Юрий Чудинов - Порядок вещей
«Ускорит процесс разложения, – попробовал я настроить себя на позитивный лад. – Прежде, для этих целей использовали березовые веники. Их клали в гроб, под тело, и покрывали простыней…»
От дальнейших исследований отвлек верзила в рабочей робе, появившийся вдруг из-за угла. Рядом с ним шла ангелоподобная медсестричка в белом халате, подрезанном до уровня мини-юбки. Верзила доказывал ей, что в куче ровно двенадцать тонн отличного речного песка, сестричка возражала ему: «Не наскребется и пяти», и, видимо, чрезвычайно расстраивалась, хотя при этом зазывно виляла бедрами. Верзила ткнул пальцем в шофера, который привез гроб, и заорал:
– Вот он видел! Скажи ей!
Шофер, жевал сигарету. Взглянув на верзилу, вяло пожал плечами.
– Я же говорил! – заорал верзила. – Я честный человек!
На пороге появилась старушка в белом халате. Пока парни разбирались, кому нести гроб, я проскользнул в помещение и пристроился у стены.
В серокаменные сумерки комнаты, похожей на камеру временно задержанных армейской гауптвахты, лился дебильно неунывающий солнечный свет из окон, размещенных справа и слева от двери: столбы золотых пылинок перекрещивались над скамьей из железобетона, на которой лежал покойник. Такими скамейками оснащены общие залы общественных бань. Благодаря этому «спецэффекту», взгляд сразу же и намертво примагничивался к марлевой накладке, закрывавшей лицо покойника. Взгляд соскальзывал вниз и буквально расшибался о красную пластмассовую расческу, торчавшую из нагрудного кармана пиджака: «Расческа?! Какой ужас! Неужели так, с расческой, и похоронят? Ну и ну! Прямо «сюр» какой-то…»
Окинув взглядом покинутые телеса, обнаружил один существенный недостаток: костюмчик новый, с иголочки, но, ммм… маловат. Пришлось, видно, сестричкам повозиться: пуговицы выглядели так, будто в тело были забиты гвозди с коричневыми шляпками. А руки?.. брр!.. синевато-желтые, покрытые трупными пятнами, распухшие, как дутые резиновые перчатки…
Вернулись медсестры. Оправдываться: «Морг новый, холодильник еще не подключили. Нормальные родственники увозят покойников после вскрытия».
Убрали марлю, и я увидел желтую маску. От носа остался едва заметный выступ. Глаза заплыли полностью. Отросшие волосы торчали дыбом.
Тихонько выругавшись, я поспешил на выход.
На кладбище добрались с большим опозданием: речи были уже произнесены, слезы пролиты. Администрация и преподаватели ВУЗа в глухом молчании томились вокруг ямы, на краю которой ярко-красной шпалой лежал закрытый гроб. Рядом хоронили еще кого-то. Там-то и находились могильщики. Выглядело все это просто дико: две могилы, около одной толпа народа и гробовая тишина, у другой – горстка рыдающих родственников и духовой оркестр.
Больше всего в этот день меня поразил экскаватор, который готовил могилы на краю кладбища. Вокруг него, как муравьи, копошились рабочие. А один из них, совсем юный, сидел на куче земли и как-то необыкновенно заинтересованно наблюдал за похоронами. В небе как раз пролетал пассажирский самолет, очень низко (аэродром был рядом). Парень плюнул в него, словно думал плевком сбить самолет, мешавший ему слушать музыку.
Я не сразу понял, что произошло, а когда понял, у меня перехватило дыхание.
Шум самолета стих. Смолкли звуки оркестра. Вокруг очень быстро стали сгущаться сумерки.
– Ты за мной? – спросил я с ужасом. – Ты – Смерть?
– Удивительно! – пристально глядя мне в глаза, проговорил парень. – Во время экзаменов по прогнозированию ты поставил мне оценку «отлично», за ответ на такой же глупый вопрос. Это что, элемент стеба?
– Во время экзаменов? По прогнозированию? – только и смог я повторить за ним его слова.
– Ты спросил меня, женат я или нет. Я сказал, что не женат, и ты поставил мне в зачетку «отлично», с восклицательным знаком.
Стало совсем темно. Налетел порыв ветра. Парень исчез, как если бы ветер разметал его на молекулы.
2. Звездочеты
После паузы Никон продолжил:
– Что было дальше, вы знаете. Я угодил в Промежуточные Земли. Информационное Поле не досчитывается нескольких малозначащих файлов, а я оказался у вас…
– С попутчиком тебе грандиозно повезло, – согласился Винсент. – Без специальной настройки это считается невозможным.
– У меня тоже был двойник, – пояснил Гай, – Гай ди Риенцо. И у Троя…
– У того парня не было двойника, – напомнил Никон.
– Болезнь сожрала его до того, как он умер, уничтожив большую часть информации.
– Он стал подобен клону.
– И угодил в Лабиринт.
– В чем, в чем, а в этом мы разобрались досконально.
– ?
– Все просто. Когда рождается человек, в Информационном Поле возникает новая Клетка.
– Это ячейка памяти, в которой скапливается вся информация о человеке.
– Когда наступает смерть, в этой клетке, как рыбка в сачке, человек переносится в…
– Чистилище?
– Назовем это Распределителем.
– Клоны – те, кто прожил бессмысленную жизнь, – из Распределителя попадают…
– В Ад?
– Слово «ад» не имеет смысла. Лабиринт – в данном случае более подходящее слово.
– Это место, где клоны стираются.
– В Лабиринт попадают также и те, чья структура разрушена.
– Закоренелые грешники, разного рода преступники…
– А также и те, кто умер от заболеваний, разрушающих мозговые клетки.
– Речь идет о твоем приятеле.
– Он умер не от простуды.
– Вы оба такие умные. Неужели нельзя найти выход?
Гай на секунду задумался.
– Вернуть утраченную информацию?
– В данном случае это возможно, хотя и довольно сложно, – сказал Винсент. – У твоего протеже, к счастью, было две клетки.
– Как это? – удивился Никон.
– Он постоянно контактировал с кем-то еще.
– Как зовут твоего приятеля? – спросил Гай.
– Виталий. Странно… Я вспомнил имя, а не фамилию. Обычно бывает наоборот…
– Не важно. Так вот, восстановить поврежденный знаковый набор, мы сможем только, введя в него информацию, взятую из ячейки донора.
– Повторяю, мы никогда этого не делали. Случай действительно уникальный.
– Первым делом определим, кто способен стать донором.
– Для этого смоделируем из уцелевших фрагментов прошлого некую более-менее правдоподобную картинку.
3. Над серебром
– Смотрите, киоск горит, – говорит кто-то.
В конце улицы Виталий видит пламя. Горит галантерейный киоск.
– Надо же, второй пожар в городе за последние три дня, – говорит Олег.
– Видимо, недостачу обнаружили.
Гасить пламя никто не собирается. Вспыхнул провод, тянущийся от киоска к деревянному балкону находящегося поблизости двухэтажного здания. По этому проводу в киоск поступало электричество.
– Спишут на короткое замыкание, – делает вывод Виталий.
На балконе появляется женщина в красном халате с белым полотенцем на голове. Вышедшие из подъезда жильцы показывают на пламя пальцами. Женщина безразлично отмахивается. Внизу смеются.
Гасить пламя никто не собирается. Всем любопытно, сгорит или не сгорит киоск до приезда пожарных.
Воздух влажный. Вчерашний снег полностью растаял, обратившись в туман и слякоть.
Виталий прощается с Олегом, идет к воротам парка. Через пару шагов останавливается и достает из сумки видеокамеру. В уши воткнуты наушники, подсоединенные к лежащему в боковом кармане плееру.
Горящий киоск и толпа ротозеев выглядят так, словно это устроено специально для съемок клипа. Виталий окликает Олега:
– Эй!
Крупный план: фигура Олега, в потертых джинсах и вельветовой куртке. Прощальный взмах руки обращен к нам. Внутри киоска что-то взрывается. Из окон вырываются языки пламени.
В наушниках звучат слова песни:
«Внутри у меня зеркала.
Глазами повернут я внутрь себя.
И точное попадание
лучника моего,
равно как и промах,
уничтожают видение.
Наваждение, наваждение… я любуюсь тобой, ты прекрасно, но,
если бы не кривизна, я бы от ужаса оглянулся.
И оказалось бы, что все это казалось:
вам – что есть я, мне – что есть вы.
Нас нет, а то, что мы видим – это сумма удачно подогнанных искажений.
А-а, я все понял, Лука Лукич! Святость – это фантазия, ложь.
Чем обольстительней изобразите Его, тем Он ужаснее был и есть.
И нет Его, и вас – нет.
Есть лесть, кривизна, дрожь…
Жидкое стекло душ дрожит,
искривляясь над серебром…»
Городской парк. День клонится к вечеру. Ворон, сидящий на ветке клена, смотрит вниз. В парке безлюдно. На дорожках лужи. Набегающий ветерок волнует черную воду.
Виталий идет по аллее, останавливается, прислушивается, поднимает голову вверх и видит ворона. Шум ветра усиливается, но листья на деревьях не колышутся, как будто ветер шумит только в голове у Виталия. Сквозь шум доносятся голоса, невнятные звуки, плеск подающей воды.
Аллея выходит в переулок. Там два подростка в кожаных куртках с черными рюкзаками за спиной крепят на афишную тумбу какие-то объявления. Издали их силуэты выглядят кривыми мазками на холсте художника-импрессиониста.
