаше. Она достала из сумки хлеб с сыром, но поняв, что ей не с кем будет разделить еду, положила все обратно в сумку. Тереза так и заснула, положив под голову свои нехитрые пожитки, а проснувшись, увидела чистое голубое небо. Она, забыв о колючем дожде, улыбнулась ватным облакам, оранжевому солнцу и пошла в сторону солнечной поляны.
Вдруг, где-то за спиной, раздался грохот разорвавшегося снаряда. Тереза посмотрела в сторону желтой поляны, где мирно росли одуванчики. Одуванчики взлетели вверх огромным букетом и плавно опустились на землю. Осколки снаряда оставили на поляне черные оспины, и она перестала казаться такой уж солнечной.
В своем альбоме Тереза нарисовала войну желтой акварелью. Потом она несколько раз меняла этот цвет на более темный, пока не оказалась там, где война не имела цвета. На самом деле война оказалась бесцветной с запахом свежей крови, которую Тереза пыталась остановить всякий раз, когда привозили раненых бойцов.
После войны ей долго пришлось привыкать к себе. Она не смотрелась больше в зеркало, а только изредка доставала тонкие шелковые чулки, как единственную память о беззаботном довоенном времени, пытаясь представить себя счастливой. Но обида, наглухо застрявшая в ее сердце колющей болью, возвращало ее из прошлого…
Шум подъезжающих машин заставил Терезу оглянуться. Разукрашенные машины остановились за изгородью, и свадебная процессия стала приближаться к церкви. Как только Тереза увидела невесту в кружевном белоснежном платье, она сразу же отошла от двери, спрятавшись за широкую колонну. Праздничное шествие снималось на камеру.
Из-за колонны можно было разглядеть жениха и двух ангелочков, несущих шлейф длинной фаты. Родители жениха заметно выделялись среди праздничной толпы; особенно будущая свекровь – в дорогом парчевом костюме.
Яркие наряды, дорогие украшения, модные прически и даже цветы казались в этот день особенными. Тереза не из простого любопытства разглядывала людей. Здесь, возле церкви, на то время, пока обида отпускало сердце, можно было нарисовать себя в свадебном платье. Нарисовать не акварелью, а своей мечтой. Ее подвенечное платье было сплошь из белых лилий. И волосы медового цвета, мягкие как шелк, были украшены тоже лилиями. В своих мечтах она видела себя очень красивой.
Обряд венчания Тереза знала наизусть. Она снова подошла к двери и осторожно, чтобы ее никто не заприметил, стала наблюдать издали за тем, что происходило возле алтаря.
К ней подошел сторож Георгий:
– Ты что прячешься? Подойди ближе.
Георгий с грустью посмотрел на девушку. Он ведь тоже мечтал о веселой свадьбе для своих детей, но, увы! Когда старшую дочь похитили, был даже рад. Теперь вот и он иногда заходил в церковь, чтобы посмотреть на чужое счастье.
Прозвучали последние псалмы, и в дверях появилась камера. Она скользнула мимо Терезы, но ее будто пригвоздило. Тереза продолжала стоять, опустив голову, и не спряталась за колонну, как прежде. Появились счастливые молодые. Им принесли двух белых голубков. И теперь они должны были выпустить их туда, откуда пришло благословение.
Один голубок, тот, что был в руках жениха, поднялся высоко вверх, а второй, из рук невесты, неожиданно улетел в сторону и сел на плечо Терезы. Голубок послушно сидел на ее плече, и Тереза улыбнулась. Она была счастлива! Улыбнулся и сторож Георгий. Но толпа, разукрашенная и праздничная, почему-то не захотела разделить с Терезой ее маленького счастья. Она поспешила в сторону основных церковных ворот и торопливо растворилась в дорогих иномарках. Тереза еще какое-то время продолжала стоять возле церкви, прижимая теплое живое существо возле самого сердца. Она нежно поглаживала голубка, боясь посмотреть на небо. Потом, опираясь на костыли, медленно пошла прочь.
Тереза вдруг поняла всем своим существом, что ее увидели. И увидели намного раньше. Еще до начала войны.
Пение ангелов
Старое охотничье ружье висело на кошенильно-красном ковре возле решетчатого окна, и когда солнце поднималось над кустами крыжовника, бледные контуры узора, вытканного простой грубоватой пряжей, становились ярче. И ружье, и ковер были частью той памяти, которая застревает тихой печалью. Местами кружевная, местами залатанная – она никуда не уходила за порог каменного дома, хозяйку которого звали Арпи, что означает «солнце».
Арпи родилась перед самой войной в солнечный июньский день сорок первого. Своего отца она впервые увидела лишь спустя три года после победы. Отец вернулся из плена постаревшим, измученным и стал единственным человеком, который баловал свою маленькую дочь, а та, из своего почти сиротского детства, вынесла твердую уверенность, что нет большего счастья, чем нежность опаленной родительской души.
Когда отца выслали в лагеря, как бывшего военнопленного, Арпи перестала играть в детские игры. Она ничего не знала о той несправедливости, перед которой человек бессилен, о вселенском зле, которое подобно внезапной стихии обрушивается на беззащитных. Мать была уверена, что это кара Господня, но при этом никак не объясняла, за что же отец небесный так наказывал. В теплые дни она брала с собой Арпи к святым местам, чтобы вымолить прощение за грехи, которые не совершала. Дорога к полуразрушенной часовне была долгой, – сначала через лес, а уже потом по отвесному склону горы до самой вершины. Когда-то здесь совершались таинства, теперь же все было в полном запустение. Только огрызки догоревших свеч свидетельствовали о том, что Господь милосерден. Иначе кто бы сюда приходил? В часовне не было ни одной иконки, даже крохотной, и Арпи все время спрашивала:
– Где же наш отец небесный? Где он?
Мать доставала восковые свечи, аккуратно ставила их в ряд, крестилась и беззвучно шептала – «во имя отца, сына…». Так они стояли, пока воск не расплавлялся до конца, потом выходили из темной, прохладной часовни и шли к роднику. Луговые цветки наполнялись соком, птицы щебетали не переставая, белка прыгала с ветки на ветку.
– Ты спрашиваешь, где отец небесный? Повсюду. Это он сотворил небо и землю, и все, что есть на земле. Видишь, луг за виноградником? Говорят, там ангелы поют. Кто услышит их пение, тот и счастье свое найдет.
Запали слова матери в самое сердце маленькой девочки, и однажды, когда мать задремала возле родника, спустилась она на этот самый луг и стала прислушиваться к шелесту трав. Как же ей хотелось услышать пение ангелов! Долго она сидела на лугу, пока не услышала грустную мелодию, доносившуюся оттуда, где речка пряталась между скал. Побежала она к речке и увидела пастушка. Это он пел песню – печальную будто слеза, застывшая на щеке. Арпи спряталась за скалу, но мальчуган с васильковыми глазами заприметил ее и улыбнулся. Так у Арпи появилась своя маленькая тайна. И к какой только хитрости она не прибегала, чтобы вновь оказаться здесь…
Чем старше становилась Арпи, тем меньше оставалось надежд на то, что вернется отец. Стали поговаривать, что оттуда, из лагерей этих, не возвращаются. Мать отчаянно пресекала разговоры о врагах народа, кричала, что муж у нее не враг, а герой. Врагами оказались свои, иуды окаянные. Но чем отчаянней она кричала, тем тревожнее становилось за дочь. Что если дочь замуж никто не возьмет? Сколько ты не кричи, все одно всех не перекричишь.
Жениха для Арпи присоветовала далекая родня, когда узнали родственнички, какое приданое готовят невесте. Что отец у нее враг народа – так кому какое дело, если мать невесты ничего не пожалела, все свои кровные потратила, чтоб злопыхателям неповадно стало. Драконовый ковер в качестве оберега от злых сил, пятиметровый карпет с причудливым цветочным рисунком, швейная машинка «Зингер» и два сундука, набитые «штучным» товаром, перевесили чашу весов, на которой остались пустые разговоры.
Жених оказался никакой – кривенький, будто контузило куда, да и по годам староват. А уж как его нахваливали! И такой, и сякой – повезло невесте, горя знать не будет. Свататься пришли хоть и разодетые, но с одним единственным кольцом из потускневшего золота. Будущая теща затаила обиду. Но куда денешься? Согласие свое дала и возненавидела зятя с первой же минуты. Старый, кривой, да еще и скупой. Разве о такой долюшке мечтала она для своей единственной дочери? Другие вон заискивают перед своими зятьями хотя бы первое время, но она даже разок не смогла улыбнуться. Свадьбу приличную играть не стали. Приехал жених со сватами на грузовике, посидели в доме у невесты с часок и уехали.
Новая жизнь не стала для Арпи счастливой. Не было в ней любви. Достаток в доме не радовал. Все чаще вспоминала она васильковые глаза. Думала и о ребенке, но проходило время, а кроме пересудов дрянных людишек ничего так и не прибавилось. «Да на тебе проклятие лежит за отца твоего», – как-то в сердцах обронила свекровь. Арпи ничего не ответила, а только поняла, что дом этот не станет родным ей во век. Чужими людьми были, чужими и останутся. Никому Арпи не раскрыла своего сердца, разве что Господу в той самой часовне, куда водила ее мать. Здесь не звонили колокола, не пахло ладаном, но где-то совсем рядом пели небесные ангелы.
