Валерий Залотуха - Отец мой шахтер (сборник)
– Нилыч? За что?
– Я знаю – за что.
– Но он… практически член нашей семьи. Он спас папу от неминуемой гибели. – Галина Васильевна недоумевала.
– Значит, тогда я не член вашей семьи, – сказал как отрезал Илья.
На противоположной стороне улицы появилась Анджела Дэвис. Илья демонстративно посмотрел на часы. Сделав виноватое лицо, девушка побежала к ним, не обращая внимания на машины. Галина Васильевна переводила удивленный встревоженный взгляд с сына на мулатку и с мулатки на сына.
– Это… твоя девушка? – растерянно спросила она.
– Она мой товарищ, – строго ответил Илья.
– По партии?
– Да.
Это немного успокоило Галину Васильевну.
– Она будет называть меня Сергеем, не удивляйся, – предупредил Илья.
Мать понимающе кивнула.
– Привет, айда в «Макдоналдс», первый урок все равно отменили, – с ходу протараторила Анджела Дэвис.
– Моя мама, – представил Илья.
Галина Васильевна изобразила на лице улыбку:
– Галина Васильевна, можно просто тетя Галя.
– Антонина, можно просто Тоня, – представилась мулатка. – А он на вас ни капельки не похож. На отца, наверно?
– Ты прочитала? – перебил ее Илья.
– Дочитываю, – отмахнулась Анджела Дэвис и обратилась к его матери: – А вы любите ходить в «Макдоналдс»?
Галина Васильевна вновь улыбнулась:
– Разве можно это любить?
– Если деньги есть – можно, – объяснила мулатка. – Я вчера бабке говорю: «Дай денег». А она мне: «Иди в проститутки». А я ей: «Иди сама». А она мне кастрюлей по башке – ба-бах! Шишара – потрогайте. – Анджела Дэвис наклонила голову.
Но Галина Васильевна не стала этого делать, лишь спросила:
– Вы живете с бабушкой?
– Живем, – кивнула девушка, сама трогая свою шишку. – Застрелится – буду одна жить.
Галина Васильевна улыбнулась:
– А мама? Папа…
– Мама в Эстонии. У нее там муж и ребенок. Беленький такой. А батя в Африке. По пальмам лазает… – Анджела Дэвис вдруг задумалась, что-то вспоминая, хлопнула себя по макушке, взвыла от боли, потому что попала по шишке, и закричала: – Мне же еще математику надо списать!
Глава восемнадцатая. ПРЕСТУПЛЕНИЕ ДЕТЕРМИНИРОВАНО НАКАЗАНИЕМ1Когда прозвенел звонок на урок и сын ушел в класс, Галина Васильевна уселась на стул у стены в пустом гулком холле, достала из сумки неоконченное вязанье, посадила на нос очки, но, не начав работу, услышала приближающийся дробный стук каблучков по кафелю пола. Из‑за угла вышла спешащая на урок Геля с классным журналом под мышкой. Она была в красивых дорогих туфлях и великолепном деловом костюме, хорошо причесанная и со вкусом накрашенная. Тот, кто знал ее раньше, теперь мог и не узнать – жизнь в «царском селе» Гелю преобразила. Она была так хороша, что, рожденная красавицей, Галина Васильевна ей сейчас проигрывала.
Геля замедлила шаг, задумчиво и удивленно глядя на сидящую у стены женщину, и скрылась за дверью класса.
Наклонив голову и глядя из-под очков, Галина Васильевна проводила ее взглядом задумчивым и удивленным.
2– Ну что, хулиганы, прогульщики, лодыри, двоечники? – весело и привычно поздоровалась Геля с классом, бросила на стол журнал и заметила сидящего рядом с Анджелой Дэвис Илью. Вскинув брови, спросила: – У нас новенький?
Илья поднялся и представился:
– Сергей Нечаев.
Геля взяла в руки журнал, но Илья предупредил ее вопрос:
– Мы приехали только вчера, я еще не успел оформить документы.
– Приехали – и сразу в школу? Похвально. А откуда, если не секрет? – Геля говорила дружелюбно и чуточку иронично, это была ее всегдашняя манера общения с учениками.
– Из Чечни, – просто ответил Илья.
В Гелином лице появилось что-то скорбное, даже трагическое.
– Садитесь, Сережа, – сказала она тихо.
Во время их разговора Анджела Дэвис тянула вверх руку. Геля улыбнулась:
– Да?
Анджела Дэвис поднялась и ткнула пальцем в значок на своей груди.
– Ну и как вас теперь называть? – с иронией в голосе спросила учительница.
– Анджела Дэвис. – Мулатке явно нравилось ее новое имя.
Геля удивилась:
– Откуда ты знаешь про Анджелу Дэвис?
Девушка кокетливо потупилась:
– Один человек сказал.
В классе засмеялись.
– Ты что-то хотела спросить? Анджела Дэвис…
– Я вчера читала Бальзака, – стала рассказывать девушка, но учительница ее поправила:
– Во-первых, не Бальзака, а Бальзака, а во-вторых, что я слышу? Ты стала читать книги? Ну, наверное, волк в лесу сдох!
– Волк жив, – успокоила Анджела Дэвис. – Это я на листке календаря прочитала. Меня бабка дома закрыла, телевизор сломался, у магнитофона батарейки потекли, спать не хотелось, я оторвала листок и…
– Прочитала?
– Прочитала.
– Весь листок целиком?
– Нет, только первое предложение.
Класс засмеялся вместе с учительницей.
– И что же это было за предложение?
Анджела Дэвис задумалась, вспоминая, и выпалила:
– «В основе всякого большого состояния лежит преступление». Это правда или нет?
Геля улыбнулась, обвела взглядом класс и спросила:
– А вы как думаете?
Илья тут же поднял руку.
– Сергей… А фамилия? Извините, я забыла.
– Нечаев.
– Сергей Нечаев. Да, Сережа…
– «В основе всякого большого состояния лежит преступление» – эта мысль давно уже стала банальной. Но она имеет небанальное разрешение. В каждом отдельном случае такое преступление детерминировано наказанием, – Илья говорил спокойно и уверенно.
– У, какие мы слова знаем! – удивился сидящий на соседней парте здоровый балбес. – Так ты русский или чеченец?
– Чеченец, – бросил в его сторону Илья.
– Тогда молчу. – Балбес поднял вверх руки.
– Прекратите! – строго вмешалась учительница. – Какая разница: кто чеченец, а кто русский? Разумеется, преступление детерминировано, то есть чревато наказанием. Это гениально доказал Достоевский в своем романе «Преступление и наказание», который мы недавно прошли.
Илья поморщился:
– Достоевский как раз ничего не доказал. Раскольников хотел отнять награбленное, и если бы Достоевский изобразил его не истериком и психопатом, каким был сам, а нормальным, хладнокровным человеком, то и старуху бы убивать не пришлось…
– Нормально наехал бы, – поддержал кто-то из мальчишек.
В классе засмеялись. Геля смотрела на новичка с интересом.
– Достоевский еще и сестру старухи приплел… А потом гениального следователя выдумал, какого просто быть не может. Следователь – это тот же милиционер, а где вы видели гениального милиционера? И все это – с единственной целью: загнать бедного, больного студента в угол… Достоевский сначала придумал ответ, а потом подгонял под него задачу.
– Меня вообще тошнит от этого Достоевского, – поддержала Илью школьница, судя по виду – отличница.
– Но постойте, Сергей, – с улыбкой заговорила Геля. – Вы же сами себе противоречите! О какой детерминированности преступления наказанием можно в таком случае говорить?
– Об общественной.
– Например?
– Например, 1917 год. Великая Октябрьская революция.
Геля кивнула:
– Поняла. Вы считаете, что революция в России была неизбежна? Что ж…
– Она была детерминирована тысячами тех самых больших состояний, в основе которых лежало преступление. Количество перешло в качество. Тысячи отдельных преступлений родили одно большое наказание.
А класс между тем разделился надвое, но не на тех, кто был за учительницу и кто за новичка, а на тех, кто наблюдал за диспутом и кто следил за Гелей. Это были в основном девчонки. Они пялились на Гелин живот и возбужденно перешептывались.
Но Геля так увлеклась дискуссией с новым учеником, что ничего не замечала.
– То есть вы хотите сказать… – Она наморщила лоб, пытаясь понять ход мыслей новичка.
– Я хочу сказать, что новая революция в России неизбежна.
Учительница громко засмеялась:
– Какая революция, Сережа? Время революций давно прошло. Пройдите по улицам: люди гуляют, влюбляются, ходят в театры…
Илья снисходительно улыбнулся:
– Когда революционные солдаты и матросы брали Зимний, в опере пел Шаляпин.
– К чёрту революцию! – воскликнула Геля шутливо, но несколько все же нервно. – Революция – это кровь, это безвинные жертвы…
– Жертвы революции не бывают безвинны… Это общее наказание за отдельные преступления.
– Ну хорошо, а дети? – Геля, похоже, теряла терпение. – В чем, например, виноваты дети?
– Дети отвечают за своих отцов.
– И за матерей! – выкрикнула Анджела Дэвис, и все снова засмеялись. Все, кроме учительницы.
– Хорошо же вас учили в вашей Чечне, – задумчиво проговорила Геля и направилась к двери.
