Елена Усачева - Сказка для Агаты
– Кто?
– Эльф. Это, знаешь, такие существа, высшие создания. Духи леса.
Агата во все глаза уставилась на Серафиму. Та и правда была немного не отсюда. Длинное серое пальто с капюшоном, из-под него торчит юбка, из-под юбки выглядывает сапожок с загнутым вверх носком. Темные распущенные волосы выбиваются из-под капюшона. Лицо тонкое, острый носик, острый подбородок.
– А ты кем будешь через десять лет? – брякнула Агата.
Серафима чуть шевельнула губами, одарив Агату лучезарным взглядом. Агата напряглась, пытаясь принять ментальный сигнал – если ей не отвечали словами, значит, могли ответить по-другому. Но ответ в ее голове не прозвучал. Может, далеко сидит? Сигнал не долетает? Она встала, подошла вплотную. Но и так – тишина в эфире.
Вблизи девушка изменилась не сильно. Инаковость слегка померкла. Она все так же смотрела поверх Агатиной головы. Искала взглядом родную планету.
– И никакая ты, конечно, не Серафима, – проговорила Агата, медленно обходя эльфа по кругу. Она боролась с желанием коснуться девушки. А ну как ее тронешь – она и рассыплется? Или упадет на землю пригоршней воды. – Самая обыкновенная Лена. Или Оля. – Слова она произносила медленно, следя за реакцией. Реакции не было. Точно не гуманоид. – Не повезло тебе с именем. А тут сразу – и ангельское. Ты его любовница? – Агата кивнула в сторону «Допинга».
Эльф приморозилась к гравию дорожки. Даже шевельнуться не удосужилась.
– А! Тогда ладно! – сдалась Агата. – Через десять лет я буду великим первооткрывателем космоса. Предлагаю встретиться на третьей планете звезды Шедар в полдень по всекосмическому времени! Идет?
Серафима не меняла выражения лица.
– Вот и договорились. Бывай! А то меня ракета ждет.
Она зашагала прочь. Быстро зашагала. И даже немного пробежалась. А потом уже мчалась со всех ног, зажмурившись. Только гравий скрипел под кроссовками. А еще было ощущение, что орут воробьи. Прямо в уши.
Вот ведь! Давно у нее не бывало таких обломов. А она-то напридумывала – притащить Марка домой, пускай наблюдающая мамочка побесится, заявится, начнет орать. А у Марка, оказывается есть ангел Серафима масти эльф-цвельф. День сегодня какой-то… корявый…
Было холодно. Очень-очень холодно. И одиноко. И чего она все время одна?
Глава седьмая
Человек просит помощи
Какой черт прочитал ее мысли, а потом вывел к школе? С чего он решил, что здесь ей будет хорошо? Атавизм какой-то. В детском саду врали, что учиться здорово, что в школе будет весело, что друзья появятся. Всех этих фантазий хватило лет на пять, потом ткань вранья истерлась, изветшала, и вот теперь ничего от нее не осталось. Не было в школе нового, жизнерадостного и дружественного. Одна инерция раз за разом приводила к серому пятиэтажному зданию с насупленными барельефами. Потому, что за эти много-много лет стало понятно: идти больше некуда. Живые люди остались только здесь. За забором инопланетяне. И Марк.
Агата уселась на лавочку, крепко-крепко обхватила себя за плечи. Да, жизнь определенно удалась. Все есть, ничего не хочется. Самое время превращаться в памятник.
Народ около школы еще ходил, даже внутрь заглядывал, но было это ленивое, степенное движение. Исчезли суета и утренняя озабоченность, день стер деловитость с лиц. День не утро – можно просто идти и даже почти ни о чем не думать. И лишь некоторые упертые личности нарушали общую картину. Есть такие люди, которым постоянно что-то нужно: знать, быть уверенным, а если закрадывалась доля сомнения, то немедленно проверить.
Идущий через двор Стрельцов был из таких – деловых.
– Я тебе тетради принес, – негромко произнес Ванечка и положил на лавку пакет. Внутри лежало нечто продолговатое и нетолстое. Опять наксерил свои тетрадки. Разорится на ксероксном порошке. Или он это в школе делает?
– Ты за мной следишь? – Агата запрокинула голову, чтобы увидеть Стрельцова. В перевернутом состоянии он вполне тянул на инородную цивилизацию. Может, он тоже зазаборный?
– Я иду домой. От тебя иду. Тебя дома нет.
– Заметил, значит, – вздохнула Агата. – А я вот тоже сижу и думаю: чего это меня дома нет? Тебя, кстати, инопланетяне ищут. Прилетели недавно. По бульвару ходят. Готовы вступить в контакт.
– Не смешно. – Стрельцов наклонился, чтобы забрать пакет. Какой-то он неуверенный, этот космонавт. То отдает, то забирает.
– Я и не смеюсь. – Агата не сдвинулась с места – пускай человек делает что хочет. – Я правда видела инопланетянина. Она эльф.
– Эльфы – местные. Из Скандинавии. – Стрельцов не удивился. Ничем его последнее время было не пробрать.
– Иностранка, – разочарованно протянула Агата. – То-то я смотрю, она меня не понимала.
– Тебя никто не понимает.
– Да ладно, – осклабилась Агата. – Даже ты?
– Даже я.
– Чего тогда влюбился?
– Не влюблялся я, – вконец засмущался Стрельцов.
Агата посмотрела по сторонам. Стало скучно. Чего они все какие-то, как мешком стукнутые. Один Емеля нормальный, но и тот последнее время чудит.
– Да… – грустно протянула Агата. – Значит, сказка «Красавица и чудовище» – выдумка.
– Это ты все выдумываешь! – вскрикнул Стрельцов. Он решительно сжал пакет и плюхнулся на лавку. – Чего ты последнее время…
– А чего я? – От возмущения Агате стало тепло. – Это вы чего?
– Когда это мы – чего? Все нормально, по расписанию. А вот ты?
Ярость накрыла внезапно.
– По расписанию? – прошипела Агата, наклоняясь к Стрельцову. – А тетрадки тоже носишь по расписанию? Или все-таки по любви?
– Глупая ты, – отодвинулся на безопасное расстояние Ванечка. Но Агата его уже не слышала.
– Одна ложь кругом, – бушевала она. – Даша участливо смотрит и постоянно врет, что о нас заботится. Мать моя – тот еще Андерсен. Хорошо у нее все. Видел бы кто ее «хорошо», рыдал бы три часа.
– Прекрати!
– Она же от скуки бесится. Делать ей нечего. Я у нее единственное развлечение, вот и бегает вокруг – Агата то, Агата се. Сама бы чем занялась! Так нет, ходит, тарелки расставляет. И это постоянное юление: у меня все хорошо, я тебя люблю… А получается не любовь, а какая-то безысходность. Не будет меня – она от тоски подохнет.
– Не надо так о матери! Ты у нее одна.
– Я виновата, что я у нее одна? Что она жить не умеет? Мужика себе завести не может! Хоть бы любовник какой промелькнул – так нет! Все домой идет, домой!
– Никто не виноват. Так получилось.
– Ага, получилось! Строили, строили – и наконец построили. Мечтатели! Сидит там в своей бухгалтерии, киснет. И мне жизни не дает.
Стрельцов пошуршал пакетом. Агата рванула пакет на себя.
– Ты еще тут! Учишься. – Она стала потрошить упаковку, извлекая листы. – Зачем? Что ты с этим делать будешь?
– Мне нравится. – Стрельцов равнодушно смотрел, как листы летят на землю. – Как пазлы собирать. Ты находишь нужную конфигурацию и вставляешь в рисунок. И никто не знает, каким он получится. Увлекает!
– Чокнутый? Ну, соберешь ты свою картинку – и что дальше?
– Она огромная. Ее нельзя собрать до конца. Чем больше ты узнаешь, тем картинка становится интересней. Сначала ты стоишь на пятачке, где невозможно делать шаги в сторону. Потом картинка разворачивается, и ты уже можешь спокойно шагать в любом направлении.
– А еще можешь прыгать, – съязвила Агата, но Стрельцов и на этот раз не обиделся. Он посмотрел на нее светлым взглядом и, улыбнувшись, тихо добавил:
– Хоть летать. Нельзя только стоять на месте, а то картинка снова станет маленькой.
Агата молчала. Что можно сказать, когда видишь перед собой такое чудо? Стоило, конечно, оборжать Стрельцова с его романтическими мечтами. Не хотелось. Пускай живет, идеалист недобитый, штурмует просторы Вселенной, расширяет карту самопознания.
Ванька сполз с лавочки и стал собирать листки. Некоторые промокли и раскисли.
– А про мать так все равно нельзя говорить. Она многое пережила, а у тебя еще ничего не было.
– Не было – будет. Меня в матери бесит, что она все время врет. Мне вот сегодня сон приснился. Про галчонка. Знаешь, откуда он?
– Не знаю.
– Я маленькая была, нашла галчонка. Домой принесла, покормила. У него с крылом что-то было. А мать выбросила. Ночью и выбросила. А потом сказала, что улетел. Специально соврала. Как он мог улететь, если у него с крылом что-то? Вот так она постоянно мне врет.
Стрельцов теребил свои листы. Клал чистый лист на грязный, а потом смотрел на получившиеся разводы.
– А я однажды собаку привел, – тихо сказал он.
– И чего?
– Два дня кормил, вымыл даже.
– При чем тут это?
– Она бешеной оказалась. Укусила меня и сбежала. Я потом в больнице лежал.
– Я смотрю, тебя не вылечили. До сих пор с придурью остался.
Стрельцов поднялся. Нет, он был все-таки высоковат для космонавта. Приходилось сильно задирать голову, чтобы видеть его глаза.
– И кто только выдумал, что тебе помогать надо? – пробормотал он, глядя на профиль Толстого.
