Сергей Десницкий - Пётр и Павел. 1957 год
Получив разрешение, Петров тут же повесил трубку.
– Звонил следователь… Мне нужно ещё какую-то бумагу подписать – пояснил Павел родным. – Сейчас заедет… На минутку… Не возражаете?..
Никто не издал ни звука. Все по-прежнему пристально смотрели на Павла и… ждали. Чего?!.. Он не мог понять, и от этого на душе становилось как-то зябко и неуютно.
Они разглядывали его, словно диковинный экспонат в палеонтологическом музее… А ещё точнее – как ожившего динозавра или птеродактиля. В этом их интересе было всё: удивление, восторг, ужас… Не было только одного – обыкновенной радости.
"Неладно что-то в нашем королевстве!.." – пронеслась в голове дурацкая мысль, но Павел тут же одёрнул себя и проговорил, виновато улыбаясь:
– Простите… Я ведь так и не поздоровался… Здравствуйте!..
В абсолютной тишине прозвучал одинокий женский голос:
– Здравствуйте… – Капитолина с любопытством разглядывала нежданного гостя.
Валентина Ивановна сидела в своём кресле, не разжимая губ.
– Здравствуйте, мама, – робко, как нашкодивший пацан, обратился к ней Павел.
– Здравствуй, – тихо отозвалась мать и, чуть помолчав, добавила: – Сын…
– Как вы себя чувствуете?.. – опять этот дурацкий никчемушний вопрос. – Мне дядя Лёша писал, у вас… проблемы возникли?.. С сердцем…
– Они всю жизнь со мной, – улыбнувшись одними уголками рта, будто даже не ему, а самой себе, тихо ответила Валентина Ивановна. Потом взглянула на сына и уже громко, нисколько не смущаясь, спросила: – А что это моё сердце тебя вдруг так взволновало?.. Прежде я такой заботы от тебя не ведала… Ты, когда из дому удирал, что-то не слишком безпокоился, как нам с отцом позор этот вынести.
– А я для того и вернулся, – ровным, спокойным голосом ответил Павел.
– Для чего это? – удивилась мать.
– Чтобы прощения у вас попросить… Знаю, велика вина моя, и вы вправе выставить меня за дверь… Но, поверьте, Господь меня за грехи мои сурово наказал: девять лет в одиночке – нелёгкое испытание. Надеюсь, у Него я прощение всё же вымолил… Теперь, простите и вы меня… ради Бога!.. Если можете…
Валентина Ивановна опешила. Чего угодно ждала она от сына, собиралась отпор ему дать, монологи сочиняла, чтобы было чем ответить на его обвинения, сама хотела в атаку перейти, и вдруг… Нет, не готова она была принять его покаяния.
– Ну, об этом мы с тобой, Павел, после поговорим… Не при всех.
– Я готов, – согласился сын.
– Вот и ладно, – кивнула головой мать, затем обратилась к брату:
– Лёшенька, отвези-ка меня в спальню. Что-то устала я…
Зиночка всхлипнула и тут же закрыла лицо руками. Павел погладил её по волосам, осторожно поцеловал в макушку.
– Ну что ты?.. Не стоит, право… Я вернулся… Живой, руки-ноги целы… Правда, чуть под кочергу не попал, но Господь уберёг, и всё обошлось. О чём горевать?..
– Жаль… Я бы не промахнулся, – почти не разжимая губ, произнёс Савва.
– Что вы? – переспросил Павел.
– Это я так… про себя… – успокоил его телохранитель Петра. – Не доглядел я… Будем знакомы: Савватий Ексакустодианович.
– Вот это да!.. – старший Троицкий был восхищён. – Ничего подобного в жизни своей не слыхал. Простите, не понял, как вы сказали?.. Икскуст…
– Не важно, – оборвал его Савватий. – Зовите меня просто, как все в этом доме кличут, Савва, – и, пожимая протянутую руку, подумал про себя: "Скоро поймёшь, кто я и зачем!.."
Павел протянул руку Капитолине.
– Вас я тоже не знаю.
Та зарделась, как маков цвет.
– Меня Капитолиной зовут. Можно без отчества. Я при Валентине Ивановне состою, навроде помощницы, потому… Знаете что?.. Зовите меня тоже попросту – Капой. Многие говорят на кличку похоже, а мне наравится… Как-то по-домашнему…
– Папа! – раздался вдруг громкий мальчишеский голос.
Все вздрогнули, обернулись. На диване в полный рост стоял Матюша.
– Ты не спал?! – испуганно спросила его мать.
– Папа! – не реагируя на заданный вопрос, опять повторил мальчишка. – Этот дядя очень плохой! – И указательным пальцем ткнул в сторону старшего Троицкого. – Он злой и хочет нас с тобой разлучить!.. Я это точно знаю!.. Он и на Красной площади тоже тебе пальчиком грозил!.. Я с мавзолея всё видел… Он гадкий!.. Папа!.. Ты меня не отдавай ему!.. Ладно?.. Папа!.. Папочка!.. Ты слышишь?!.. Не отдавай!.. Ни за что не отдавай!.. – он упал на диван лицом вниз и зашёлся в безудержном плаче. – Не отдавай!.. Гони его, папа!.. Гони отсюда!.. Гони!..
Пётр и Зинаида бросились к Матвею.
– Успокойся, сынок!..
– Ну, что ты, мой голубчик?..
– Не бойся, никому я тебя не отдам…
– Лапочка моя, солнышко…
Они обнимали, целовали его, а он вырывался из их объятий и, обливаясь слезами, молил не переставая: "Не отдавайте меня ему!.. Не отдавайте!.."
У Павла Петровича похолодело внутри. Сомнений не было: его сын болен… Болен психически, и вылечить его невозможно. Ему вдруг вспомнилась утренняя встреча с Сашенькой. "Неужели и Матюше уготована такая же участь?!.." Троицкий закрыл лицо руками и, сжав зубы, застонал, как раненый зверь. "Нет!.. Не может быть!.. Ни за что!.. Не хочу., не могу в это верить!.. Господи! За что так жестоко наказываешь меня?!" Казалось бы, нет ничего более страшного, чем то, что довелось ему пережить? Ан нет!.. И Матросская Тишина, и подвал на Лубянке, и лагерь – всё это были лишь невинные цветочки в сравнении с теми душевными муками, что обрушились на него сейчас. Как это вынести?!.. Достанет ли сил, а, главное, терпения?!.. Он вспомнил строгое лицо отца Серафима и услышал спокойный ласковый голос: "Терпи, друже! Терпи, и воздастся тебе". Хорошо говорить "терпи", а ежели невмоготу? И жизнь теряет смысл, и измученная душа тонет в безысходном отчаянье? Как тогда?!..
Матюша, наконец, успокоился.
– Иди к себе… Уже поздно, тебе отдохнуть надо… – Пётр поцеловал мальчика в щёку.
– Ты ляжешь в кроватку, а я тебе сказку почитаю… – Зиночка обняла сына за плечи.
– Не надо сказку!.. Лучше про то, как Владимир Ильич в Кремле детей искал!
– Как хочешь… Про Ильича, так про Ильича… – с готовностью согласился Пётр.
Павел, глядя вслед уходящему из гостинной вместе с… "родителями" сыну, подумал невесело: "Прости, сынок, я не знал, что папа у тебя… совсем другой". И вдруг ему стало очень больно. Сердце сдавил спазм… В голове помутилось… Перед глазами поплыли разноцветные круги… Стало невыносимо душно… Ещё секунда, и он потеряет сознание!.. Павел содрал с шеи галстук и, рискуя оборвать пуговицу, расстегнул ворот рубашки.
Когда он услышал: "Папа!..", он был абсолютно уверен, Матюша зовёт именно его, и чуть не задохнулся от приступа нежности и любви… Но вслед за этим, когда увидел, что парнишка тянет руки не к нему, к Петру, ясно осознал: радостным ожиданиям грядущего счастья пришёл конец. Мечты его лопнули как мыльный пузырь, и в одну секунду жизнь потеряла всякий смысл.
Теперь-то понятно, почему никто в этом доме не испытал никакой радости от встречи с ним, почему так затравленно смотрел на него Пётр, отчего Зиночке стало плохо… Павел своим появлением в отчем доме разрушил семейное счастье родных людей, мир и покой теперь навсегда покинут их души, и невыносимые угрызения совести, если и не убьют, то измучают всех до изнеможения.
"Бежать!.. Бежать отсюда!.. И как можно скорее, а не то…"
Звонок в дверь прозвучал громко и неожиданно, как выстрел. Капа побежала открывать.
Приехал майор Петров. Опять начав с безконечных извинений, он протянул Троицкому какую-то бумажку, которую тот подписал, не глядя.
– Ну, Малыш, теперь ты у меня попляшешь! – сладострастно проговорил милиционер, потирая ладони и пряча бумажку в портфель. – Теперь даже мамка своему Малышу не поможет!.. Кандей тебе пришёл, миленький ты мой!..
– Малыш?.. – переспросила Капа. – Как вы сказали: Малыш?..
– Ну, да. Кликуха у бандюги такая – Малыш. Но если бы вы его видели!.. Под два метра ростом!.. Бугай бугаём!.. По-моему, таких размеров ни в одном ширпотребе не найдёте!.. До сих пор понять не могу, как вы его отключили, товарищ генерал?!.. Ну, спасибочки вам, а я поскакал!..
И исчез так же стремительно, как и появился.
– Малыш… – опять в задумчивости проговорила Капа. – Эту кличку я уже где-то слышала?.. Но только очень давно… В другой жизни…
В гостиную вернулся Пётр.
– Кажется, успокоился…
– И часто он так?.. – спросил Павел.
– В последнее время не очень… А раньше… Ты, наверное, не знаешь… Матвей у нас в Бутырке родился…
– Как в Бутырке?! – Павел был потрясён.
– После очной ставки с тобой Зину не домой… её в тюрьму отправили… Вот как…
– Да… Меня Семивёрстов предупреждал… – с горькой усмешкой проговорил Павел.
– Там Матюша и появился на свет… Семимесячным… Роды прямо в камере прошли… Может, поэтому он такой… странный. Сейчас-то он молодец!.. Практически нормальный парень… Но нелегко это Зине далось. Даже я не знаю всего… В смысле, сколько ей испытать пришлось… Сел Матвей в полтора года, ходить начал с трёх, первые слова произнёс, когда ему почти четыре стукнуло… Так потихоньку, шажок за шажком, Зиночка его до нынешнего состояния довела. Она у нас героическая мать!.. Без преувеличения говорю!.. Поверь, иногда смотрю, и не верится, что перед тобой больной человек… Честное слово!.. Но, конечно, иногда бывают срывы… Вот, как сегодня… К примеру… – он замолчал, как будто собирался с духом. Потом решился, набрал в лёгкие побольше воздуха и начал:
