Игорь Соколов - Ураган
Ты любил ее и ненавидел, поклонялся ей и презирал… Но все же никогда и ни при каких обстоятельствах ты не допускал даже мысли, что тебе ее надо бросить… Ибо внутри тебя уже существовал какой-то невидимый закон, по которому ты был должен прожить с нею всю жизнь, а поэтому ты был всегда с нею такой мучительный и странный и всегда пытался извлечь хотя бы эту ирреальную красоту, хотя бы ночью с ничего не видящими глазами, главное, ощутить в себе ее живое и жалостно тоскующее «я».
Ослепить его и дать блаженство…
Словно зверю плоть свою отдать
на рожденье сладостного мига…
Вот постижение земного совершенства…
Тьма вечный Дух зовет сама хоть безъязыка….
Ты обладаешь ею, словно сердцем нож.
И облекаешь боль свою в стихи…
Философ с грустными глазами
Поэт, дитя безжалостных стихий…
Временами жизнь была похожа на идиллию. Бывало, что ты совсем забывал и не думал про уродство своей жены… Тихие, спокойные думы внушало чистое небо с вечерним алым закатом, свежая листва на деревьях и ее голос, голос, который как и прежде звал тебя куда-то вдаль. Вот в такие прекрасные летние вечера ты возил ее в кресле-каталке по берегу медленно засыпающей реки и говорил с нею как с другом о том, как хорошо просто вот так жить и любоваться этой рекой, закатом и птицами, что поют, как ангелы, в небесной тишине…
Черт побери! Как ты любил ее в это время! Ты не смотрел ей в глаза, ты не рассматривал ее несчастное изогнутое тельце, ты просто слушал и любовался ее голосом.
Голос плыл тихо и спокойно, как протяжная музыка…
Он не просто касался тебя, он проникал внутрь…
Он напоминал о ее прошлой и уже невидимой красоте…
Зрение как бы изнутри насыщало его внутренним светом, и ее жалкий и пугающий образ вдруг неожиданно превращался в пугающую сказку…
И тогда ты брал ее как ребенка на руки из коляски, и, не стыдясь прохожих, носил и кружил по траве, потом валился на теплую землю, и вы очень долго смеялись…
Твое настроение быстро передавалось ей, и она уже не чувствовала себя ненужным куском мяса…
Тогда вам казалось, что это будет всегда, и этот вечерний свет, заполняющий землю, и медленно текущая в неизвестность река останутся с вами и соединят ваши души навеки! И тогда ты был все так же наивен и глуп.
Ты думал забыть то, что каждый раз бросалось в глаза, что уже не излечить никакими лекарствами…
И только одна жалость просила тебя быть бережным с этим несчастным существом…
Глаза в глаза… Ты видел муки
И уходил как навсегда…
Впрочем, она это чувствовала и не говорила об этом лишь полому, чтоб не делать тебе лишний раз больно… Хотя на самом деле болела она, а не ты….
Правда, ей, бедняжке, приходилось содержать себя в строгом безразличии к себе… Конечно, это была маска, но эта маска вылеплена исключительно для тебя…
О, если б она только завыла или заплакала, то ты ее сейчас бы бросил! Все твое геройство и самопожертвование исчезло бы без следа…
Несчастный ангелочек, она знала и это и поэтому приучала себя слушать только тебя!
Тебя, влюбленного в себя
до омерзения!
Однако, что она могла,
Твоя – навеки – вечная калека!
Может, поэтому и эти летние вечера были лишь маленькой светлой полосой в вашей запутанной жизни… Конечно, ты не бил ее, не резал, но словом гаже плетки оплетал!
Воздух! Вот с чем ты мог сравнить ее, чтоб иногда привлечь ее пламя на миг… А после того, как ты овладел ею, в душу возвращалось обычно отвращение…
И ты шел дальше своих мыслей, в никуда…
Никто не мог сказать тебе, что ты скотина!
Никто не мог тебя остановить.
Итак, пройдя лишь жизни половину…
Ты захотел ее покинуть или убить!
Хотя и это становилось почему-то гнуснейшей позой помраченного ума!
Отличие, странное и ни на что не похожее отличие от других, – вот что ты видел в своей жизни, и что тебя заставляло терпеливо относиться даже к собственному бесстыдству. В конце концов, и другие супруги ругаются и не находят мира в своей семье, но только не вы, прекрасный молодой супруг и жалкая никчемная калека…
Абстракция и тела, и ума!
Она одна безжалостно нага!
Она одна перед тобой бессильна,
И поэтому твоя горячая рука
Ее лоб холодный гладит…
Пот обильный с него стекает,
Когда грустная жена
Себя в скорлупке еле сохраняет…
Алкоголь возник постепенно! Как кошмарные фантазмы какого-нибудь ночного поэта, ее обрубки и сплющенное набок лицо задавали себе вопросы: где, когда и зачем, для кого я живу?! Потом все вопросы сливались с тобою в тоску, а там только шаг один оставался к безумному морю, откуда забвенье черпали себе остальные…
Она забывала про все когда отравлялась…
Ты знал, в ее черепе дырка а в дырке пластинка,
Но все равно давал пить, ничего не желая…
Она кусала тебя со смехом, хмельная…
Она изгибалась всем телом, как будто змея…
И член свой брала в свои сочно-пьяные губы…
И сперму глотала, как будто небесный нектар…
Потом ее быстро рвало, и ты ставил ей клизму…
И лоб мокрой тряпкой от пота ее вытирал…
И целовал ее грустные впалые щеки…
Глаза, косящие вниз к невеселым обрубкам…
И песню шутя напевал, вызывая из плена,
Из плена безумья, родное свое существо…
А потом у нее начались запои… Ты как дурак уговаривал ее не пить, и все равно покупал для нее любое вино, какое только попросит…
Желанья, как части срамные
Из тела, как сгусток Души…
Теперь каждый день тошнило ее,
И в помоях квартира была,
Но ты все равно покупал…
Как странный ребенок смотрел на нее и дивился…
Игрушка чрезмерно забавной была для тебя.
А после опять держал ее тело над ванной
И в чистой воде как святыню ее обмывал…
После чаем поил и клал на белую простынь…
И книги, как в детстве, вслух для нее вновь читал
Она любила мудрейшую Шахерезаду,
Наташу Ростову, Джульетту, но не себя…
Себя она презирала как старую клячу,
«Скорей бы уж сдохнуть», – Бога молила она.
А ты ей, во всем сомневаясь в себе, подчинился!
Собой не владел, так ею владел без конца!
Не имея любви в своей жизни,
Ты с нее свой же образ списал…
Так бывает, когда на исходе
Всякой жизни предсмертное чувство
Вдруг обыденно, мертво и серо…
И ты ей разрешаешь пантерой
Иногда на тебя же бросаться…
Мир тоской раздвоен, вспорот снами…
Ты готов целоваться с тенями,
Лишь бы ей не отчаяться в чаще,
Лишь бы смерть не казалась ей слаще…
Потом она неожиданно бросила пить… Она словно только что проснулась и ужаснулась виденному сну.
– Почему ты давал мне пить? – упрекнула она тебя, но ты молчал и очень странно улыбался…
Твое добро на самом деле зло…
Но ты не зря ее поил и удивлялся,
Какая все же сильная она,
Раз может так вот не бояться —
Ругать тебя и потерять тебя…
Так дни и годы – цепи в отношениях.
А дом ваш как хранилище обид.
Ей проще с твоим телом расставаться,
Когда ты ей уже по горло сыт…
Работа – она как твой костюм, как бал-маскарад… Ты опять не в своей шкуре целый день в суете, в беготне неизвестно зачем!!! Наверное, многие, так вот забыв обо всем, работают, словно машины…
Однако и здесь – не в тарелке своей,
Не на месте своем, не в какой-то еще стратосфере
Ты про все забываешь, и в том числе про нее.
По инерции дышишь,
Но дышишь легко и свободно…
Так, как будто птицы летают
Над нашей бедовой планетой,
Мыши возятся так за стеной, вдруг почуяв кота…
И еще алкоголик дрожит,
Завидев в толпе фараона.
Бумажки… Сотни, тысячи неиспользованных задниц…
И каждая должна что-то подтверждать, что-то приказывать, даже гримасничать, требуя к себе абсолютного внимания.
А за бумажками люди, а за бумажками годы, а за печатями судьбы, женитьбы и даже разводы.
В конфликте одного с другим рождались сны… сны становились вымышленной явью… Именно в эти минуты, когда жизнь казалась бессмысленной штукой, ты опять вспоминал про нее.
Как ты любил ее до урагана,
Когда она была твореньем божьим,
Когда природы совершенство… к ней влекло…
Неудержимой страстною волною…
И сейчас, когда ее не стало
И осталась только грустная Душа,
В потрохах которой лежала…
Каждый день перед тобой… едва дыша…
Казалось, что сама Судьба смеялась…
Как сумасшедшая над собственной бедой…
Бумаги утешали своим грузом,
За ними люди спор с собой вели,
Они имели множество капризов,
И видеть мир таким, каким он был, уж не могли…
Ты собирал бумаги в папки, словно чувства,
По крохам невесомым собирал,
И оформлял прощения в идеи,
И жалобы взводил на пьедестал…
Закон придумали, чтоб в прахе растворяться,
Чтоб верить смыслу, подчиненному слогам.
Чтоб карой божьей, словно чудом, восторгаться
И доверять одним лишь небесам…
Работы пустое движение вверх-вниз,
Как и взад – и вперед —
Рождало одно помраченье…
Как будто тоску из пустот…
Фамилия, имя и отчество,
Профессия та же судьба,
Семья иль маразм одиночества…
Не деться тебе никуда…
Действительно, деваться было некуда. Работа, дом и невероятно удивительная жена – все это заключало тебя в замкнутый круг…
