Николай Беспалов - Женские истории пером павлина (сборник)
Я вышла на балкон-террасу. Ноябрьский несильный мороз бодрил. Где-то внизу двое ругались. Я курила и вспоминала отца, брата, невестку. Моему сыну уже три года. И, слава Богу, он не знает кухонных скандалов, не видит, как швыряются банками и кастрюлями.
Мой квартирный вопрос решен. Мы живем в доме, прошедшем комплексный капитальный ремонт, на втором этаже, что раньше прозывали бельэтажем. Потолки у нас под пять метров. Почти как в той скандально известной квартире. У меня домашняя помощница, а у сына – нянька.
Иллариону по спискам горисполкома дали право купить «Волг у».
– Иди в дом. Тебе нельзя сейчас простужаться.
Мы вместе вошли в гостиную. Пусто. Все ушли. Домашняя моя помощница собирала грязную посуду. Мы с мужем пристроились в углу. Илларион только теперь позволил себе выпить любимый им напиток – шотландское виски.
– Тамара Вениаминовна, а инструмент куда девать? – певица держит обеими руками гитару.
– Давай мне, – ответил Илларион. – Завтра отдам.
Не буду я интересоваться. Где и как. Что да почем. Он муж мне. Знает, что делает. Так думала я, а внутри червь сомнения так елозит, так и ползает: «А что у него с этой певичкой?»
Вот и выпито вино, и выкурена последняя сигарета, и прислуга удалилась к себе. Сын спит и видит сны. Пора и нам в кровать. Впереди пять часов до утра.
Ждете, знаю, ждете, что я тут разоткровенничаюсь. Сколько часов из этих пяти мы будем спать. Не тот случай. Это вам не филолог-алкоголик и не чванливый и жадный функционер. Это мужчина. Что же я буду перед вами полоскать белье? Будь оно чистое или испачканное.
– Я тороплюсь, – Илларион уже прошел «чистилище» ванной и теперь сидит за столом и ждет завтрака. Я тоже готова. – Уезжаю в Москву вечером. Вчера не сказал, момента не было. Там, в столице, сейчас, считай, решается судьба страны.
Я молчу. Мой муж едет в Москву участвовать в таком деле. Невольно язык проглотишь.
– Мне страшно. Когда делят власть, то могут и на тот свет вместо трона отправить.
– Ну, дорогая, где трон, а где я. Мое дело – обеспечение нашего здравоохранения.
Знаю я, откуда опыт в этом деле у мужа моего.
Он к себе в Комитет, я к себе в КБ. Дела, дела. Няня накормит сына, оденет, и они пойдут гулять в Таврический сад. Певица Тамара, это я знаю точно, заварит себе в турке кофе, плеснет в чашку коньяку и до десяти часов будет пить этот напиток, курить и читать Бальзака. Так решен квартирный вопрос не для одних нас. Две женщины тоже не без крыши…
Смена одного умирающего на другого умирающего руководителя государства. Страну начинает «колбасить». Как-то я услышала такое высказывание: «Уровень культуры в стране можно определить по общественным уборным. Уровень благосостояния – по прилавкам винных магазинов».
«Коленвал», «Андроповка». Отчего началась эта чехарда с наименованием водки. Отчего исчезли привычные – «Московская», «Столичная»? Уровень общественного производства падает. В сельском хозяйстве развал. Надо бы на этом сосредоточить силы народные. Нет, пусть у этого народа голова болит от забот о водке.
Я помню прошлые мои командировки на верфи и стапеля. Вы можете себе представить, чтобы в заводском буфете продавали в розлив водку? И не было пьяных. Монтажник корпусов работает на открытом воздухе при температуре минус двадцать, а то и больше. Сто граммов водки согреют его. И только.
– На аппарате гемодиализа долго не протянешь, а уж эффективно управлять страной подавно невозможно, – это все, что сказал Илларион, возвратясь из Москвы.
Год одна тысяча восемьдесят второй. А новый мы втроем встречали на даче в Репино. Наш сын Иван остался дома с няней и моей помощницей.
«Волга» с ошипованными шинами (Илларион привез их из Финляндии) уверено «держала» дорогу, и на всем пути не было машины, чтоб обогнала бы нас.
Вы помните, какая была погода в тот вечер? Вот и я не помню. Помню одно. Ощущение комфорта и покоя. Я достигла того, о чем и не мечтала. У меня муж… Хотела сказать «любимый», но осеклась. Есть ли это так называемая любовь? У нас с Илларионом не было гуляний под Луной, не было приторно сладких объяснений. Цветы в руках Иллариона я видела один раз. Когда он неведомо как оказался в квартире Евгения. И все же я удовлетворена. Не это ли и есть суть счастья?
Мой сын не глуп и, слава Богу, здоров. Я не считаю каждую копейку и могу позволить себе не обычную цирюльню, а салон красоты на Невском проспекте или, на худой конец, парикмахерскую при горисполкоме.
Новогодняя ночь в окружении заиндевевших елей и сосен, при свете пяти разноцветных большущих свечей (их муж тоже привез из Финляндии), с шампанским, которое я не переношу, из «подвалов» дома на Старой площади, и в довершение гусь, испеченный в камине. Что может быть лучше?
Первого января мы уже парились в русской бане на даче полковника КГБ.
Короткое отступление.
Пройдет менее десяти лет, и этот полковник, к тому времени ставший генералом, изменит присяге и станет предателем.
Он, этот полковник и паскудник одновременно, попытался, едва муж закрыл дверь в парной, овладеть моим телом. С каким наслаждением я ошпарила его толстый живот и все, что ниже.
У него хватило выдержки и ума не заорать от боли.
– Погоди, сука, доберусь я до тебя и твоего бандита!
Я бы и словом не обмолвилась при муже об этом, мягко говоря, банном инциденте, но эта фраза буквально взорвала меня. То-то был скандальчик в «благородном» семействе. Мы с Илларионом ушли по-английски. Не попрощавшись с хозяевами.
– Он может навредить?
– Я знаю его давно. Он трус. Есть люди в его ведомстве и покруче. Обломают рога. Не бери в голову.
Я добавила привычной шуткой – бери на метр ниже. Мы оба рассмеялись.
1991 год. Я уже не работаю в КБ. Илларион не служит в комитете. Михаил Сергеевич сделал все, что требовалось по плану, разработанному в недрах Госдепа США. Развалены ВПК, армия и флот, уничтожено крупнотоварное сельское хозяйство. Повылазили, как грибы поганки, всякого рода ООО, ЗАО, ОАО. Откуда ни возьмись, появились посконные миллионеры. На прилавках продмагазинов – импорт со сроками реализации не позже окончания Второй мировой войны. Ножки Буша, спирт «Роя л»…
Этот разговор произошел у нас с Илларионом ранним майским утром. Он торопился на какую-то встречу – вернулась лексика прошлых его криминальных лет – на стрелку.
– Сегодня никуда не уходи. Ивана тоже в школу не отпускай. Я вернусь не позже часа дня. Не будет меня, уматывай, – так он не выражался никогда, – отсюда быстро. За моим столом кейс. Того, что там, вам с Ваней должно хватить на первое время. Езжай на мою заимку. Там жди меня семь дней и, если меня не будет, езжай самоходом в Финляндию. К кому там обратиться, найдешь в кейсе.
Я видела, что задавать вопросов в этот миг нельзя. Я жила одной надеждой. Я верила мужу. Ни на йоту я не сомневалась в успехе всех его дел.
Не знала я, не ведала, как изменился мир криминала. И его проела ржа отступничества и предательства.
Ровно в два дня я, подхватив заранее собранный чемодан на колесиках и кейс, позвала Ваню.
– Иван, ты уже большой. Все позже поймешь, а теперь мы поедем с тобой за город.
– Не надо лечить меня, ма. Я, что же, по-твоему, глух и слеп? Петькины родители уже неделю как умотались в Венгрию к каким-то родственникам. Ты поведешь «мерс»?
– Сначала я, потом ты, – в свои двенадцать лет Иван умел водить машину, владел английским и немецким языками, хорошо разбирался в компьютерах.
То, что муж назвал заимкой, было домом, срубленным из калиброванных бревен. Теперь я могу сказать, где была эта заимка. Дом стоял в метрах сорока – пятидесяти от берега озера Пасторское. Откуда здесь, в болотах Выборгского района, это не православное, а католическое название? Мне ли знать. В городе и ближнем пригороде машину вела я. Уже на трассе № 122 Иван сел за руль.
Пятнадцатого мая, заправив полный бак и еще раз проверив, все ли документы в порядке, мы с Иваном уехали с берегов Пасторского озера.
– Ты, ма, так не переживай. Наш отец найдет нас, где бы мы ни были.
В салоне машины оглушительно пахло ландышами.
Наш «Мерседес-190», ведомый Иваном, резво бежит по трассе. Мы благополучно минули и наш таможенный пункт в Брусничном, и финский.
– До свиданья, папа, не горюй, не грусти. Пожелай нам доброго пути, – перефразируя старую для него советскую песню, орет мальчик во все горло.
Я хорошо понимаю, так он пытается заглушить тревогу.
Впереди не только двести с лишним километров. Впереди неизвестность. И пусть в кейсе сумма в американских долларах достаточная для обустройства безбедной жизни за рубежом, но все же тревожно мне. Я неустанно думаю об Илларионе. Тревога сменяется бесшабашной уверенностью, что все у него сложится благоприятно для него.
Нас обгоняют двенадцатиметровые фуры «рено», «скания», «вольво». Обдадут грязной пылью – и ну таковы.
