Инна Харитонова - Все могу (сборник)
Индира села на кровать и погладила Марину по голове:
– Хачапур будешь? А хочешь, чебурек сделаю? Чебурек и пива холодного. Хочешь? Сухумского?
Марина повернулась, бледно улыбнулась и вздохнула:
– Не хочу ничего. Закрой шторы.
– Ора! Ты вот лежишь, плачешь. Так и весна пройдет. И лето пройдет. Жизнь пройдет. Леша хороший был. Он жизнь любил. И ты вставай. Он, когда раньше к нам приезжал, с матерью еще, всегда смеялся. Мы думали – дурачок. А потом поняли – просто веселый. И ты с ним стала приезжать, тоже всегда смеялись. – Индира спрыгнула с кровати и показала, как Леша и Марина смеялись. – Так смеялись, что у нас стекла звенели. Что теперь? Хочешь все море слезами залить? Никакое горе не больше моря. Вставай!
Индира, может, и не имела права вот так с Мариной. Она не была родственницей, даже подругой не была. Просто знакомой. В ее пицундский дом Леша с Мариной приезжали почти каждое лето. А до Марины Леша ездил в этот дом с матерью. Не родственники. Но люди, которые временами рядом росли и жили. Индира за это время похоронила мужа. Его убили. На грузино-абхазской войне. Или как ее еще называли? Высшая стадия грузино-абхазского конфликта. Эта стадия оказалась неоперабельной и чрезвычайно разрушительной. Общие потери достигли двадцати тысяч человек за год. Абхазы победили, но проснулись в ином измерении. Из некогда богатейшей республики они стали бедной страной с неопределенным политическим статутом автономии. Кто в этом виноват? Как всегда, виновата баба, и имя ей – геополитика. Они выиграли войну, но не подписали договор о мире. До сих пор… А Индира осталась после войны без мужа, без родителей, одна с двумя маленькими детьми. Вот она точно могла рассказать Марине, как пережить горе, но Марина никого не слушала, все одно твердила:
– Это все из-за меня. Ему со мной плохо было, и он ездил-ездил.
– Прости, дорогая, но у него с головой плохо было и с ногами. Носило его – подай бог ноги – куда только ни попадя.
Индира села на кровать напротив Марины. В доме все было устроено для сезонных отдыхающих.
– Ты ни в чем не виновата. Так жизнь. Помнишь, у нас с Алладином ребеночек умер. Менингитом. В чем наша вина была? – Индира подошла к окну, посмотрела в сад и на цветущие мандарины. – Люди очень быстро живут. Не мало. Просто быстро. Хотят время перегнать, везде успеть. А время им говорит: не надо, не спеши. Живи спокойно…
Алладин был вторым мужем Индиры. Очень редкая история для этих мест. Когда Индира кое-как прожила свою первую послевоенную пятилетку с сыновьями в голоде и бедности, у нее еще были слабые силы. Она работала в прачечной, стирала, гладила, получала, как сама говорила, полкопейки, которые надо было распределить на все. С началом второй пятилетки Индира поняла: сил не осталось совсем. Она приходила домой с работы и ложилась. Так было легче пережить усталость и голод. Мальчики подтыкали ей под голову подушки, снимали с нее сапоги. Ничего не просили. Наливали стакан кипятку вместо чая. Хорошие мальчики. Но долго так жить было трудно. Мальчики росли, Индира слабела.
Братья Индиры стали искать ей мужа, а мальчикам – отца. Нашли Алладина, героя войны. По ее окончании ему было положено все – брошенный грузинами дом, лучшая невеста, почет и уважение. Спустя время герой развелся с женой и вернулся из Сухума сюда, в свой заработанный на войне дом. Наладил хозяйство, но одному тянуть отдыхающих было сложно. Тут пригодилась Индира. Какая уж любовь – абсолютный расчет с обеих сторон! Тем более что Алладин был старше Индиры на двадцать лет. Что не помешало родить общего ребеночка, умершего через год, а потом и девочку, Эсму.
Марина сипло, как будто сама себе, сказала:
– Он мне изменял… И я ему один раз чуть не изменила.
А Индира тоже как будто ее не слышала:
– А потом у нас Эсма родилась. О! Вот это ребенок! Псих ненормальный!
Индира выглянула в дверь, посмотрела во двор. У уличной раковины стояла ее дочка и купала под большой струей куклу.
– Сколько раз я тебе говорила не подходить к воде! Ты получишь сейчас! – И сбавляя гнев: – Вставай, Марино, приехали там к тебе…
Какие замечательные вечера иногда были здесь, Марина и забыла. Вот как этот. Где-то вдалеке гуляла свадьба. Играла музыка, били барабаны. Праздничный дух плыл по побережью. А Сергей Петрович сидел за богато накрытым столом. Этот праздник почти уже кончился. Остались они вдвоем. Марина и ее начальник. Он изначально знал, где она. Специально выяснил по одному только ему известному каналу.
– Тебя все ждут, возвращайся. А то похудела до веса кошки.
Марина, копируя акцент, сказала:
– Ешь вода, пей вода, срать не будешь никогда… Я неудачница, неурядница, горемычница и слезылитчица. Могу вернуться только в отдел писем.
Сергей Петрович улыбнулся:
– Раньше в отдел писем ссылали за аморалку. Тебе для этого надо постараться.
– Знаете, если бы своровала чужую жизнь, я бы стала почтальоном, – начала мечтать Марина.
– Почему почтальоном?
– Потому что ни за что не отвечаешь. Ходишь с сумкой по заданному маршруту.
– Тебе не за что отвечать. Все, что случилось во время твоей последней гастроли, тебя никак не касается. Это официально проверено. Там были отдельные мотивы, без всякой связи с твоим участием.
– Правда? – Марина даже привстала.
– Конечно, иначе кто бы, подумай, тебя выпустил из страны?
Совсем рядом пели песню на абхазском языке. Колыбельную. Индира укачивала дочку в гамаке. Только так. Каждый вечер. Иначе девочка не засыпала.
Марина смотрела на воду, и это было уже не абхазское море, а подмосковный пруд. Издалека позвали:
– Пойдем же уже. Начинается.
Марина в длинной юбке, с накинутым на плечи платком, поднялась от водоема в горку. На горе стоял храм.
Это были крестины. Настя крестила сына.
– А где отец? Крестный отец. – Марина посмотрела по сторонам.
– Да там уже, внутри. – Коля нервничал.
Марина зашла в храм, поздоровалась с мужчиной в форме МЧС, который и был крестным отцом, Коля их познакомил.
Отец Лев стоял спиной, наливал из крана воду в купель, потом повернулся. Если бы Марина не знала заранее, она бы вздрогнула. Отцом Львом был недавний заключенный, с которым Марина встречалась, казалось, в другой жизни. Марина подошла к нему, прося благословения, улыбнулась и поправила платок на голове.
Началось таинство. Рядом стояла мать Марины.
– Куда ты смотрела? Так ужасно назвать ребенка. Егор! Будут дразнить его – говна бугор.
Марина укоризненно прервала:
– Мама!
– Что – мама? Вы с сестрой живете как в аквариуме. Был бы жив отец… – перекрестилась, – все было бы по-другому. Они еще хотели назвать Матвей. Сто грамм налей. И этот все лезет. Илья предлагал. Как Обломов. Эти Ильи все малахольные. Илья ходит вечно без белья. Ой, – громко вздохнула, – наделал детей.
– Мама, хватит, – останавливала Марина.
– Конечно, хватит. Я рожала вас не для того, чтобы вы внуков дурацкими именами называли. Ведь есть же хорошие русские имена, Иосиф, например.
Марина даже на мгновение застыла. Именно так звали ее врача. Иосиф Абрамович Узилевский. Он работал вместо прежнего специалиста.
– Я заменяю Накашидзе. Что ж… – сказал Узилевский и протянул руку к карте, которую Марина держала на коленях.
Марина пыталась дать карту и уронила на пол коробку конфет. Попыталась пошутить:
– Доктор сыт – больному легче.
Врач с назиданием подтвердил:
– Вы правы, деточка. Могу только добавить, что на одну зарплату есть нечего, а на две некогда, – и уткнулся в карту, сам с собой ведя диалог. – Понятно. Хорошо. Сколько, вы говорите, времени прошло? Больше чем полгода. Давайте я вас посмотрю.
Растерянная Марина начала раздеваться, чтобы через пять минут одеться вновь, а еще через десять выйти из этого кабинета с прежними белыми шторами полностью свободной от довлеющего диагноза и снова вернуться на работу.
А там ничего не изменилось. Первое, что Марина сделала, повесила на стену черно-белую фотографию Алексея и включила его любимую песню «How high the moon?». Элла Фицджеральд все спрашивала, как высоко Луна, и рассказывала, что где-то есть небеса. Леша теперь точно знал – где. Марина достала бутылку коньяку и выпила. Зашел Сергей Петрович:
– Все хорошо? Время восемь, а ты все сидишь на работе.
– Все очень хорошо. – Марина почти не врала. До этого она не могла жить, потому что кислород, которым присутствие Леши ее наполняло, кончился. Но теперь кто-то невидимый вдохнул в Марину новую жизнь. Наверняка она поняла это там, у врача. Как будто обнулили долги. Даже от болезни избавили. Давай все заново. Вырви глаз и выбрось.
– Что делать будешь? – Начальник спрашивал деловито.
Марина, имитируя игру на гобое, ответила:
– Куплю гобой.
– Я же говорил, что со временем все стечет.
– Стечет с ручейком. – Последние два слова прозвучали как «сру чайком».
