Вячеслав Ворон - Ёсь, или История о том, как не было, но могло бы быть
– С вас двадцать пять гульденов за комнату в подвале Би, – отрапортовал он.
– Ты чё, малый, совсем сбрендил, как двадцать пять, это ж пятьдесят наших золотых, да за них рабочий класс год целый пашет, – на чисто славянском выпалил Стален.
– А у нас тут капитализм, дяденька, нам тут пахать не приходится, мы все больше по домам. Купил домик, разделил его на комнаты и сдаешь постояльцам, денежки таким образом зарабатываешь, капитал наживаешь. Читали новый роман Маркса Энгельса «Капитал», так вот там все изложено, как нажить капитал, – со знанием дела произнес малыш.
– Я смотрю, тут сплошные вундеркинды от капитализма нас поучают, мы туда попали и на верном ли мы пути стоим, Надежда? – спросил Стален.
– Ладно, не причитай, видишь малец-то подкован, что даже Маркса Энгельса знает и, по всей видимости, читает. Вот и мы будем здесь уму-разуму набираться, чтобы в стране нашей такие вот дети рождались, – ответила Надя.
Она опять залезла в нагрудник, вытащила деньги, отсчитала двадцать пять гульденов и отдала мальчишке.
– Как зовут-то, тебя вундеркинд, – спросила она.
– Дик, Дик Ван Арманд, уроженец Утрехта, – четко ответил он. – Это меня мама научила говорить на славянском, она с Тифлиса.
– Это я знаю. Мы с твоей мамой вместе учились в институте, пока она не встретила твоего папу. Вот она с ним и укатила тогда в Амстердам, а ты уже здесь родился. Вон оно как бывает, Дик, – печально констатировала Надя. – А где же Генрих Арманд-Шверинский.
– А вы разве не знаете? Он как три года назад получил назначение в полк ее величества королевы Вильгемины, так мы его и не видели, только жалованье его приносят офицеры. Мы у них спрашивали, но они только и отвечают, что им о нем не докладывали. Но мы с мамой знаем, что он в больших чинах ходит. Ну, да ладно, вот ключи от комнаты, – он протянул ключи на железном кольце. – Там как выйдете во внутренний двор, справа будет лестница в подвал, на три этажа спуститесь, ваша комната третья по коридору. Только тихо, люди спят, часа два как улеглись.
Вся компания прошла через всю продолговатую комнату и через нее вышла во внутренний дворик странного дома. Сразу справа была каменная лестница, поросшая мхом. Она уходила в подземелье, и далекая лампочка, указывала на то, что углублялась она не меньше, чем этажа на три, а то и больше. Путники осторожно спустились в подземелье, практически на ощупь нашли третью дверь и с трудом открыли замок. Комната была небольших размеров. В потолке горела тусклая лампочка в двенадцать свечей, по периметру комнаты стояли четыре кровати, слева от входной двери был изготовлен умывальник, из ведра и корыта. Табличка над умывальником гласила: «Экономия воды – важнейшая задача века», а под ней другая вторила: «Туалет и душ во дворе».
– Вот это да! – воскликнул Ёсиф. – Да я в Шушенке лучше жил и бесплатно. Мне еще и прокорм давали. А тут четыре койки и параша, да и та во дворе, надо ночью на третий этаж бежать, чтобы посцать, сцуко.
– Не рычи, Ёся. Все будет нормально, дождемся Иннесу и переселимся. А сейчас хватит тараторить, всем спать, – приказала Пупская.
Компания разлеглась по койкам и дружно уснула. Разбудил их стук в дверь. Сколько они проспали, им было не ведомо, так как окон не было и часов настенных тоже. Первым проснулся Троцкин и шаркая пошел открывать дверь. На пороге стоял тот же мальчик, держа в руках зажженную керосинку.
– Матушка просит вас наверх, вы уже шесть часов кряду спите, так вы уж и завтрак проспали. Дело к обеду движется, – произнес он.
– Скажи маме, что мы сейчас придем, Нафаня, – Лев потрепал мальца за волосы, те взъерошились и при свете керосинки Дик стал похож на домового Нафаню, вымышленного героя славянских сказок и знакомого всем с детства рисованного персонажа.
– Нафаня, – съязвил Стален. – Точно Нафаня. И Стален засмеялся, его смех подхватил Джежинский, да и Троцкин стал слегка хихикать.
– Дурак ты, дяденька, я Дик, и никакой я не Нафаня, – оскорблено, ответил малыш.
– Э, ты не хами, ты как, засранец, со взрослыми общаешься, ты кого дураком называть изволишь? – возмутился Ёсиф, для важности раздувая усы.
– Вас дяденька, или тут еще дураки есть?
Джежинский с Троцкиным тут же замолчали и уставились на Ёсифа.
– Я, сцуко, тебе сейчас задницу-то начищу, – Ёсиф одним ловким движением схватил свои портки, вытащил из них ремень, и намотал его на руку. – А ну, гаденыш, поди суда.
– А ты догони! – прокричал малец и скрылся в темноте этажа.
– Да, Ёсиф Виссарионыч, сноровка-то уже не та, – закудахтал Троцкин. – Они вырастают. А мы прорастаем корнями в землю, они ловчее нас, умнее, смекалистее. Нет, Надежда Константиновна, с такой публикой только террор. На мякине их не возьмешь. Сбегут.
– Это же ребенок, о чем вы говорите, Лева, какой террор. Ему сиську покажи, и он даже не вспомнит о войне или революции. Разве сможет такой малец в руки взять гранату или винтовку, он-то и писюн свой удержать толком не может, чтобы не разбрызгать на пол. А ты, Ёся, тоже хорош, зачем над ребенком насмехаешься, какой он тебе Нафаня, у него отец, между прочим, барон местный, в Тифлис приезжал, учить наших мужиков корабельному делу. Умный, коих свет не видывал. Инесса, как столкнулась с ним в городском саду по случаю воскресенья, так и не смогла выбросить из головы. Элегантный тип, его отец, я вам скажу. Красиво ухаживал. И корзины цветов к дому Инессы, и шампанского реки, и браслеты с кольцами. Все к ее ногам, пока она не сдалась и не приняла его предложения. Так они и обручились. Так я лишилась своей лучшей подруги. Увез он ее после окончания института в Голландию, – с сожалением произнесла Надя.
Все четверо поднялись наверх, в вытянутую гостиную, где был накрыт чайный стол.
Инесса стояла во главе стола. Это была яркая, красивая женщина, с черными, как смоль, волосами, темнокарими глазами и большим ртом на лице с припухлыми губами, выкрашенными в ярко-оранжевый цвет. Высокая шея подчеркивала статус баронессы, а тонкая осиная талия придавала фигуре вид искусно выточенной статуэтки древнеэллинской богини. Она была одета в обтягивающую белую блузку и длинную, до пола, оранжевую прямую юбку, прикрывающую ее ноги. В одной руке она держала длинный мундштук, с вставленной в него сигаретой, от которой исходила тонкая струйка дыма, по запаху напоминающего аромат казахских полей, Чуйской долины.
– Подруга! – вскрикнула Надя. – Ты совсем не изменилась. Разве что это, – она указала на сигарету. – И чуточку похудела.
Это был лучший комплимент от подруги.
– Ах, это пустяки, это вместо завтрака, у нас все курят, желаешь? – она протянула подруге мундштук.
– Нет, что ты, ты же знаешь, я только вино, и то чутьчуть, – отстранилась Надя. – Дай-ка я лучше тебя обниму, я так давно тебя не видела. Скучала.
Она прижала к себе подругу и всплакнула.
– Полно тебе, Надя, сантименты разводить. Ты же железная. Я знаю, что ты уже получила важный мандат Председателя партии Большевиковой. Газеты пишут. У нас «Искра» выходит, и я ее читаю, ее вся эмиграция читает.
– Да это я от радости встречи, Инесс, я ж тебя десять, а то и одиннадцать лет не видела. Сынишка, вон какой вымахал и умный, аж донельзя. Смотрю, он совсем капитал освоил, денег с нас взял, аж двадцать пять гульденов, и Маркса Энгельса читает, вундеркинд, не иначе, – констатировала Пупская.
– Взял?! Молодец сынок, у Маркса Энгельса в «Капитале» написано: «Наращивай мускулы капитала детям, и ты не вспомнишь о пенсии». Нам тут приходится вертеться с ночи до утра. Комнаты только под утро могут пустовать. И то одна-две, а так все забито до отказа. Но прошу вас, господа, за стол, почаевничаем, – пригласила Инесс.
Надя смутилась.
Вся компания во главе хозяйки уселась за стол и принялась разливать чай да раскладывать кексы по тарелочкам.
– Слышала я, что ты, Инесс, возглавляешь здесь профсоюз Древнейших профессий, ты могла бы вкратце рассказать моим товарищам и мне, как вы достигаете своих целей. А то у нас тут есть некоторые товарищи, которые предлагают решать все проблемы путем террора, – она искоса посмотрела на Троцкина.
– А что я, я считаю, что только через устрашение и террор возможно совершить переворот. У них, властьпредержащих, есть и пушки, и порох, и ружья, а мы с вами собираемся им противопоставить баб и цветы, – возмутился Троцкин.
– Я бы на вашем месте, Лев Давидович, все же подбирала выражения. Где вы тут баб видите, я и Инесс светские дамы, образованные и воспитанные, и таких у нас в стране большинство, – парировала Надя.
– Господа, не торопите события, выпейте чайку и скушайте по кексику, у нас в стране говорят: «Поспешишь людей рассмешишь», мы, голландцы, никуда, никогда не спешим, – вмешалась в разговор Арманд.
– Я согласен, необходимо попить чаю и сменить тон, – неожиданно вставил до этого молчавший Джежинский. – А кексики у вас – прямо мёд, сладенькие и сдобненькие.
