Николай Беспалов - Женские истории пером павлина (сборник)
Обзор книги Николай Беспалов - Женские истории пером павлина (сборник)
Николай Беспалов
Женские истории пером павлина
© Беспалов Н. А., 2015
© Написано пером, 2015
От автора
Наверное, каждый из нас однажды задавался таким вопросом: «Как сложилась бы моя жизнь, появись я в другом месте и вокруг меня оказались бы совсем другие люди? Как бы я жил, если бы выбрал другую профессию? Как бы я поступил, если бы попал в критическую ситуацию?.. Некоторые вообще считают, что человеческая личность вовсе не однозначна и состоит из множества разных персон, каждая из которых может проявиться при определенных обстоятельствах. И героиня повестей – Тамара Инина – фактически проживает четыре разные жизни.
Рисунок в тексте принадлежит автору
Квартирный вопрос
– Я тебе так скажу, подруга, никогда я не жила в коммунальной квартире. Моя школьная подружка Наташка Сизова, та – да. И не просто в коммуналке. Папаша ее работал кем-то в военном училище. Они там жили в одной комнате в офицерском общежитии. Спала она за трехстворчатым шкафом. Она мне рассказывала.
– Ты только послушай, Тамарка, – говорила она мне, когда мы в Зеленогорске готовились с ней к экзаменам, – мне двенадцать лет. Мне уже не надо было лапшу на уши вешать, откуда дети берутся. Я лягу на свою раскладушку, а они тут же приступают к выполнению супружеского долга. Разойдутся и ничего не помнят. Папаша матом кроет, а мамаша так рычит, так рычит. Я в зоопарке такое слышала. Так львица рычит. Потом заместитель командира по АХЧ проникся (так мама говорила и при этом усмехалась, как баба гулящая) и дал нам еще комнату. Точнее, не комнату, а коморку…
Пояснение.
Тамаре в этот момент двадцать. Ее же подруге, когда та поселилась в комнатке-коморке, было пятнадцать. Там, в этой комнате, она и стала женщиной. Курсантам пятикурсникам разрешалось ходить в офицерское общежитие. От кого Наташа заразилась палочкой Коха, не установлено. Вылечили Наташу. Полгода она провела в туберкулезной больнице в Озерках. Там познакомилась с молодым инженером. Там дала свое согласие на брак с ним. Но об этом – позже…
С Наташей мы разошлись надолго. Она заболела, я поступила в институт. Завертело, закрутило. Годы студенческие, годы молодые. Бессонные ночи. Походы на Карельский перешеек.
На пятом курсе я поехала в Казахстан на целину. Мама с папой мои очень переживали, как я там буду. Привыкли, что я всю дорогу рядом.
Кстати, о моих родителях. Папа мой – горный инженер, мама – учитель географии. Предмет «не бей лежачего». Не то что история. Там, что ни год, меняй конспекты. То Сталин – преступник, то он уже великий полководец. То Хрущев – самый прогрессивный из всех руководителей партии, то самодур. Нет, география лучше. Волга не потечет вспять.
Когда я пошла в школу, папу отправили на Новую Землю. Там он строил какие-то шахты. Их использовали для атомных бомб. Потом папа поехал на Шпицберген. Заработал кучу денег. Купил «Москвич», отложил деньги на сберкнижку. И жили мы хорошо. Четырехкомнатная квартира в центре города. Нас тогда было пятеро. Папа, мама, бабушка, брат и я. Комнаты большие. Длинный коридор. Потолки под пять метров. Сосед в одной комнате сделал второй этаж и там спал.
Так жили мы до той поры, пока братик мой не привел в дом жену. Все бы ничего, но жена была с «приданым». Годовалая Анечка была чудесной девочкой. Только ни капли не похожей на брата моего.
Мать с первых минут возненавидела невестку. Что та ни сделает, все ей противно. А вроде интеллигентная женщина мама моя.
Папа весь в работе. Он и ГИП, он и парторг отдела. Мой папа вступил в ВКПб еще в 1944 году.
Папе не до дел семейных. В выходные сядет в свой «Москвич» и уедет на весь день за город. То на рыбалку, то по грибы и ягоды.
Мама тоже дома старалась не задерживаться. Она все больше по пригородам. Пушкин, Павловск, Петергоф. Наберет своих оболтусов – и в путь-дорогу. Дом на бабушке. Я ей иногда помогу сходить на рынок. Люблю ходить на рынок.
Ближе всего к нашему дому рынок на Васильевском острове. Если погода была хорошей, мы туда с бабушкой шли пешком. Идем, бабушка мне о своей молодости рассказывает. Моя бабушка человек странный. Так мне кажется. В войну она на себе вынесла с поля боя почти сотни солдат. За это ее наградили орденом Красной Звезды. В сорок девятом году ее арестовали по «делу врачей». Бабка работала в больничке, где лечились всякие начальники. Пять месяцев ее держали в тюряге.
– Не дай Бог попасть туда! В камере нас пятнадцать человек. Спим по очереди. От параши вонь. Бабы сходят с ума без мужицких рук. Сами себя удовлетворяют. Когда меня выпустили, я чуть в обморок не упала. От свежего воздуха.
Вот и пришли на рынок. Бабушка начинает обход. Если ей надо купить квашеную капусту, то она раза два обойдет ряд, прежде купит. Граммов триста. Как орут торговки! Как орут! Мне смешно. Я тоже напробуюсь всего. Дома есть уже не хочу. Это детство. На лето мы с бабушкой уезжали в Териоки. Так она называла Зеленогорск. У нас комната и веранда. У меня еще и беседка. Там мы с подружками устраивали наши посиделки. Кто что врет. Я слушаю. Это мои «университеты». Там я узнала, что такое эрогенные зоны, менструальный цикл.
Бабушка умерла, когда я поступала в институт. Жара стояла неимоверная. Мы, молодые и здоровые, задыхались. Что же говорить о женщине, перенесшей инфаркт. Когда приехала «скорая», бабушка уже не дышала.
Умерла она – и как будто выдернули из нашей семьи некий стержень. Родители будто с цепи сорвались. Папа иногда не ночевал дома. Мама не отставала. Ни тебе обедов, ни завтраков. В институт уходила с одной чашкой кофе в животе. Братик с женушкой отделились. Отдельный стол на кухне, свои ножи, вилки-ложки. Купили себе холодильник и поставили не на кухне, а у себя в комнате. Это маму сильно раздражало.
– Что же она, – и мама делает кивок в сторону их комнаты, – считает, что мы воры и полезем в ее холодильник? Нужны мне ее пельмени сибирские.
Говорит громко. Так, чтобы невестка слышала. Та слышит и тоже кричит: люди вроде культурные, а туда же! Как узнала, что я вчера купила пельмени?..
Ну и пошло-поехало. Как говорит наш дворник дядя Карим, слово за слово и тем самым по столу. Доходило до битья тарелок. Мама бьет ихние. Невестка наши. Я тогда из дому уходила. Гуляла по Невскому. Там витрины красивые. Особенно мне нравилась витрина ателье по пошиву напротив кино «Баррикада». Стою, мечтаю. Вот такой бы костюмчик, да вот такую юбку мне.
В институте математика, теормех и сопромат. Скукотища. Я себя представляю где-нибудь в большом зале. Много света. Все нарядно одетые. Музыка. И все танцуют. Что это такое? Не знаю. Одно знаю: я там самая красивая и важная.
Устану и иду домой. Там тишина. Они тоже утомились. Так и жили. Что ни день, то скандал. Один раз мама с невесткой сцепились в рукопашную. И, что интересно, в этих битвах мама оказывается победительницей. Невестка уползала к себе с расцарапанной физиономией. Ни папа, ни брат в их драчки не вмешивались. Маленькая Анька ревмя ревет. Соседи стучат в стену.
Ну, разве это жизнь? Хуже, чем в коммунальной квартире.
– Отец, уйми свою жену, – это так у нас начинается утро. – Она уже перешла все границы приличия. Это же какой-то Зощенко.
Невестка стоит у плиты, кашу варит для Анечки. По спине вижу, как она переживает. Актриса. Ермолова. Папаша вошел на кухню и спросонья не врубается:
– При чем тут Зощенко? Его партия осудила. И при чем тут я? – Он достает из холодильника поллитровую банку с холоднющей водой и пьет ее большими глотками.
– Павлик, – вступает невестка, – ты что, не видишь – твой папа с похмелья. Он ничего не соображает.
Наш папа, член КПСС, парторг отдела, ударник коммунистического труда, главный инженер проекта, от такого даже поперхнулся.
– Вы, – он не может откашляться. – Вы, Надежда…
Что сказать дальше, он не знает. Не мастак он в кухонных баталиях. Была бы мама, она бы ответила. Достойно. Я молчу. Зачем мне ссориться с братом? Он ведь мужик хороший. Попал под каблук и не может выскочить…
Матери дома нет. Уже год, как я замечаю: у них что-то не так. Прожили они двадцать девять лет бок о бок. То, что прозвано любовью, испарилось. Это естественно. А уважения ни у папы к маме, ни у нее к нему нет. Не нажили. Как и добра большого. Дети – наше добро, говорил папа, когда мама начинала жаловаться. Мы с братом выросли. Я весной диплом получу и пойду работать на «Большевик». Меня уже туда распределили. Я узнала, там молодым специалистам сразу сто двадцать дают. Не то что на других заводах или КБ. Там сто от силы. А что такое в наше время двадцать рублей? Папа бы пересчитал на поллитровки. Это семь «Московских» и еще пачка «Авроры». Я считаю колготками. Четыре пары импортных. Других мне не надо.
Стою в своей комнате. У брата с семьей – две. У мамы с папой одна. Мне выделили ту, где раньше столовая была. Все равно вместе мы не обедаем, так что в столовой нужды нет. Мама отдала мне свой платяной шкаф. Папа купил тахту. Кресло я взяла из столовой. Бабушкин ковер постелила на пол у тахты. Хорошо, что бабушка не видит и не слышит этих ежедневных скандалов. Чего я говорю-то. Грех это.
