Ян Бирчак - Анастасия. Вся нежность века (сборник)
– К вашим услугам, мадемуазель! – Видя хорошо одетую девушку, полицейский относится к ней с должным почтением.
– Я хочу сделать одно важное заявление.
– Вот как? О чем же вы хотите заявить, мадемуазель?
– О похищении. Меня похитили!
Полицейский опешил – перед ним красивая ухоженная девушка, во внешности которой все свидетельствует о достатке и благополучии.
– Но мадемуазель, вы же здесь, передо мной, вы совершенно свободны и, надеюсь, в полном порядке.
– Вы не понимаете! Мне удалось бежать! Вырваться из лап чудовища! – голос начинает изменять Анастасии, она почти всхлипывает, да и лицо ее говорит, что для нее все это очень серьезно.
– Успокойтесь, мадемуазель, здесь вы в полной безопасности. Кто же этот человек, который посмел вас удерживать?
– Я не знаю его и знать не хочу! Но он смеет называть себя моим мужем! – Анастасия уже откровенно всхлипывает, не в силах владеть собой.
– Ах вот как, муж… – Полицейский начинает быстро терять к ней интерес. – Вы только что поссорились, мадам?
– Да нет же, поймите меня, это действительно очень серьезно! Дело в том, что я – русская царевна Анастасия! – собрав всю свою смелость, произносит она в лицо полицейскому, как великое откровение.
– Так вы еще и русская царевна? – Полицейский уже уверен, что перед ним помешанная истеричка. – Мой помощник отведет вас к префекту, и там вы все расскажете, хорошо? Только успокойтесь, пожалуйста, там во всем разберутся.
– Да, да, пожалуйста, отведите меня к префекту, очень вас прошу, конечно, нужно к префекту, пожалуйста! – сбивчиво лопочет Анастасия, уже немного успокаиваясь.
* * *В кабинете префекта Анастасия устроилась за приставным столиком напротив начальника. Под рукой у нее стакан с водой, которую услужливо подливает из казенного графина восседающий за столом префект. Для этого ему приходится изрядно перегибаться, напрягая выступающий из-под расстегнутого мундира большой живот. Анастасию он слушает с интересом и любопытством, видимо, ему приятно смотреть на красивую девушку с хорошими манерами. Анастасия уже несколько освоилась в строгом кабинете, сидит свободно, пальто ее слегка расстегнуто, но руки в тонких перчатках напряженно сжимают на коленях изящную сумочку. Вокруг них стоит несколько полицейских чинов, один почтительно держит в руках ее сложенный зонт.
– Мадам, вы утверждаете, что вас против вашей воли удерживает человек, который является вашим мужем?
– О нет, он не муж мне, он, он… я не знаю, кто он…
– И как давно вы, гм… замужем?
– Я не знаю точно, наверное, уже около года… а может, гораздо больше. Я долго болела там, в России, была без памяти, – Анастасия задумывается, пытается что-то вспомнить. Следующий вопрос префекта возвращает ее к действительности:
– Он плохо с вами обращается, принуждает вас к грубому насилию, бьет, наконец?
Анастасия отшатывается:
– Что вы! Как вы можете такое говорить, как можно?
– В чем же он вас стесняет, в средствах? Вы испытываете острую нужду?
– Вы не понимаете, он не дает мне свободу, – уже несколько неуверенно произносит озадаченная такими вопросами Анастасия.
В этот момент в дверь без стука входит один из полицейских и кладет на стол перед начальником документы Анастасии.
– Проверили, господин начальник: паспорт, иммиграционная карточка – все документы в порядке.
– Хорошо. А этого, – префект чуть запнулся, но, пролистав какую-то папку сбоку стола и найдя нужную фамилию, продолжил: – генерала Сазонова из русского комитета поставили в известность?
– Непременно, господин начальник. Сейчас прибудет.
– Спасибо, можете идти!
Префект берет в руки документы, читает, бормоча под нос:
– Анастасия Егорычева, из мещанского сословия, жена сибирского негоцианта Егорычева, иммигранта, – поднимает глаза на Анастасию. – И что же вы будете делать с этой свободой, мадам Егорычева?
– Я должна немедленно вернуться в Россию, к семье. Я не могу их оставить в такое тревожное время. Видите ли, этот… Егорычев похитил меня в Сибири, прямо на глазах у отца. С тех пор я ничего о нем не знаю, я очень беспокоюсь, да и моя семья, конечно, тоже обеспокоена моим долгим отсутствием…
– Очень сожалею, мадам, что вам не удалось вывезти свою семью от большевиков. Сочувствую вам. Но это не повод обвинять мужа…
Анастасия горячо перебивает префекта:
– Поймите же, я должна воссоединиться с семьей, это мой долг. В такое время мы обязаны держаться вместе. Я надеюсь, французские власти должны проявить понимание в этом вопросе и не станут обострять международный конфликт. Вы, может быть, не вполне осознаете важность ситуации, ведь я Романова, Анастасия Романова, – говорит она с упором, – великая княжна, член императорской семьи…
В воздухе повисает неловкая пауза, префект со скучающим видом принимается смотреть в окно, где раскачиваются под ветром мокрые осенние ветки, и начинает хрустеть пальцами.
Не выдержав тягостного молчания, один из полицейских угодливо склоняется к префекту:
– Восемнадцатая у нас за этот год, восемнадцатая царевна Анастасия, господин начальник.
Префекту жаль красивую девушку, жаль ломать разговор, но, видимо, пора все-таки и власть проявить.
– Да знаю я, знаю. Сколько их уже было – и все почему-то Анастасии, – согласно кивает он в сторону полицейского.
Приближенные угодливо хихикают:
– Будем вызывать карету? Пусть врачи разбираются.
– Погодите, – отмахивается префект. Затем обращается к недоумевающей Анастасии: – Что ж вы, мадам, так неаккуратно, так грубо работаете? Поверьте, нам надоело разбираться со всеми этими легендами о спасшейся царевне. Зачем это вам? Что вам пользы в этом? Ведь вы не бедствуете… не ради куска хлеба.
– Вы мне не верите? – встрепенулась Анастасия. – Конечно же, я понимаю. Но мне будет нетрудно доказать, я только прошу вас помочь отправить меня в Россию, к отцу, он волнуется.
– Довольно! – вскипает префект и так стучит кулаком по столу, что расплескивается вода в стакане. Анастасия в испуге вскакивает с места.
– Довольно ломать комедию! – ревет префект. – Это кощунственно по отношению к памяти русского императора. Если вас действительно интересует царская семья, кто как не вы в первую очередь должны знать, что все Романовы расстреляны большевиками полтора года назад. Об этом известно всему миру, писали во всех газетах! – и для убедительности префект стучит по столу свернутой в трубку первой попавшейся газетой. – Ступайте вон, сейчас же ступайте вон, комедиантка!
Анастасия, белее мела, покачнувшись, начинает оседать на пол.
* * *В тот момент, когда префект произносит свою тираду, в кабинет врывается Егорычев. И когда Анастасия теряет сознание, он успевает подхватить ее на руки.
Пользуясь всеобщим замешательством, Егорычев спешит вынести княжну на воздух. Впрочем, убедившись, что документы Анастасии в порядке, полицейские даже рады, что приход «мужа» этой полубезумной русской избавил их от излишних хлопот.
* * *Уже в дверях, на выходе, Егорычев с бесчувственной княжной на руках сталкивается с генералом Сазоновым.
Генерал уже давно не тот авантажный военный, которого мы видели летом 1916 года среди царской свиты. Он в штатском, отчего его внешность стала еще более домашней. Широкое полное его лицо с заметными отеками под глазами носит теперь постоянное выражение недоумения и обиды. При виде Егорычева глаза его оживают, мягкие губы расплываются в улыбке:
– Алексей Петрович, дорогой, вот уж не ожидал! Что тут у вас происходит?
Едва взглянув на него, как на досадное препятствие, Егорычев свирепо бросает на ходу:
– Не имею чести знать, пропустите нас!
– Да вы что, не признали меня, полковник? Я же Сазонов, генерал Сазонов…
Но Егорычев чуть не сшибает его плечом в дверях:
– Пропустите, кому говорю!
* * *В скверике на мокрой от дождя скамейке сидят Егорычев и Анастасия. Ей все еще дурно, по запрокинутому вверх лицу стекают то ли слезы, то ли капли дождя. Она без зонтика, видимо, забытого в префектуре, без шляпки, где-то потерявшейся в суете. Пальто на груди и ворот платья расстегнуты, чтобы было легче дышать. Голова запрокинута на спинку садовой скамейки, изредка она бессильно склоняется на плечо Егорычеву, но как только Анастасия это замечает, она демонстративно отстраняется от Егорычева.
Тот в гражданском длиннополом пальто, одет вполне прилично, но скромно и незаметно. В руках он вертит мягкую темную шляпу, которую считает невозможным надеть в присутствии простоволосой Анастасии. Борода и усы, мокрые, блестящие от мелкого дождя, все так же закрывают лицо, но подстрижены, и вид у них уже не такой мужицкий, хотя для Парижа довольно несуразный, тем более рядом с элегантной спутницей.
Некоторое время они сидят молча, пока Анастасия, все еще всхлипывая, старается прийти в себя.
