Ариадна Борисова - Повторите, пожалуйста, марш Мендельсона (сборник)
Как родится эта новая жизнь, ее сразу поставят в очередь на детский сад. Три года назад Черкашины припозднились с заявлением на место для Сонечки и присматривают за ней кто свободен или соседка тетя Фаида. Костя с Никитой в подготовительной группе, одному семь, второму без двух месяцев шесть, но пойдут в школу вместе.
Сонечка не знает тетю Алину, а мальчики уже и не помнят. Даша показала им Америку на глобусе.
– А где мы сейчас на планете стоим? – спросил Никитка.
– Примерно здесь. – Даша вдруг почувствовала мизерность своей семьи на планете.
Сонечка сосредоточенно разглядывала нижнюю часть глобуса:
– Где тут сидит пластилин колец?
«Властелин колец», – сообразила Даша.
Вымысел и реальность перепутались в головенках младших детей из-за фильмов, а Сонечка постоянно чудит со словами. Вчера попросила почитать сказку о гомиках. Чуть не плакала: «Гомики, гомики!» Впавшая в легкий ступор Даша кое-как догадалась, что девочка хочет послушать сказку о гномиках и Белоснежке.
…Кстати, в тему о «гомиках». В классе Владика началась борьба с гомосексуальной пропагандой. Родители желают видеть в детях отчетливую гендерную идентификацию. Одна из мам с пафосом вспомнила на собрании, что человек – это звучит гордо (в смысле человек – не гей). От слова «гей» у детей должен выработаться рвотный рефлекс. Дурные книги – в топку, и «голубых-розовых» хорошо бы туда же!
О, как мы умеем… Все возбудились, заговорили, перекрикивая друг друга. Ничто не сплачивает народ крепче ненависти. Есть на чью кровь натаскивать мальчишек, и оправдание, в случае чего, есть: человек – это звучит гордо! «Не зарекайтесь, – хотелось сказать Даше, – а если ваш сын когда-нибудь признается: «Мама, я гей»?» и холодела: «А если один из моих?..»
Воинственная родительница спросила, что она думает по этому поводу. Даша пожала плечом. Промолчала.
Кто устанавливает границу, отделяющую подозрение в пропаганде гомосексуализма от права личности на человеческое достоинство? Нет таких определителей. Вот Алина, старая дева, возвела асексуальность в ранг добродетельной аскезы – и гордится. Ущерб принесла лишь собственному норову, но ведь и эта «непохожесть» опасна подражанием. Движение чайлдфри тоже не улучшает демографическую обстановку. Правда, население страны в геометрической прогрессии увеличивается за счет гастарбайтеров и беженцев… Кого еще в топку?
Интересно, а мать, многодетная мать – это звучит гордо?
Даша не может купить старшим детям хорошие телефоны, не до айпадов, какая тут гордость. Сложно объяснить, что наличие крутых гаджетов у одноклассников – возможно, мерило успешности их родителей, однако не всегда, – свидетельство счастья. Даша часто беседует с детьми о ценностях мнимых и настоящих, и в какую-то минуту ей самой кажется жалким ее романтический лепет на фоне все новых и новых реклам, новых лозунгов… новой ненависти и бессрочной нехватки денег.
Маринка отличница, в школе с ней нет проблем. Но Дашу беспокоит болезненная надменность, мелькающая на круглом по-детски лице дочери, когда та говорит «Я буду», «Я добьюсь», «Я знаю, что такое счастье». Гордость или гордыня? Или тревожные звоночки – предупреждение о родственной близости к неоднозначному характеру тети Алины?
Маринка начала задавать неприятные вопросы:
– Мама, как ты относишься к богатству?
– Положительно, – поосторожничала Даша, слыша в словах Маринки укор себе. – А почему ты об этом спросила?
– Если б мы были богатыми…
– Тогда что? Были бы счастливее?..
В детстве Даша не задумывалась о счастье, просто была счастливой, просто любила мать и отца. Тимофей вроде бы тоже. Он потом часто вспоминал, как однажды отец протянул через комнату леску с бумажными птичками: дернешь за ниточку, и птички махали крылышками – летели… Даша, между прочим, тогда и подумала впервые: вырасту, нарожаю детей и смастерю им таких птичек.
Черкашины стараются удержать детское счастье на любви и уважении по старинке, но, видимо, без «бонуса» нынче этого все же мало. Тут бы к самим себе уважение сохранить. Маринка говорит, что Владик хвастает перед ребятами дворцами, построенными по папиным проектам, и Даша вздыхает: выходит, ее-то профессиональные способности помахали крылышками и, не востребованные, улетели.
Никитку интересовало, хотел ли раньше папа стать, как он, трубочистом. Папа Кирилл сказал, что мечтал быть пиратом, а когда постареет – Дедом Морозом. К Новому году он оклеил старый почтовый ящик пестрой бумагой, приладил к нему ремешок, чтобы носить на шее, и ручку от сломанной швейной машинки – получилась шарманка. На домашнюю елку явился Дед Мороз! Дети водили с ним хоровод, бросали по очереди в щель «шарманки» доллары, и гость пел веселые частушки про каждого, включая кота Огонька. При всех усилиях поменять голос, папу в костюме Деда Мороза узнала даже Сонечка и слегка опечалилась, что он уже постарел. Напечатанные на ксероксе доллары она потом собрала и подарила соседям: «Тетя Фаида, дядя Наиль, возьмите, позалуста, деньги себе на подалки, мой папа мосенник, это он деньги сделал!»
Кирилл был смущен, но выяснилось, что дочь вовсе не собиралась изобличить в нем фальшивомонетчика, а просто вместо «волшебник» произнесла «мошенник».
Скоро 8 Марта, и Даша переживает за мужа: трудно ему будет с Владиком придумать без денег целых три подарка. Скрепя сердце отдала она сыну на праздничные сборы в классе деньги из тех, что отложила на садик. Кирилл предложил сэкономить: пока он на больничном, дети могут посидеть с ним.
Владик тоже рад бы посидеть с отцом дома из-за деления в школе ребят на умников, середняков и слабых. Отношение педагогов к ученикам стало соответствовать этой сортировке, дети обзывают друг друга «ботанами», «серостью» и «дерибасами». Владик вообще вне классификации, дневник у него – отражение интереса к темам.
Родительский комитет возмутило внедрение среди школьников неравноправия – а толку? На собрании было сказано: «Нанимайте своим двоечникам репетиторов».
Кирилл считает, что вера в справедливость слепа, а гордыня предпочтительнее чувства неполноценности. Даша, вероятно, во многом заблуждается, но ей хочется, чтобы, несмотря на знание о несправедливости в мире, дети не потеряли к миру доверие.
Школьное напряжение снимают с Владика летние каникулы. Он наслаждается общением с отцом, яркими днями возраста со всей полнотой мальчишеских радостей и неудач. На зорьке старшие спешат с папой на речку рыбачить. Костя с Никиткой пока еще ближе к матери.
Прошлым летом дачу облюбовали мыши, и Костя по утрам находил в своей постели подарок Огонька. Рыжего разбойника любят все Черкашины, и он всех любит, но Костю почему-то особенно. Огонек приносил задавленную мышь на подушку лучшему, по его, кошачьему, мнению, человеку. Даша приходила в тихий ужас, Кирилл смеялся, а Сонечку одолевали ревность и частнособственнический инстинкт. От расстройства дочка путала слова: «Почему мой кот не кладет мне подуску на мыску?!»
На даче время умножено солнцем, там Даша чаще шьет одежки Сонечкиным куклам и записывает Никиткины песни.
Никитка шустрый, вскакивает чуть свет и, пока остальные досматривают сны, тихонько ноет в кухне: «Скучно… Неинтересно… Никто не спрашивает, зачем я такой грустный…»
Он всегда жаждет быть услышанным. Рожица у Никитки лукавая, ростом он меньше Кости почти на голову – тормошит медлительного брата, тянет босиком во двор. Болтает без умолку: маленькие тайны, открытия, впечатления сыплются как горох из дырявого мешка. Прислушаешься: а горох-то – драгоценный! Успевай снимать на телефон. За ночь в Никитке вызревают новые сказки и песни, удивительно складные, хотя сам он еще не умеет читать и не знает нот.
Чумазые, загорелые, прибегают мальчишки с речки в обед. Никитка хватает горячие пирожки с противня, кусает на ходу, подпрыгивая и обжигаясь, Костя подставляет подол майки: «Мам, дай пирожков для папы с Владиком!» И снова вперед – изучать жизнь обитателей луга и рощи, купаться, барахтаться на берегу: куча-мала в речке, куча-мала на песке! Допоздна во дворе игры, смех, крик, хохот Кирилла, скороговорки Никитки…
В мальчике рано проснулся дар то ли скомороха, то ли менестреля, а поразительная память, кажется, родилась вместе с ним. Едва прибыв из роддома, он уставился на настольную лампу и так долго, осмысленно ее разглядывал, что встревожил родителей. Через три года кроватку Никиты заняла Сонечка, и он вспомнил: «Когда меня сюда в первый раз положили, горел круглый свет. Потом пришли люди, стало немножко темно, но я все-таки увидел лицо хорошего человека. Я сразу понял: это ты, папа!»
Никитка публичен, гостеприимно открыт и говорит всем своим видом: смотрите, какой я славный! С веселой улыбкой, рубаха-парень – нравлюсь я вам?
Костя обычно стоит рядом, как нянька, и наблюдает. Глаза следят за рассеянным Никиткой: не поранит ли ладонь о спинку стула, взмахивая рукой слишком резко? Внимательный Костя отодвигает стул. Даша мягко урезонивает «артиста» и силится (с редким успехом) разговорить Костю, в чьей молчаливой душе брату отведено больше места, чем ему самому.
