Сергей Десницкий - Пётр и Павел. 1957 год
Как магнитом, притянуло Пашу Троицкого к Веньке Генкину, и если бы кто-нибудь спросил его, отчего так случилось, не смог бы ответить. Они были такие разные!.. Статный, красивый сын православного священника и маленький, жалкий еврейский заморыш!.. Веня совершенно подавил волю Павла, и тот стал его бледной тенью, слугой, готовым выполнить любое желание своего хозяина. Конечно, Вениамин был на два года старше, но не разница в возрасте имела тут решающее значение, а свойства их характеров. Генкин должен был подчинять, а Троицкий хотел ему подчиняться.
То, что он совершил трагическую ошибку, об этом Троицкий узнает много позже. А пока он внутренне восхищался своим новым другом и, когда тот предложил ему пойти на собрание марксистского кружка, страшно обрадовался – новая жизнь манила его неудержимо.
Их было восемь человек: молодые люди из Ефимкиной слободы, как называли в Боголюбове самый бедный и неблагополучный район города. Павел был среди них самым младшим. Они собирались то в маленьком домике Равиля Фахрутдинова, то на голубятне Бориски Кикина и шёпотом читали запрещённую литературу. Читали всё подряд: и марксиста Троцкого, и террориста Шевырёва, и анархистов Кропоткина и Бакунина. Из этой причудливой смеси лозунгов и призывов прямо противоположного толка в их юных мозгах, казалось, должен был бы царить самый настоящий хаос, но, что самое любопытное, этот желе-компот в сознании будущего революционера Троицкого складывался в цельную, гармоничную картину. Из всех лозунгов юному отпрыску православного священника более других нравился один: "В борьбе обретёшь ты право своё!". Эти слова будили в его душе смутное ожидание счастливых перемен, и свежий, бодрящий ветер грядущих странствий звал его за собой. Очень хотелось бороться. За что?.. Какое это имело значение?.. Главное, обрести "право"!.. И то, что все называли друг друга таким непривычным, но таким тёплым словом "товарищ", приводило его в восторг. "Ну, что за прелесть!" – думал он, стараясь, как можно чаще обратиться к кому-нибудь из кружковцев, чтобы произнести его вслух.
С первого же вечера Павел стал главным чтецом кружка. Он был самым образованным среди своих новых "товарищей" и, конечно же, читал лучше других: гладко, не запинаясь на каждом труднопроизносимом слове, вроде "интернационализм" или "анархо-синдикализм". Ему льстило, что старшие "товарищи" относятся к нему с уважением, и он искренне гордился своей причастностью к революционной борьбе за народное счастье.
Того, что в феврале семнадцатого года в Петрограде, произошёл переворот, и царь отрёкся от престола, в Боголюбове никто не заметил. Поменяли некоторые вывески да сбили с присутственных мест царских орлов. И что с того?.. Стало модным носить красные банты и открыто ругать "Николашку", что говорило о лояльности граждан Временному правительству.
Советская власть пришла в Боголюбово с большим опозданием – лишь в апреле восемнадцатого года над бывшим домом городского головы вместо трёхцветного флага повесили полинялую красную тряпку, а на дверях написали неведомое доселе слово "Исполком". Председателем этого неведомого "Исполкома" стал приехавший из уезда эстонец, товарищ Тыну Саар. У него были совершенно белые ресницы, он носил кожаную куртку и огромный маузер в деревянной коробке на боку и говорил с таким убийственным акцентом, что понять его иной раз было практически невозможно. Его правой рукой, и это была главная неожиданность, стал еврейский "заморыш" Венька Генкин. Обыватели втихомолку посмеивались над этой парочкой, говорили, что власть в Боголюбове с явным "жидовско-эстонским" акцентом, никакого страха перед кожанкой и маузером не испытывали и с любопытством ждали, чем вся эта кутерьма закончится.
Страх поселился в их домах немного позже, когда в полвалах "чрезвычайки" начались еженощные расстрелы.
Павел уже не стеснялся своей близости с сыном парикмахера и открыто начал выказывать сыновнее неповиновение. Поначалу он отказался читать утренние и вечерние молитвы, перестал ходить в церковь, а закончил тем, что с отчаянной решимостью заявил: "Бога нет!" Мать от ужаса чуть не лишилась чувств, а отец трижды перекрестился и кротко сказал: "Мы с тобой завтра поговорим". Но ни завтра, ни послезавтра, никогда больше отцу со старшим сыном поговорить не пришлось. Ночью, оставив на столе в столовой прощальную записку, Павел Троицкий бежал из родительского дома.
Ещё в июле восемнадцатого года, после того, как в Екатеринбурге расстреляли всю императорскую семью, а над молодой Советской республикой нависла смертельная опасность, юный Троицкий решил всем пылом свой души, а если понадобится, то и молодой своей жизнью спасти революцию. Но всё как-то откладывал "на потом". Лишь обещание отца поговорить, придало ему решимость, и, в какой-то степени, чтобы избежать неприятного разговора, Павел решился бежать из дома. С большим трудом он добрался до Царицына, на станции Кривомузгинская каким-то чудом попал на бронепоезд и под командованием члена Реввоенсовета, товарища Сытина, стал воевать с генералом Красновым.
К концу рассказа Павла Петровича уже вернулся из Болошева Автандил, а спустя полчаса раздражённый Влад – рейс из Магадана отменили из-за плохой погоды.
– Так что о рыбе и икре придётся всем нам забыть. По крайней мере, до завтра, – с плохо скрываемым раздражением сообщил он. – Только зря деньги на такси потратил.
– Не гневи Бога, – стала урезонивать его Людмилка. – Вон, у Павла Петровича дела посерьёзней, чем твои магаданские деликатесы. Без них обойдёмся!..
– А что такое? – встревожился Влад.
– Я тебе после расскажу…
– Всё!.. Не буду больше вас своими рассказами утомлять, – Павел Петрович встал из-за стола… – Одно скажу, с того июльского вечера ни отца, ни матушку я больше не видел. Отец в двадцать втором погиб, а мама… – Павел Петрович запнулся. – Мать прокляла меня… За то, что я родителей предал… Вере изменил… А знаете, каково это жить с родительским проклятьем?!.. Врагу не пожелаю… А я вот уже сорок лет без малого с этим живу… Пора свалить с души этот камень страшный. Завтра же поеду… Попробую помириться… Если успею…
– Авто, отправляйся на вокзал, билет Павлу Петровичу купи, – распорядилась Варвара.
– Слушаюсь, товарищ начальник! – козырнул Автандил. – Вам, товарищ генерал, на какой поезд?.. Куда?..
Троицкий объяснил.
– Всё понял?.. – строго спросила Автандила жена.
– Так точно, товарищ главнокомандующий!..
– Без билета можешь не появляться! – пригрозила ему Варавара и уже вслед уходящему мужу крикнула: – Одна нога здесь, другая там!..
И сразу стало ясно, кто у них в семье самый главный. Вообще в маленьких женщинах порой заключена такая сила, перед которой напрочь пасуют сильные и отважные мужчины.
На кухне было тихо. Все сидели молча, уставившись кто в тёмное окно, а кто в узорчатую клеёнку на столе. Переживали только что услышанное.
– Но, товарищи дорогие!.. Что это вы носы повесили?!.. – Павел Петрович вновь выглядел молодцом. Куда девалась прежняя слабость?.. Он по-прежнему был подтянут и бодр. – Нового года, по-моему, никто не отменял!.. Так что, за работу, накрывайте на стол!.
5
«Я серьёзно больна инфаркт приезжай проститься если можешь привези Павла Валентина».
Эту телеграмму Алексей Иванович получил двадцать девятого декабря. В тот же день телеграфировал племяннику Павлу и стал собираться в Краснознаменск.
Серёжка ехать вместе с отцом наотрез отказался:
– Что я там забыл?.. "Полуживую забавлять?.. Послушно подносить лекарства?.." Ладно, дальше цитировать не буду, чтобы никого не обидеть. Не поеду, и всё тут. Не хочу.
Алексей Иванович был в смятении.
С одной стороны, он понимал: мальчишке в Краснознаменске делать нечего. Но с другой… Серёжкино купанье в ледяной реке заставляло его быть теперь вдвойне осторожным. Ожёгся на молоке – дуй на воду. Он не то чтобы боялся оставить сына без присмотра на неделю, а то и больше, но даже, когда тот выходил за порог с Никиткой или сестричками-близняшками, места себе не находил.
Как быть?.. Не ехать в Краснознаменск он не мог… А ехать…
– Напрасно ты так за меня волнуешься, – пытался урезонить отца Серёжка. – Я больше в проруби купаться не намерен.
– Так-то оно так… Но всё-таки!.. Ты к деревенской жизни совсем не приспособлен, ничего не умеешь… Ухвата ни разу в руках не держал… Даже картошку в печке сварить не сумеешь. А избу протопить? Нет, не могу я тебя одного оставить… Не могу.
– Объясни, почему?!.. Я не понимаю!.. – Серёга завёлся с полоборота. И в этом отчётливо проявился материнский характер. Точно так же Наталья вспыхивала моментально, как порох, и потом долго не могла успокоиться. – Я же не Робинзон Крузо на необитаемом острове! Посмотри, сколько "Пятниц" вокруг!.. Никитка, тётя Настя, Анютка и Алёнка, дядя Егор, бабка Анисья, наконец…
