Наталья Милявская - Быстрее С.
– Сны?
– Не просто сны, а вещие сны. Снились?
Сквозь задернутые шторы в палату силится проникнуть солнце. В розовом сумраке комнаты я вижу его лицо. Он сидит в кресле в углу, смотрит куда-то в потолок.
– Кажется, нет, – говорю я.
Я наконец-то привыкла к звуку собственного голоса.
– Кстати, эта подружка твоя, как ее там, она что, немая?
– Маша? Почему немая?
– Столкнулась сегодня со мной в дверях, уставилась на меня – и ни звука. Ни «здрасьте», ни «до свиданья»… Улыбается только и глазами хлопает.
Я хихикаю и тут же сгибаюсь от боли.
– Не смеши меня, пожалуйста, – выдыхаю еле слышно, – мне дышать больно!
– Прости! – спохватывается Иван. – Я забыл.
Он подходит, садится на кровать, смотрит озабоченно.
– Сколько пальцев видишь?
Перед моим носом вытянута рука с выставленными вверх двумя пальцами.
– Двенадцать. Хаус, думаете, это волчанка?
– Ну наконец-то! Я вижу, ты окончательно пришла в себя, – радостно восклицает Иван. – И суток не прошло.
– Что ты тут делаешь?
– Я что тут делаю? Ха-ха! Я твоя персональная сиделка. Круто, да?
– Ты что, торчал у меня все это время?
– Нет, конечно. Приезжал, уезжал. Еды тебе купил. Там, в холодильнике, посмотришь. Не знаю, что ты ешь, так что взял всего понемногу.
– Спасибо.
Я пытаюсь приподняться на кровати, но меня тут же скручивает боль. Такое ощущение, что мне кто-то засадил под ребра длинный ржавый гвоздь.
– А ну, тихо, куда собралась? – укладывает меня обратно на подушку Иван.
– Я… дай мне сесть, пожалуйста! У меня скоро пролежни появятся!
– Пролежни. Как же! А у меня тогда просидни.
– Ну пожалуйста!
Минут пять уходит на то, чтобы усадить меня вертикально. Самое главное правило, которое я успеваю понять за это время – надо стараться как можно меньше задействовать легкие. Дышать маленькими глотками воздуха, говорить только губами. Иначе больно невыносимо!
– Ну ты и материшься! – восхищенно изумляется Иван. – Голова не кружится?
– Вроде нет.
Происшествия последних суток наконец складываются у меня в памяти во внятную картину. Клуб, скандал с Катей, гонки по ночной Москве, авария, больница. Два последних пункта, правда, темны и смутны, но фабула истории ясна.
– А работа? – с ужасом выдыхаю я.
– Я уже всех послал с твоей работы, – спокойно выдает Иван.
– То есть?!
– Звонила какая-то баба, я ей дал примерный расклад, объяснил, что ты при смерти, но жива, и что звонить тебе пока не надо.
– Меня уволят… – говорю я одними губами.
– Ты же в больнице!
– Ну и что! Шило… ну, то есть главный редактор, категорически против больничных, и больниц, и вообще. Ну, ты понимаешь.
– Так, никто тебя не уволит. Я во время разговора представился – после этого мне сказали, что вообще никаких проблем.
Представился? Воображаю, что сейчас обо мне думают в редакции…
– А этот… ну на красной тачке?
– Этот маздоеб на красной «мазде», чтоб ему, суке, икалось в реанимации, жив. Понакупят, бля, «маздератти», и гоняют, как Шумахеры. Был бы он в ту ночь трезвым, помер бы. А так шею сломал и обе руки. У него подушка безопасности не сработала. А у меня одного ремонта на… Ладно, не забивай голову. Фигня это все. Все живы… как ни странно… вот и хорошо. Кстати, спешу тебя обрадовать – мы стали героями светской хроники.
Иван берет со стола газету и протягивает мне.
На последнем развороте «Московского комсомольца», посвященном новостям шоу-бизнеса, размещены фотография Ивана возле его белого авто и небольшая заметка с названием «Звездная авария».
Какого черта?
Пробегаю текст глазами. «Иван Серебров, бла-бла-бла, бывший участник, бла-бла, в прошедшие выходные едва не погиб в районе Цветного бульвара. Бла-бла, столкновение произошло около трех часов ночи… артист отделался ушибами… водитель автомобиля “Mazda MX 5” доставлен в больницу с черепно-мозговой травмой… спутница Сереброва получила перелом двух ребер и сотрясение мозга. По непроверенной информации, в машине с артистом находилась некая Елизавета Леонова, журналист одного из московских интернет-изданий».
Круто. Вот я и прославилась…
– Твою мать! – снова не сдерживаюсь я. – А про меня обязательно было писать?
– А это ты у своих коллег спроси, – смеется Иван. – Поздравляю, теперь ты знаменитость.
Представляю, сколько изданий уже перепечатало эту информацию. Про интернет и подумать страшно. Надеюсь, эта информация пройдет только по Москве. Если мама узнает…
Первый раз попадаю в хронику происшествий. Надеюсь, что последний. А вот кое-кому эта заметка на руку.
– Ну вот видишь, тебе же были нужны информационные поводы, – говорю я Ивану, бросая газету на пол.
– А тебе – сюжет для книги. По-моему, отличное начало вырисовывается, ты так не думаешь? – парирует он.
Один – один.
– Можно, я покурю у тебя? – просит Иван.
– Валяй!
– Отлично!
Он распахивает шторы, открывает окно и устраивается на подоконнике. В бархатную тишину палаты врываются уличные звуки – далекие гудки автомобилей, невнятные голоса, шорох листвы, потревоженной ветром. Хочется плюнуть на все и выйти на свежий воздух.
Пока Иван возится с зажигалкой, я вдруг понимаю, что он – второй человек, который может прийти ко мне в больницу. Машка и он. Больше у меня в Москве никого нет. Даже из «Слухов» никто наверняка не появится. А он тут. Еды купил, цветы зачем-то…
Впрочем, о чем это я? Иван здесь, потому что мы вместе в аварию попали. Вот и все.
– Так что по поводу снов? – интересуется он, выпуская дым.
– В смысле?
– У тебя что, амнезия? Врачи сказали, сотрясение легкое, так что с памятью все должно быть в порядке.
– Да не амнезия у меня, просто я понять не могу, чего ты от меня добиваешься. Не было у меня вещих снов. Никогда. А что?
Иван курит и смотрит на меня. Сквозь меня. Думает о своем.
– А может, я просто потихоньку схожу с ума… – говорит он задумчиво. – Ну бывает же: обычные, нормальные люди – раз! – и трогаются умом…
Клянусь, я совершенно перестаю понимать, к чему он клонит.
Иван делает две затяжки подряд, выкидывает за окно половину сигареты, потом придвигает к моей кровати кресло и устраивается напротив меня. Я только сейчас вижу, что его левую скулу украшает шикарный синяк. А левое запястье утянуто в эластичный бинт.
– Я тебе сейчас скажу одну вещь, а ты уж сама решай, сумасшедший я или нет.
Он еще какое-то время молчит. Я терпеливо жду.
– Во-первых, прости меня. Это по моей вине ты сейчас здесь.
– Да ладно…
– Ни фига не ладно! Я несу ответственность за пассажира в своей машине. А если пассажир попадает в аварию, это только мой косяк.
– Ладно, ладно, уговорил, я не буду подавать на тебя в суд.
Он никак не реагирует на шутку.
– Во-вторых… Черт, не знаю, как тебе сказать… Короче, дело в том, что я уже видел вчерашнюю аварию. Во сне.
– Когда?
– Не помню. Может, месяц назад, может, раньше… Мне вообще в последнее время снятся странные сны… Ну, я-то думал, что это у меня так, нервное… Мы когда с Юлькой расстались… А ведь думал, даже поженимся… Я человек привязчивый, мне расставания тяжело даются. Ну не суть… В общем, потом, примерно с середины лета, может, чуть раньше, мне начали странные сны сниться.
– Мне тоже снятся странные сны, но это совершенно ничего не значит.
– Ты уверена?
Мы смотрим друг на друга.
Я пожимаю плечами.
– Ладно, говорю за себя, – продолжает Иван. – Я, разумеется, понимаю, что все это звучит дико, но… Я видел нашу с тобой аварию. Во сне. Это совершенно точно. Я просто тогда не понимал, что там есть ты и я. Видел, и все. Причем несколько раз. Знаешь, как это бывает во сне – то со мной дело происходит, то с кем-то другим, а я просто вижу все со стороны. Но авария была. Красное авто. Девушка на пассажирском сиденье. Понимаешь? Вчера ночью, в больнице, меня накрыло! Все сходится! Все как я видел! Понимаешь?
Он хватает меня за руки и смотрит мне в глаза. Я с удивлением понимаю, что у Ивана совершенно полоумный вид.
– Я должен был это предотвратить! Это все не случайно! Это знак! Сон – это знак!
Мне вдруг становится не по себе.
А что, если я тет-а-тет с сумасшедшим в палате? Я даже заорать как следует не смогу, чтобы позвать на помощь.
Он видел аварию во сне?
Что он все-таки употребляет?
– Ты… что-то принимаешь? – осторожно интересуюсь я.
Черт, надо как-то аккуратнее вопросы задавать, что ли.
– Что? – Иван непонимающе смотрит на меня.
– Ну… там… может, препараты какие-то… от переутомления или от депрессии…
Глаза его становятся холодными и злыми. Он вскакивает с кресла.
– Твою мать! Ты задолбала меня своим сарказмом! Ты иронична, как последняя сволочь! Я тебе душу открываю, а ты спрашиваешь, не наркоман ли я. Отлично!
– Не ори!
– Я не ору! Я совершенно спокоен! Как, мать его, Будда!
Иван ходит по комнате туда-сюда. Вид у него злой, уставший и помятый. Ему просто надо принять душ, выспаться, и вся эта история со снами рассосется сама собой.
