Даниил Любимов - Экипаж
Что еще больше раздражало – Ирина целиком и полностью была на стороне сына, мешала, не давала Леониду Саввичу проявить свой авторитет, а порой и откровенно его гасила в силу своей женской глупости. Носилась с Валеркой как курица с яйцом, не понимая, что это будущий мужик, а не маменькин сынок. И в то же время постоянно зудела, чтобы муж повлиял на него. Да как он мог это сделать, если сынок полностью был под маминым влиянием, практиковавшим вседозволенность и распущенность?
Ирину, конечно, по-человечески можно было понять. После свадьбы ей никак не удавалось забеременеть, и семь лет прожили они в бесплодном браке. Врачи, санатории, курорты, препараты, процедуры, молитвы – через все это прошли супруги Зинченко, пока в конце концов Леонид твердо не произнес:
– Все, Ира. Хватит себя мучить. Как будет, так и будет.
Он не знал, угомонили ли супругу его слова, однако спустя полгода свершилось чудо: после совместной поездки на море Ирина, не скрывая слез радости в сияющих глазах, объявила ему о том, что к следующей весне у них будет ребенок. Сын. Почему-то оба были в этом уверены, хотя ультразвуковое исследование тогда уже делали в поликлиниках, но Ирина на него не соглашалась, боясь навредить малышу. С первых секунд, узнав о долговыстраданной своей беременности, она тряслась над будущим отпрыском, как над самой большой драгоценностью. Из парикмахерской, где проработала больше десяти лет, тут же уволилась, на четыре месяца раньше официального срока выхода в декрет, и занималась только тем, что ела самые полезные и натуральные продукты, гуляла на свежем воздухе, спала и делала специальную гимнастику строго по науке…
Все это в итоге привело к тому, что в положенный срок мир огласил богатырским криком розовощекий карапуз больше четырех килограммов весом, появившийся на свет, причинив матери немало неприятных минут и болезненных ощущений. Но все это казалось Ирине мелочью. Единожды взяв сына на руки, она расплакалась беззвучными слезами и, как казалось Леониду Саввичу, больше его с этих рук не спускала – в фигуральном смысле, разумеется.
Купания, прогулки, кормежки по часам – таким стал ежедневный распорядок дня. Ирина нянчилась с сыном самозабвенно, отдаваясь этому процессу до последней клетки тела, и была почти невменяема от счастья. Для мужа в этой системе координат места и времени не находилось…
Поначалу Леонид списывал поведение жены на усталость, старался лишний раз не тревожить ее по пустякам: возвращаясь из рейса, сам готовил себе еду, сам собирался в следующий, сам ездил по магазинам за покупками, которых становилось все больше и больше, потому что Валерочке нужно было то одно то другое, и вскоре, кажется, совершенно стерлось из понимания, что и ему, мужу и отцу, тоже что-то нужно!
С тех пор так и повелось: Ирина взахлеб рассказывала Леониду об успехах сына (они случались на каждом шагу) и неудачах (их почти не происходило), говорила, что ему непременно нужно то-то и то-то и никогда при этом не интересовалась, как прошел рейс, как дела да и просто какое настроение у мужа. Мысль о том, что он нуждается в ее поддержке и внимании не меньше сына, не приходила ей в голову.
Увы, такая ситуация довольно типична для российских семей, Зинченко это знал, глядя на то, как живут его сослуживцы. И все-таки его собственное положение казалось ему наиболее ущербным. Но не привыкший жаловаться, а упаси бог – вслух, он все носил в себе, временами лишь чернея лицом, когда выслушивал очередной упрек от жены за недостаток уделяемого их семье времени.
– Тише! – резко махнул он рукой на жену.
Та ахнула, опешив – муж никогда не позволял себе так обращаться с ней. Однако Леонид подошел к окну: там промелькнуло что-то темное и быстрое. Через окно он увидел гибкую фигуру, которая, пробежав по крышам гаражей, спрыгнула вниз, промчалась через стоянку, перепрыгивая через стоявшие там автомобили, совершая кувырки и прочие пируэты, взлетела на перила, затем ловко уцепилась за козырек подъезда следом за карниз и подтянулась к балкону их квартиры.
Показалась знакомая спортивная толстовка с серым капюшоном, натянутым на лоб… У супругов отлегло от сердца – это был Валерка.
В соседней комнате сына – той, где был балкон – вспыхнул свет. Пройдя туда, Зинченко остановился в дверном проеме, скрестив руки на груди и саркастически оглядывая Валерку. Его увлечение экстремальными видами спорта привело к тому, что он повадился входить в квартиру через окно, и это являлось очередным предметом спора между ним и отцом.
Валера, как ни в чем не бывало после своего нестандартного появления произнес:
– О, привет! Не спите?
Выглянувшая из-за спины мужа Ирина шумно возмутилась:
– Валера, опять? С ума сошел? Третий этаж!
– Да нормально, – пожав плечами, отмахнулся Валерка.
Зинченко, стараясь сдерживаться и не повышать голос, произнес:
– Я тебе сколько раз говорил – в доме есть дверь. Хватит через форточки лазить, акробат. Свалишься с балкона – кто кости собирать будет?
– «Скорая», – беспечно ответил Валерка, принимаясь переодеваться.
– Угу, очень смешно. Вот загремишь в полицию, я тебя оттуда вытаскивать не буду, – пригрозил отец.
– Ага, – бросил Валерка, и было видно, что его совершенно не интересует возникший разговор.
Он снял футболку, обнажив на мускулистом теле несколько татуировок, выполненных вполне искусно. Леониду Саввичу показалось, что их стало еще больше – прямо как сыпи во время ветряной оспы.
– А это новые, что ли? – сдвинув брови, поинтересовался он. – Что, в тюрьму собрался?
Валера, явно не собиравшийся поддерживать диалог, демонстративно вздохнул, снял ботинки и начал расстилать кровать, собираясь ложиться.
Отец, желая оставить последнее слово за собой, раздраженно сказал:
– Давай еще курить начнешь, пить?
– Я не пью и не курю. Я стрэйтэйджер.
– Кто-о-о??? – со скепсисом в голосе протянул отец.
– Спасибо, что наконец поинтересовался, – усмехнулся Валера, забросив руки на перекладину под потолком и начав подтягиваться. Делал он это умело и ритмично, налитые мышцы так и ходили волнами вверх-вниз по его телу.
Зинченко невольно залюбовался сыном. Эх, к такому телу еще б мозги!
– А что у тебя с английским? – поинтересовался заодно.
– Крепкая мужская дружба, – не прекращая своих упражнений, ответил Валера.
Это был уже хороший повод, чтобы зацепиться и попытаться продолжить беседу. Леонид Саввич прикрикнул:
– Ты мне похами еще! Вот куда ты будешь поступать?
– Не знаю пока. Но уж точно не в летное!
– А чем тебе летное не подходит? – ревниво спросил отец.
– Чтобы потом, как ты, туда-сюда? Как таксист? – насмешливо сказал сын.
– Что? – Зинченко-старший не ожидал подобного ответа, сочтя его чуть ли не святотатственным.
Валера закончил подтягиваться и спрыгнул с перекладины.
– Слушайте, можно я посплю, а? – сощурился он.
Ирина похлопала мужа сзади по спине, махнула рукой – мол, ладно тебе, пусть спит мальчишка. Раздраженный Зинченко вышел из комнаты и, остановившись подле двери, с искренним недоумением воскликнул:
– Ну вот как с ним нормально разговаривать?
– А ты пытался? – донеслось из комнаты сына, а следом раздался звук закрываемого замка.
Это доконало Зинченко, который и так был уже на взводе. Он снова прошел к комнате, толкнул дверь, но та была уже заперта. Чувствуя свое бессилие и злясь от этого еще сильнее, он крикнул:
– Я тебе запрещаю запирать дверь! Ты слышишь?
С досады он саданул кулаком по двери и едва удержался на ногах – она распахнулась, отпертая Валерой.
– Да я-то слышу, – зло отозвался сын.
С минуту они сверлили друг друга взглядами, ни один не собираясь уступать другому. Наконец Валера резко повернулся, вернулся на кровать и зарылся в одеяло с головой.
Налицо был классический конфликт поколений, столкновение двух позиций – с разными взглядами, мыслями, жизненными установками, целями и ценностями. Но Зинченко-старшему, привыкшему ко всему подходить с единожды и навечно устоявшимися незыблемыми правилами и мерить единственной рулеткой любой размер и фасон, это было невдомек. Сейчас он ощущал лишь, что между ним и сыном неукротимо разрастается пропасть…
Ирина подошла сзади, тихонько тронула за рукав:
– Леня, ты бы нашел с работы кого. У вас же там есть те, кто английский хорошо знает? Может, кто с ним справится.
Леонид Саввич, ничего не ответив, вышел из комнаты. О чем с ней говорить, если она даже не понимает сути происходящего? Он пытается поставить сына на место, приучить раз и навсегда к заведенному в этих стенах порядку – а она про английский!
Нет, никто, решительно никто не понимал Леонида Саввича в родном доме, и он с грустью и тоской ощущал, как этот дом становится для него все более далеким и чужим…
Однако, немного поостыв, Зинченко все-таки согласился внутренне с тем, что сыну нужен наставник в английском.
