Виктор Дьяков - Дела житейские (сборник)
– Это же так просто. Ты что сама не могла?
– Да я, примерно так и перевела, просто себя проверить решила. У меня же уже давно практики в немецком не было. Ты же у нас тут все немецкие «часы» захватила, вот и пришлось мне на английский идти, – не моргнув глазом и соврала и даже «уколола» коллегу Светлана Анатольевна. Дескать вот я какая все могу, и швец, и жнец, и в дуду…
И у коллега, которая, к слову, давно ее «раскусила» возникло желание ответить что-то вроде: «Да я всего лишь швец, но швец хороший, а ты и швец никудышный, и жнец так себе, и в дуду тебе лучше не дудеть – у слушателей уши повянут…» Хотела, но не могла ничего такого сказать коллега Светланы Анатольевны. Ведь это все слова, а на бумаге, в дипломе у нее значится всего один язык. И то что она его знает отлично, может читать и переводить с немецкого что угодно, хоть технические инструкции, хоть Гете, хоть Ремарка… это всего лишь самоутешение, ведь денег за свои качественные уроки она получает столько же, сколько и Анатольевна, у которой есть документы, подтверждающие знание ею аж трех языков. И в тех документах нигде не сказано, что она по-хорошему не знает ни одного из них. Как говориться, умейте жить.
Впрочем, не для разговора на профессиональные темы задержала Татьяна Анатольевна коллегу, ведь она к своей профессии относилась «фиолетово». Другое дело личная жизнь. Потому и поделилась она с коллегой своим горем, что де ее Николай Михайлович совсем «ослаб» и, пожалуй, пора бы его в связи с этим гнать в шею и подыскать «что-нибудь посильнее»…
– И ты думаешь, что так просто найдешь ему замену? – скептически спросила коллега.
– Всегда находила, и сейчас найду, – заверила Светлана Анатольевна.
– Ты вспомни, сколько тебе лет. Не мальчика же искать-то будешь. А мужики после пятидесяти часто страдают импотенцией. И потом, разве тебе твоего Николая Михайловича не жалко? Куда он пойдет, если ты ему дашь отставку, он же постоять за себя не в состоянии, комнату отсуживать не станет, – коллега была ровесницей Светланы Анатольевны и в курсе многих перипетий в ее семье.
– Аааа… всех жалеть слез не хватит, – «фиолетово» отмахнулась Анатольевна. – На кой он нужен, такой мужик? Вот ты стала бы терпеть, если бы твой «не мог»?
– Я!? – опешила от неожиданности коллега. – Ты меня извини, но у меня с мужем совсем другие отношения. Мы с ним живем первым браком и прожили вместе уже более двадцати пяти лет. Понимаешь, мы поженились молодыми… мы помним друг друга молодыми, мы все эти годы жили рядом, все вместе переживали и радости и горе, мы старились рядом друг с другом… Ну, как тебе это объяснить, у нас все по другому, и в нашей семье просто не могут возникнуть такого рода проблемы. Даже если он заболеет, или я… Нет у нас все не так как у тебя…
Не поняла коллегу Светлана Анатольевна. Как это не так, и какая в том ценность, что они помнят друг друга молодыми и вместе старились? Вон она своего первого соплежуя тоже помнит молодым, но стариться предпочла без него…
Звонок мобильного телефона застал Светлану Анатольевну во время платных занятий, когда положено было проводить классный час. Старшая дочь звонила из дома. Она путано и сбивчиво поведала о звонке из деревни и сообщили, что бабушке стало плохо, и она попала в больницу. Матери Светланы Анатольевны исполнилось семьдесят шесть лет, и в таком возрасте попасть в больницу дело вполне обычное. Потому Анатольевна и тут особо не обеспокоилась и продолжила свои занятия сразу с тремя «платниками». По окончании занятий получив с них за будущие четвертные тройки девятьсот рублей, она спокойно пошла домой… Но дома её вновь огорошила дочь, сказав, что звонили опять, на этот раз уже из самой больницы, что бабушке совсем плохо, у нее инсульт, и надо чтобы срочно приехал кто-то из родственников…
Вот те, не было печали. Вернее печаль-то была, про которую она и поделилась в разговоре с коллегой, а тут еще нежданно-негаданно забота привалила. Неужто действительно все так серьезно? Нет, Анатольевна и на этот раз нисколько не обеспокоилась. Ей просто очень не хотелось все бросать, срываться и ехать к матери в больницу. Ведь завтра у нее опять назначены занятия с «платниками» и она рассчитывала еще «взять» несколько сотен. Но никуда не денешься, обстоятельства на этот раз оказались сильнее её. Срочно позвонила брату, поставила его в известность, что мать попала в больницу и надо ехать… Брат прямо в трубку начал плакать и рыдать. В свои сорок пять лет он по прежнему оставался младшим братом, с привычкой «плакаться» старшей сестре. В общем, брат у Анатольевны был еще тот тюфяк, и если бы не она, вытащившая его в Москву, и тут же женившего, он бы так и остался в деревне. Потому она никогда его за «путного» не держала и сейчас перебила его всхлипы довольно грубо:
– Хватит нюни распускать! Готовь машину, завтра за мной заскочишь и поедем. И денег с собой возьми. Там врачам, медсестрам «сунуть» придется. Я одна за все платить не собираюсь, расходы пополам.
– Какая машина!? Нет, я не могу завтра никак ехать. У меня это… ну да… тормоза совсем не держат. Нет, нет Света, ты уж как-нибудь, сама там. А я завтра никак не могу. Пусть твой Михалыч тебя отвезет… – брат перестал рыдать и заговорил как-то судорожно-испуганно.
Анатольевна бросила трубку и в сердцах выматерилась. При этом ее вторая дочь, только что пришедшая из института выразительно на нее посмотрела и спросила:
– Мутер, ты это что, как пьяный мужик материшься?
– Заматеришься тут… Дядя ваш… козлина вонючий… ехать он, видите ли, никак не может.
– А что случилось, куда ехать-то надо? – младшая была пока что в полном неведении.
– Да бабушку угораздило в больницу попасть, – раздраженно «просветила» ее старшая.
– Аааа… – равнодушно протянула младшая и пошла в их с сестрой комнату.
Пришел со смены заметно уставший Николай Михайлович, и когда Светлана Анатольевна сообщила ему новость о матери… Он обеспокоился, пожалуй, больше всех в этой квартире:
– А что с ней, какой диагноз?
Уяснив, что толком никто ничего не знает, он забеспокоился еще пуще:
– Так просто ехать нельзя, если инсульт то нужны лекарства, я примерно знаю как инсультников лечат. Может там, у вас в деревне и нет таких.
– Да она уже не в деревне, в больнице, в райцентре. Вот завтра поедем и все на месте узнаем, нечего деньги переводить, может и зазря. Ты кто, врач что ли, нет, ты водила, – властно оборвала его Анатольевна. Звони на работу, отпрашивайся, завтра меня повезешь, Костя не может.
Николай Михайлович с пониманием отнесся к такому приказу, и тут же начал созваниваться со своим больничным гаражем, что де теща в больницу попала и ему необходим выходной…
Директриса тоже с пониманием отнеслась к звонку Светланы Анатольевны – мать святое дело, дети обязаны заботиться о престарелых родителях.
5
На следующий день встали засветло в пять утра, чтобы успеть выехать за МКАД пока на улицах мало машин. Ну, а за кольцевой предстояло еще без малого сто восемьдесят километров пути. Светлана Анатольевна имела права и машину водить умела, даже по Москве ездила достаточно уверенно, но садиться самой за руль, чтобы преодолеть такое расстояние… Нет, увольте, зачем же ей тогда под боком профессиональный шофер, в ранге законного мужа. В деревню приехали уже к обеду, и здесь узнали, как все случилось. Мать обнаружила соседка. Она позвала ее с улицы, никто не откликнулся, зашла в дом, а та лежит на полу без сознания. Вызвали скорую, которая ехала от райцентра часа полтора. За это время мать в себя так и не пришла, все мычала, да стонала. Врачи сразу же поставили диагноз – тяжелейший инсульт.
Поехали в больницу, до которой было еще километров тридцать. Лечащий врач, женщина примерно ровесница Светланы Анатольевны, сразу одела на себя похоронную мину, и стала призывать «быть готовыми ко всему». Потом она сообщила, что мать в сознание так и не пришла, лежит под капельницей, что у нее паралич всей правой стороны туловища, и что летальный исход весьма вероятен. Светлана Анатольевна не на шутку перепугалась. Она никак не ожидала, что ее мать и в самом деле в очень тяжелом состоянии, даже более того, фактически при смерти… Но постепенно, ее «фиолетовая» натура исподволь взяла свое. «Чего переживать, если ничего нельзя изменить. В общем, все не так уж и плохо. Жаль, конечно, что мать умирает. Но ведь все когда-нибудь умирают. Семьдесят шесть лет – не так уж и мало. Вон в деревни ее ровесниц не так уж много найдется. Хотя, конечно, могла бы и еще пожить, как ни как, не такую уж тяжелую жизнь прожила. Муж, правда, пьяница был, еще на фронте к «наркомовским» пристрастился, и умер рано, так что и дочь и сына ей одной поднимать пришлось. С другой стороны чуть не всю взрослую жизнь в магазине просидела – не самая тяжелая судьба. Другим вон куда тяжелее пришлось, в колхозе всю жизнь горбатились. Вот те, другие, в основном давно уже на кладбище…
