Михаил Ландбург - Coi Bono? Повесть о трагедии Гуш Катиф
Виктор попросил ещё кружку пива.
«Только лгали тогда точно так же, как лгут теперь», – подумал он.
Пиво освежало.
Потом он поднялся, чтобы расплатиться.
«Всё отлично и просто замечательно», – прошептал Виктор, заглянув в большое зеркало на стене.
«Приходите ещё! – сказала хозяйка. – Будем рады вас видеть!» Теперь хозяйка казалась очень милой обезьянкой, и Виктор отозвался: «Как же, как же, непременно!»
Возле дома, в котором разместилась прачечная, стоял человек и внимательно разглядывал приклеенный на стену большой лист бумаги. Виктор подошёл поближе, заглянул в лист. Написанный от руки призыв начинался словами: «Защитим поселенцев Гуш-Катифа!»
– Видали? – заговорил Виктор.
– Ну? – ответил человек. – И что?
– Полстраны окрасилось в оранжевой… – сказал Виктор.
– Слава Богу!.. – у человека были сверлящие глаза.
– Отчего бы это?
– От загара! – сказал человек. – Что тут не понятного?
– Говорят, что такие, вроде меня с вами – психи…
– Ну, да, говорят…
– А вы как считаете?
Человек молчаливым, оценивающим взглядом оглядел прохожих.
– Вы как считаете? – повторил Виктор.
Человек казался усталым и сильно озабоченным, и Виктор мысленно решил, что лагерь оранжевых забирает у своих приверженцев слишком много сил.
– Половина из нас – котята, – громко сопя и глотая слюну, сказал человек. – Слепые котята, которые беспомощно тычутся туда-сюда, а пристают всего лишь к тому, что на самом деле оказывается жалкой иллюзией или миражом…В конце концов, каждому своё…Разве не безумно устроен мир, где люди уничтожают друг друга за ложку нефти или за несколько граммов наркотиков, в то время как несчастный муравей мечтает лишь об одном-единственном – попытаться затащить к себе в жилище попавшуюся ему в пути соломинку; или, например, совсем крохотное вещество – бактерия, которая изо всех сил норовит пропитать себя за счёт окружающих её клеток?..
– Безумный мир… – согласился Виктор.
Человек поморщился. В уголках его губ показались тонкие ниточки морщин.
– Каждому своё… – повторил он.
– А завтра… – спросил Виктор. – Завтра вы будете там?
– Там? Завтра там будут те, кто больны…
– Больны?
– Несомненно!
Виктор опустил голову.
– Чем больны? – осторожно спросил он.
– Доверием, молодой человек…Жестокая она болезнь – доверие… – человек отступил в толпу прохожих.
Внимание Виктора привлекла к себе тоскливая мелодия, которая доносилась со стороны скудно освещённого здания, и он пошёл на звуки.
Девочка стояла под аркой ворот и играла на флейте, а перед ней, на трёх аккуратно сложенных кирпичиках лежала развёрнутая косынка. Картонный плакат разъяснял: «Пожалуйста, помогите собрать денег на билет подружке из Казани!»
Виктор остановился, послушал, как девочка играет. На Виктора она ни разу не взглянула.
«Спасибо!» – громко сказал Виктор.
Девочка подняла головку. Светлые-светлые глазки.
Виктор опустил на косынку пять шекелей и вдруг вспомнил, что обещал позвонить дяде в Кфар-Даром.
* * *Кфар-Даром,16-ое августа, 22.15
– Просят тебя! – повторила Офира.
Звонил племянник.
– Ты как? – спросил Виктор.
– Старьё! – ответил полковник. – Старые кости, старые раны, вместо выражения лица, судорожная маска…
– Понял! – отозвались в трубке.
Взглядом, полным сомнения, полковник взглянул на трубку.
– Что ты понял? – настороженно спросил он.
Виктор объяснил:
– Выражение лица отражает состояние нутра…
Полковник поджал губы, посмотрел по сторонам.
– А ты как? – спросил он.
– Решил подарить тебе Ричарда Бротигана. Утром, когда будем у вас, занесу.
– Будете?
– Будем!
– Будешь не один?
– С плакатом: «Еврей еврея не прогоняет!»
– Виктор, прошу тебя…
– Что, дядя?
– Попытайся вести себя разумно… Ты вмешиваться не обязан…
– А кто обязан?
– Ты не обязан! – повторил полковник. – Когда тебя арестовали, я молился, просил за тебя у Него… Как видишь, молился не зря…
– Разве безбожники молятся?
– Не всякий атеист – безбожник. Как бы там ни было, Он меня услышал…
– И услышал, и поступил по-божески… – вяло отозвался Виктор.
Полковник подышал в трубку.
– Твоё дело закрыли?
– Закрыли… Закупорили… Осчастливили… В своё время царь Давид в псалмах сказал: «Счастлив тот, чьё преступление прощено, чей грех закрыт!»
– Ну, вот… – тихо вздохнул полковник.
– Вот-вот… Ты не можешь себе представить, насколько я счастлив! Особенно, будучи уверенным, что преступления не совершал, а потому и греха в себе не ощущаю…Господи, какое это неизъяснимо сладкое счастье, когда тебя прощают ни за что! Правда, при этом у меня украли две недели… Они лишили меня двух недель жизни… Only… Только и всего…
Полковник фыркнул.
– Дядя, ты фыркнул? – изумился Виктор.
– Завтра, возможно, меня лишат гораздо большего… – пожаловался полковник.
– Дядя, не стони, будь мужчиной! – попросил Виктор. – Допустим, что Гуш-Катиф кому-то, куда-то и зачем-то понадобилось спихнуть, но где это сказано, чтобы мужчина отдавал то, что ему дорого и принадлежит ему?
Полковник помолчал. Потом сказал:
– Мужчина – это ещё и тот, кто не торопиться с недоверчивостью…
– Бедный Йорик!
– Что?
– Я сказал, что смешивать доверие с доверчивостью, всё равно, что путать отрезание с обрезанием… Ха-ха – доверчивость… Если мои нос, глаза и уши чуют, что меня принимают за лоха, а некий козёл норовит меня, будто зазевавшуюся дичь, к тому же ещё и вые…, то я не… К чертям!.. Ума не приложу, зачем я об этом говорю тебе?
– Ничего, говори!
– Я не хотел говорить об этом.
– Ничего, говори!
– Такого закона нет, чтобы людей десятилетиями водили за нос…
– Людей водят за нос не десятилетиями, а веками…
– Тебя это утешает?
– Не думай про это.
– А про что думать?
– Про что-нибудь другое…
– Про что-нибудь другое сегодня не думается…
– В твои годы я умел быть счастливым…
– Счастье…Старик Хемингуэй признавался, что всегда ощущал себя счастливым, пока не думал о других людях…
– М-м-да… – сказал полковник.
– Что – м-м-да?
– Я вот думаю: «Что это с нами случилось?» Ну-ка, философ, ты можешь объяснить, что с нами случилось?
Виктор объяснил:
– «Порвалась дней связующая нить».
– Что ты сказал?
– Это не я сказал, Гамлет…
– М-м-да, – снова повторил полковник. – Видимо, так НАДО!..
– Продолжаешь прятаться?..
– Что?
– Прячешься за свои бесконечные «НАДО…ОЧЕНЬ НАДО…»?
– Можешь посоветовать что-нибудь другое?
– Конечно! Перестань обманывать себя…
– Обманывать?
– Тебя скрутил хронический комплекс иллюзий! Разве не ясно, что Это, которое ты все годы принимал как НУЖНОЕ, ОЧЕНЬ НУЖНОЕ – обернулось всего-навсего грубой, бесчестной и безжалостной авантюрой? Неужели даже в эти дни в твоей голове ничто другое не шевелится?
– Шевелится, – сказал полковник, – но чаще толкается. Толчок за толчком…
– Ты уверен, что это одни лишь толчки?
– Что же ещё, если не они?
– Надеюсь, что, кроме толчков, в твоей голове шевелятся ещё и несколько молекул возмущения…
Полковник рассмеялся.
– Я рассмешил тебя? – спросил Виктор.
– В какой-то мере… – горестно проговорил полковник. – Старый я, чтобы возмущаться… Когда иссякают силы, человеку ничего иного не остаётся, как только лишь обманываться…Так уж, видимо, НУЖНО, ОЧЕНЬ НУЖНО… Не осуждай меня, старика…
– Я не старость твою осуждаю, а голову, которая так смиренно, податливо и молчаливо принимает то, что принимать нельзя…
– Разве судьбе не безразлично, как её принимают – молча или с воплями?
– Я не про судьбу, а про несправедливость… А ты, полковник, не заметил, что неумолимо слепнешь и глохнешь? Ты разучился доверять себе, принимать решения за себя и своих людей; вместо этого, незаметно, с необъяснимой лёгкостью ты доверился политикам – этим слепцам, указывающим дорогу незрячим!.. И вот… Один обман ведёт к обманам повторным…Завтра… За ним настанет ещё и следующее завтра, и ещё, и ещё… Тебя обманут снова… И придётся ответить…
– А кто? – спросил полковник. – Судить будет кто?
– И я, и полстраны и наше с тобой будущее…
– А если так НАДО? Что, если сегодня оставить Гуш-Катиф НАДО?
– ДЕЛО НЕ В ЭТОМ!
– Ты считаешь, что…
– ДЕЛО НЕ В ЭТОМ!
– Тогда, может…
– ДЕЛО НЕ В ЭТОМ!
– Тогда в чём?
– ДЕЛО В ТОМ, ЗА КОГО НАС ИМЕЮТ, и ещё в том, CUI BONO? Дело даже не столько в клочке земли, на котором стоит твой дом, сколько в гораздо более существенном и страшном – в потере САМОУВАЖЕНИЯ… Меня, вопреки моему желанию, пытаются лишить моей ВЕРЫ… Cui bono?
Полковник ощутил щемящее чувство горечи; ему вдруг показалось, что никогда прежде такой гнетущей тоски и усталости он не испытывал. Он поспешил сменить тему разговора.