ЛюдМила Митрохина - Уроки тьмы
Свою тропу Олег изучил досконально, только на перекрёстках из-за отсутствия звуковых сигналов он нуждался в помощи. Иногда и просить не надо было, кто-нибудь уверенно брал его под локоть и переводил на другую сторону. Но чаще он стоял, постукивая белой тростью, ожидая людской поддержки. А некоторые люди брезгливо берут двумя пальцами за рукав, тащат через переход и сразу бросают, отходя как от заразного. Редкой помощи детей он опасался, не доверяя им, так как однажды два мальчугана схватили его под руки, повели через дорогу, а на самой середине проезжей части бросили его и с хохотом убежали. Обидно было до слёз. Наверное, наблюдали потом с любопытством со стороны, как он будет выбираться из этой ситуации. Вспоминал своё пионерское детство, где соревновались в добрых делах, и недоумевал: как можно так поступить и почему?
Исходя из своего богатого опыта, он пришёл к выводу, что люди делятся на две категории: незрячие и слепые. «Незрячие», глядя на него, думают: «Только бы это не со мной!» – и бегут дальше по своему суетливому кругу. Но ведь нет никакой гарантии, что это не случится с тобой. Об этом никто не думает. Ты сейчас не протянешь руку помощи, а потом и к тебе не придёт поддержка в тяжёлую минуту от таких, как ты…
Олег ощупал свой рюкзачок, проверил карманы в куртке, где лежали его проездные документы, и стал собираться: надел свой рабочий комбинезон для мастерской, куртку, кроссовки на «липучках», вставил слуховой аппарат, взял трость, ключи и вышел из квартиры. Закрыв входную дверь, спустился на лифте, открыл парадную и оказался на улице.
Город встретил его шумом проезжающих машин, звуком отбойного молотка, долбящего асфальт, звенящим криком пробегающих мимо подростков и бодрящим осенним ветром, в котором едва уловимо слышался шелест последней листвы деревьев у дома. Олег прошёл вперёд двадцать пять шагов и повернул направо, придерживаясь тростью поребрика. Теперь надо добраться до первого перехода без «зебры» метров сто пятьдесят. Но, приближаясь, он всё сильнее и сильнее стал слышать дробь отбойного молотка.
«Опять асфальт долбят, похоже, на том же месте», – подумал он и чуть не споткнулся. Тростью он определил груду тяжёлого мусора и стал искать пути обхода, боясь потерять нужное ему направление.
– Эй ты, мужик, оглох, что ли! Куда прёшь на технику? – услышал он рядом грубый мужской голос и почувствовал стойкий запах перегара.
Он остановился и замер.
– Ладно, давай сюда за мной, – вдруг потеплевшим голосом произнес мужчина, взял его сильной рукой под локоть и осторожно, но уверенно отвёл в сторону и перевёл через дорогу, перпендикулярную проспекту Луначарского.
– Спасибо, друг, дальше я сам, – поблагодарил Олег.
– Ну, бывай. Завтра всё зароем, не дрейфь! – произнёс мужик и пропал.
Место перехода Олег определял по количеству ларьков, которые стояли справа. Их должно быть три. Определив тростью последний, третий ларёк, он развернулся на 90 градусов и подошёл прямо к пешеходной «зебре», нащупав основную дорогу. Теперь надо ждать, постукивая тростью, когда замрут машины и кто-нибудь предложит ему свою помощь. Жаль, что светофор не озвучен. В самый разгар рабочего дня трасса была перегружена автотранспортом, поэтому ждать приходилось несколько минут. Он стоял и ждал, представляя, как на него смотрят люди, кто-то потихоньку отходит, чтобы скорее бежать дальше, не тратя на него своё драгоценное время, кто-то просто не замечает, а кто-то сочувственно посматривает со стороны.
Образовавшаяся у перехода группа людей напоминала ему каждый раз один и тот же эпизод, увиденный им ещё в первой, зрячей жизни, который потряс его до глубины души. На набережной Обводного канала в районе заброшенного Варшавского вокзала на пешеходном переходе скопилось большое количество людей; легковые и грузовые машины двигались с какой-то нервозной быстротой в четыре ряда, обдавая серой снежной слякотью тротуар. Переход был очень сложный, так как одновременно регулировалось движение по трём направлениям, включая поворот через мост. За спинами людей вплотную к их ногам незаметно пристроилась огромная стая бездомных собак какой-то одинаковой масти – цвета той же серой слякоти, с тревожными и напряжёнными глазами. Стая из маленьких и больших собак вела себя на удивление тихо. Наконец поток машин начал приостанавливаться на жёлтый сигнал светофора и встал. Как только народ рванул через дорогу, точно след в след стала передвигаться за ним стая. Первым пошёл огромный вожак, за ним потрусили среднего размера псы, за которыми потянулись небольшие собачонки. Дойдя до середины проезжей части, вожак обернулся и, немного отстав от людей, встал, повернувшись боком к стае. Поджав хвосты, к нему подбежали остальные. В этот момент одна из стоящих машин специально устрашающе заурчала мотором и стала с издёвкой непрерывно гудеть. За стеклом кабины виднелось грубое красное лицо хохочущего водителя. Вожак молниеносно дёрнулся обратно и за ним вся стая, но быстро остановился и решительно продолжил ускоренный бег на другую сторону. Все помчались за ним с поджатыми хвостами, а когда добежали до тротуара, радостной толпой окружили вожака, виляя хвостами. Сколько же надо было увидеть этим беззащитным животным смертей своих собратьев под колёсами рычащих агрегатов, чтобы догадаться спрятаться за спины ненавистных им людей!
Мог ли он предположить, что через какое-то время он будет почти так же, как бездомные собаки, приспосабливаться к выживанию в опасной городской среде! Инстинкт самосохранения мобилизует и до предела обостряет работу мозга и чувств как у человека, так и у животного. Преодолеваемый страх трансформируется в разумную осторожность и расчётливость действий.
Наконец люди пошли по «зебре». Какая-то добрая душа подхватила его под локоть и потянула за собой.
– Спасибо, спасибо, вы меня, пожалуйста, на трамвайной остановке оставьте, которая в сторону метро «Озерки», – сказал Олег, легко приноравливаясь к темпу прохожего.
Судя по скорости ходьбы, он определил возраст человека – примерно лет двадцати. Каблучков не слышно. Интересно, парень это или девушка? Скорее всего, парень, так как решительно взял под локоть без вопроса, который и так очевиден.
– Вот здесь стой, отец, – сказал молодой мужчина и прислонил его к металлической ограде на трамвайной остановке посередине проспекта.
– Спасибо, сынок, дай тебе Бог хорошую жену, – улыбаясь, ответил Олег.
– Да где её сыщешь? – засмеялся парень.
Теперь надо дождаться трамвая, а главное – его услышать. А это уже была другая существенная проблема, навалившаяся на него после тотальной слепоты, – он стал глохнуть. Снижение слуха старался компенсировать слуховым аппаратом, который не всегда мог достоверно донести источник шума. Поэтому среди городского грохота ему приходилось постоянно отключать слуховой аппарат, так как общий искажаемый аппаратом шум мешал выявить тот звук, который ему был нужен в этот момент. Трамвай он определял, вынув слуховой аппарат из уха, улавливая звук трамвая при остановке по хлопанью дверьми или предупредительным звонкам.
Он услышал звук открывающихся дверей вагона. Сделал шаг вперёд и спросил громко в пустоту:
– Скажите, какой номер?
– Двадцатка, – ответил пожилой женский голос.
Он тростью нащупал ступеньки вагона, поднялся,
встав чуть сбоку у дверей, и вставил аппарат в ухо. Теперь можно немного расслабиться. В последнее время остановки объявляют всё реже, поэтому надо считать их количество, чтобы выйти на нужной, пятой. Глядя на его спортивный подтянутый вид, ему редко уступали место, а если уступали, то в основном женщины, нагруженные сумками.
Вот и сейчас он услышал шелест нагруженных пакетов и усталый женский голос:
– Садитесь, пожалуйста!
– А что, я так неважно выгляжу, что женщина мне уступает место? – бодро произнёс Олег.
– Нет, что вы, наоборот!
– Вы меня успокоили. Спасибо, я постою. Кто стоит, тот дольше проживёт, – сказал он с улыбкой.
Всю свою сознательную жизнь Олег испытывал ко всем русским женщинам особое чувство сострадания и уважения. Примером тому служила жизнь его матери, блокадные и послевоенные дни, от которых остались в памяти озабоченные женские лица и их натруженные руки, псковские и калининские деревенские девушки, заменившие уехавших в города мужиков, и, конечно, его Валюша, героически взявшая на себя груз ответственности и забот за семью.
«Самое обидное, – подумал Олег, – если есть свободное место, и никто не скажет об этом, не предложит сесть. А с другой стороны, лучше постоять. А то расслаблюсь, улечу в свои фантазийные дебри и опять проеду мимо своей остановки…»
Почему-то именно в транспорте, когда ему удаётся сесть, в этом размеренно стучащем ритме, под отдалённый гул человеческих голосов, напоминающих бормотанье какого-то неведомого существа, ему так хорошо думается. Порой возникают образы или сюжеты будущих работ. Погружение в это прекрасное состояние среди вращающейся вокруг него жизни помогает забыть на время о тёмном одиночестве. Он будто грелся о людскую суету и лязгающие, гремящие, шуршащие звуки индустриального монстра.
