Валида Будакиду - Пасынки отца народов. Квадрология. Книга четвертая. Сиртаки давно не танец
Она заметила удаляющуюся спину женщины с ребёнком на руках, когда та уже почти подошла вплотную к товаркам. «Ну, что ж! – решила Адель. – Идти, так идти! Может хоть аэропортовский автобус работает?»
Отъезжающему аэропортовскому автобусу она кинулась наперерез. Водитель открыл дверь, чтоб обложить её матом. Она тут же в неё и заскочила, глупо улыбаясь и внимая мату, как Шестой симфонии Шостаковича.
Аэропорт казался ещё темнее и меньше, чем обычно. Людей в нём почти не было. Казалось, не успевает самолёт приземлиться, как они с бешеной скоростью, кто пеший, кто на чём разбегаются из аэропорта, лишь бы их не застал придуманный местными дебилами для развлечения «комендантский час».
Адель успела. Успела потому, что самолёт из Москвы пока не прилетел.
– Скока задэржица – нэ знаю! – Девушка с затянутыми в узел волосами была неумолима. – Пасадили на Минводи па техническим причинам!
У самолёта, в котором летит Лёша, техническая неисправность?!
Неужели сегодняшний день никогда не закончится? Закончится… в двенадцать ночи… комендантским часом…
Адель поднялась на второй этаж. Отсюда хорошо была видна ярко освещённая взлётно-посадочная полоса. И каждую минуту в небе появлялся новый, заходящий на посадку борт. Его не объявляли. Справочная молчала. Самолёты с рёвом садились один за другим, а из проходной почему-то никто не выходил, и людей в терминале всё не прибавлялось. Казалось, все самолёты что-то везут в Большой Город, сгружают и сгружают. И это «что-то» накапливается где-то совсем рядом. С освещённых мёртвым лунным светом гор текла густая, жирная, всё нарастающая тревога. Здание аэропорта стало похоже на небольшую цитадель, вокруг которой вот-вот должно начаться что-то страшное.
Она чувствовала, что её трясёт. И эта скрючивающая пальцы дрожь шла изнутри, из сердца, из лёгких. Она сжимала горло и делала ватными ноги. Кончики пальцев стало покалывать. Воздух больше не желал попадать в бронхи. Он входил в раздувающиеся ноздри, но тут же, не отдав кислорода, выходил обратно. Она знала: сейчас начнётся приступ. Сейчас в горле останется малюсенькая щель, через которую с хрипом попытаются прорваться молекулы живительного газа! Ещё несколько секунд… ещё несколько секунд – и перед глазами начнёт всё расплываться…
– В аэропорт прибыл рейс 445 Москва – Большой Город!
Всё как в добрые старые времена! Как будто ничего и не было! Прибыли!
Адель заметалась по терминалу. Какой выход искать? Где ждать? Никто не отвечал на вопросы…
На стоянке такси под битыми фонарями она краешком глаза заметила несколько припаркованных автомобилей. «Значит, ещё не всё потеряно! – радость обдала её кипятком. – Значит – если мы успеем выйти чуть раньше двенадцати, то вполне сможем попасть домой?! Хоть бы скорей! Хоть бы скорей он получил свой багаж!» Адель была уверена, что презентабельный стройняшка Лёша-Адвокат не захочет портить свой внешний вид саквояжем и сдаст его в багаж. «Лёсик! Лёсик, миленький, только не начинай курить по выходу из автобуса! Потом покуришь! Хватай свои вещи и на выход!» Ей казалось, что таким образом она сможет передать ему мысли на расстоянии, потому что он же ей передавал свои, когда заезжал ночью во двор. Такая духовная связь может быть только между очень любящими людьми. Она чувствует его. Значит, он чувствует её. Только бы побыстрее… только бы побыстрее он вышел! Ах, вот он – тонкий ручеёк странно молчаливых приезжих. Встречающие как-то суетливо обнимаются, выхватывают у них вещи и быстрым шагом направляются к выходу. Лёсик, Лёсик… ну где же ты?! Уже полсамолёта вышло!
Лёшу она увидела внезапно. Просто она его не сразу узнала в длинном белом плаще. В нём он казался ещё выше и стройнее. «Принц Гамлет! – Адель от восхищения на секунду замерла. – А это что за мужик с ним рядом?!» Она не сразу узнала его брата. Брат, казалось, постарел лет на двадцать и как-то усох. Адель даже стало жалко его. Во всяком случае – это был совсем не тот человек, которого она когда-то видела. Тот был статным и с уверенными движениями, этот – сутулым и судорожным. Он держал в руке Лёшкин саквояж, что-то нервно говорил ему, поминутно оглядывался на него и жестикулировал свободной рукой. Лицо Лёши было серьёзно и сосредоточенно. Они направлялись к выходу. «Это всё-таки брат! – решила Адель. – Странно: как он сюда попал? Его смена на такси, что ли? Нет, тогда бы он не входил в зал ожидания, а стоял бы с другими водителями на стоянке. Значит – Лёшка и его предупредил? Брат, естественно, не посчитал нужным сообщать ей, что тоже поедет в аэропорт. Это понятно! Они ведь до сих пор считают, что Лёша неженатый. Бог с ними со всеми! Но, когда объявили «комендантский час», «настоящую революцию» и «смену власти», неужели нельзя было просто по-человечески с ней поговорить?! Ведь даже в «Маугли» Киплинга, когда «шла большая засуха», звери объявляли «перемирие»!
«Сейчас они уедут, и ты останешься в ужасном аэропорту вместе со своим перемирием!» – внутренний голос, так давно её не посещавший, вернулся и щёлкнул Аделаиду по лбу. Брат уже сел за руль, Лёша подбирал полу длинного плаща.
«Зачем ему такой плащ в нашем Городе без асфальта, где от заводских смогов даже на лавочку присесть невозможно! Он же станет чёрным в две секунды!..»
– Лёша! – Адель подскочила прямо к двери, за которой мелькнул белый плащ, и вцепилась в ручку двери.
– Ты что тут делаешь? – Лёша был очень удивлён и почти разочарован.
– Как «что»?! Тебя встречаю! – она растерялась.
Что ему сказать? Как считала минуты до его приезда?! Как мечтала повиснуть на нём, обнять… Как хотелось зарыться к нему в грудь и больше ничего не слышать и не видеть, ни о чём не думать, только чувствовать успокаивающее тепло его сильного тела…
– Это с твоей стороны очень глупо! – Алексей отчитывал её как дебильную истеричку. – Разве ты не знаешь, что в Республике происходит, а ты шастаешь по улицам! Сидела бы дома! Меня вот брат бы встретил и довёз!
«Брат»! Всегда и везде этот брат… Всё, что Лёша делает, он примеряет на слово «брат». Чтоб «брат не подумал», что он «малолитражка», то есть не умеет пить тазиками вино и приходит с семейных праздников такой, что Адель потом его алкогольные отравления неделями лечит настоями трав и примочками. «Брат сказал, что из-за тебя он мне больше никогда племянников не покажет». Тогда Адель засмеялась и сказала, что уже своих пора заводить. А Лёша ответил, что «никогда никого он не сможет полюбить так, как детей брата, потому что больше той любви не бывает». Адель удивилась. Вот и сейчас, если б не брат, Лёшик бы и обнял её и поцеловал, и очень обрадовался, что она его встречает. Пожурил бы для близиру, что «опасно», «не стоило этого делать», а сам бы очень обрадовался. И даже, если б они не смогли уехать из аэропорта, то ждали бы утра вместе, обнявшись на лавочке, или прямо на каменном полу. Им вдвоём было бы очень тепло. Зато теперь «брат»! Лёша даже не потрудился выйти из машины, чтоб поцеловать меня! Обидно… до слёз обидно… больно…
Адель уже страшно жалела, что приехал брат и они успеют выехать из аэропорта до начала комендантского часа. Ей было так больно, что даже возможность попасть домой без приключений совершенно не обрадовала её.
– Лёш! – отпустивший было спазм опять предательски начал сжимать трахею.
– Слушай! – грубый окрик испугал даже спазм. – Ты или садис, или атпусти двер! Ещо двеннадцат минут и останешся в аэропорту!
Секундное промедление – и Адель оказалась на заднем сиденье жёлтой «Таз-24» с шашечками на дверях.
Братья всю дорогу говорили между собой, как если б её в машине вообще не было. Лёша не спросил ни как у неё дела, ничего вообще. Брат… а что брат?.. Он и раньше не спрашивал… Он и так делает одолжение, везу тебя и радуйся.
Она представляла, как бы было чудесно, если б Лёсик сидел бы с ней на заднем сиденье! Так можно было б ехать обратно до Москвы и ещё раз обратно!
За окнами темень тьмущая. Вдоль трассы не горит ни одни фонарь. Лучше закрыть глаза и расслабиться. Сделать вид, что сидишь в купе поезда. Ох, как она любит ехать в поезде куда-нибудь! Как она, когда была маленькой, прислушивалась к лязгу вагонов на перегоне. Это было так уютно! Мама её и Сёмку клала спать в девять вечера, когда у других детей какая-нибудь крутая игра была в самом разгаре, и они визжали и прыгали под самыми их окнами. Тогда Адель, чтоб не умереть от зависти, старалась не обращать на них внимание. Она прислушивалась к далёким-далёким звукам и представляла, что это она сама едет в поезде. Вагончик раскачивается. Сперва смотришь в окно, потом окно на тебя, потому что становится темно и окно отражает, как зеркало. Потом глаза закрываются… Поезд – это всегда перемена, новое место, новые люди, новые знакомства. Интересно… Перемена – это всегда к лучшему, к худшему не может быть никогда!..
Визг тормозов она услышала потом. Сперва больно ударилась о переднее сиденье, а звук как-то застрял в ушах и дошёл до сознания не сразу.
