Яна Розова - Юбилей смерти
За бандеролью Дима побежал в ту же секунду, получил ее и вскрыл прямо на улице. В упаковке лежало широкое резное золотое кольцо, надетое на свернутый в трубочку листок бумаги. Тусклый блеск давно не чищенного и не полированного золота ослепил Диму: это кольцо всегда оставалось на пальце мамы как часть ее руки. Кончиками своих грубых, по сравнению с мамиными, пальцев Дима снял украшение с бумажного рулончика, ощущая в золоте остаточное материнское тепло. Кольцо он надел на правый мизинец.
Развернув бумагу, Дима прочел небольшое распечатанное на принтере обращение от имени того самого Василия Семеновича Нестерова.
Он писал, что двадцать лет назад ему сообщили о несчастье, случившимся с его дальней родственницей Снежаной Чудай. Прежде Василий Семенович едва знал Жану, но в больнице ее навестил и понял – она крайне нуждалась в поддержке. Из аварии Жана вышла со сломанной ногой и рукой, с травмой шеи, сотрясением мозга и повреждениями внутренних органов. Притом внешние повреждения оказались не самыми страшными. Стресс, полученный из-за смерти мужа, полностью лишил ее способности ходить.
Жана пролежала в больнице полгода, а когда пришло время выписываться, автор письма продолжил помогать ей. «Кто-то должен был заботиться о Жане», – объяснил он.
С тех пор она оставалась почти парализованной.
Всего год назад Жана решила умереть (Дима скрипнул зубами: он опоздал, возможно, всего на несколько дней!). Оставшись дома в одиночестве, она приняла целый пузырек снотворных таблеток.
В конце письма автор выражал соболезнования и обещал, что через пару дней пришлет прощальное письмо Жаны, адресованное Диме. Василий Семенович не отправил его сразу, потому что понимает, что потрясение от известия о смерти матери слишком велико и необходимо время немного свыкнуться с потерей.
«Тем более, что письмо вашей мамы потребует от вас решительных действий», – заключал свое послание Василий Семенович.
Сдерживая рыдания, Дима шел домой. Эти двести метров от почты стали самой долгой дорогой в его жизни.
Тот день до вечера и следующий до обеда Дима провел в полнейшей прострации. Потом сообразил, что на бандероли должен находиться адрес отправителя и можно найти его!
К большому сожалению на указанной Социалистической улице не нашлось дома номер триста восемьдесят.
Через три дня почтальон доставил обещанное письмо от мамы.
Дима открыл конверт. Желтоватая бумага пахло мамой – эти духи с вишневым ароматом из самого детства…
Дима и сам не понял, когда заплакал.
«Дорогой мой сыночек!
Я решила, что больше не могу так жить. Моего мужа убили, моего сына украли, мои ноги не ходят, и я уже никогда не смогу жить, как нормальный человек.
Обо мне заботится очень добрый и хороший человек. Он женат, у него большая семья, поэтому сохраняет наши отношения в тайне. Люди такие злые! Если его жена и дети узнают, что он тратит на меня столько денег, они ему это запретят, устроят ему скандал, начнут нервы мотать. А ведь он просто мой друг! Единственный человек в мире, которому есть до меня дело.
Он передаст тебе мое письмо. Он очень хороший, ты можешь ему доверять.
Мне так трудно писать – я плачу и плачу… В юности я ужасно хотела жить! Но жизнь не удалась, а теперь мне тошно и страшно.
Ты удивляешься, что я говорю об убийстве твоего папы, ведь он погиб в аварии? Эта авария случилась потому, что твоего папу свела с ума ужасная женщина. Она – чудовище, исчадие ада. Твой папа мучился, потому что стыдился измены, лжи, в которую она его вовлекла и заманила. Из-за мучений он был словно не в себе, будто постоянно пьяный, хоть и не пил никогда. Поэтому мы и попали в аварию. Он переживал, что обманывает меня, не заметил, что машина заехала на лед, не смог справиться с управлением. Я помню, что его руки на руле дрожали.
Она запудрила ему мозги, заставила его забыть обо мне и о тебе, она хотела отнять его у нас. Но в итоге он ушел и от нее тоже – в мир иной! Ее зовут Евгения Корда, она живет не в Гродине, но все равно сюда вернется, чтобы найти свою дочь. Валентин Семенович скажет тебе, когда она приедет. А ты – отомсти!
Димочка мой, ты отомсти ей! Она – чудовище. Считай, что она убила и меня.
Прощай, мой миленький сыночек!».
Помимо маминого письма, в конверте лежала записка и ключик.
«Дима, эта женщина вернулась, пришло время исполнить волю мамы. Этот ключ от ячейки камеры хранения круглосуточного супермаркета „Лермонтовский“. Возьми то, что там лежит, как можно скорее».
Дима пошел в «Лермонтовский», достал из указанной камеры плотный черный пакет. Вышел на улицу, заглянул внутрь и обомлел. В пакете лежал пистолет ПМ.
Домой Дима прибежал как сумасшедший. Достал ПМ, взял в руки, ощущая ужас – неужели и вправду он должен сделать то, о чем просит его мать?..
Мелькнула мысль пойти в полицию, отдать орудие убийства, и тут же стало страшно – да его же замордуют выяснениями на тему – откуда и почему! Да плюс придется рассказать о сокровенном, о матери, а на это Дима ни за что бы не пошел.
Пистолет он решил выбросить, но не сделал этого сразу, сказав себе, что для начала надо разобраться.
Мысль о мести пугала Диму. Идея вендетты казалась ему безнадежно устаревшим способом справляться с обидами. Пережитком Средневековья, истерикой, в конце концов. Вряд ли месть могла бы привести к какому-то положительному результату, а только умножила бы зло в мире, вот и все. Разве мало плохого произошло в Диминой недолгой жизни?
Тем не менее, неназванное жжение внутри его души заставляло перечитывать мамино письмо снова и снова. Дима проникался ее болью. Какая-то прежде скрытая грань Диминой души жадно впитывала эмоции раздавленного человека, эмоции его матери. Боль порождала агрессию. Агрессия хотела выхода. Выход виделся в мести.
Время от времени перед его глазами возникали почти осязаемые, с запахами и звуками картины, вызывавшие дрожь в коленях и заставлявшие учащенно биться сердце: пистолет, женщина, пороховой дымок, капля крови…
После обнаружения пистолета прошли почти две недели, пока в почтовом ящике не появилось новое письмо с фотографиями стройной темноволосой женщины лет тридцати пяти. Женщина понятия не имела, что ее снимают – она шла по своим делам, думая о своем. Увидев ее, Дима всем сердцем ощутил глубокую ненависть: она живет, а его мама умерла!
На обратной стороне одной фотографии Дима нашел адрес.
Теперь он ощущал себя стрелой, лежащей в арбалете с натянутой тетивой. Рука убийцы нажимает на спусковой крючок – пружина передает тебе импульс, и ты знаешь, что поразишь цель. Приятное своей определенностью ощущение. Только… Диме очень захотелось вдруг, чтобы баллистика оказалась совсем не точной наукой, вообще не наукой.
В тот день, когда Дима получил фото, он приехал к дому Евы Корда, чтобы увидеть ее вживую. Увидел. Стал регулярно торчать неподалеку от ее подъезда в доме, построенном еще в бабушкину молодость. Сидя часами в машине, наблюдал, думал – как исполнить намеченное. Заманить ее в машину? Выстрелить на безлюдной улице? Что делать-то?
«Надо отомстить за родителей. За смерть отца, за самоубийство матери. Эта женщина должна поплатиться», – убеждал себя Дима. И совсем разучился спать ночами.
…В яркий день начала сентября Ева вышла из дома, чем-то напомнив Диме Элен Рипли во вторых «Чужих» – высокая, худощавая, с короткой стрижкой и самоуверенно прямой спиной. Он бы назвал ее красивой, но слишком ненавидел.
Он решился.
Лена. Большой переполох
Появление моей матери в Гродине вызвало большой переполох. Понятия не имею, почему.
Первым делом позвонила тетя Маша. Это мамина подруга, которая иногда приходила ко мне сначала в садик, потом – в школу. Тетя Маша, как я понимала, пыталась выяснить, насколько я облучилась бабулиной радиацией ненависти. От маминого имени она приносила мне антидоты – всякие вкусности – с расчетом, что я их слопаю до того, как бабуля узнает о маминых презентах, и с надеждой, что мой мозг закрепит условный положительный рефлекс на упоминание о матери.
Не сказать, чтобы я действительно верила в то, что мама передает мне шоколадки. Мне казалось, что мама – это все-таки моё мечтание, а не живой человек. А тетя Маша – ангел, в чьи обязанности входит напоминать мне о женщине, родившей меня. Ну, как-то так.
И вот, после похорон бабули звонит тетя Маша с известием о возвращении мамы.
– И что мне теперь делать? – спросила я, слегка ошарашенная новостью.
– Просто дай ей шанс. Она вернулась для встречи с тобой, только боится сделать это сразу. Женька думает, что твоя бабка воспитала в тебе ненависть к ней, вот и боится прийти.
– Тёть Маш, но и я боюсь…
Она рассмеялась, стала убеждать, что мама любит меня, что она классная и мы поладим. Я ответила: «Да-да, конечно».
