Фазиль Искандер - Золото Вильгельма (сборник)
Пользуясь своей прекрасной памятью и стараясь быть хладнокровным, он несколько раз прокрутил в голове всю эту телефонную беседу.
« – Провокация! – воскликнула она потрясенным голосом. – Какое гениальное совпадение!»
Эта фраза требовала исследования. Значит, в ее сознании то, что мне показалось провокацией, и ей показалось провокацией. Ей показалось, что мы угадали одну провокацию. Но что же ей могло показаться провокацией? Да то, что случилось в метро! Она порвала с каким-то подлецом, а тот нанял этого мерзавца, чтобы он ее как следует напугал. Скорее всего напугал, а тот переборщил. Но почему порвала с подлецом? Просто эта чудная девушка положила конец домоганиям подлеца! И с каким бесстрашным презрением она отворачивалась от этого ублюдка, и как она не испугалась назвать его мерзавцем, чуть не поплатившись за это жизнью! Какую замечательную девушку я спас!
Постой! Постой! А может быть, не совсем так?
« – Провокация! – воскликнула она потрясенным голосом. – Какое гениальное совпадение!»
Скорее, в ее сознании одна провокация совпала с другой. И обе провокации оказались очень близкими по времени. Отсюда: совпадение! Не две мысли об одной провокации совпали, как я думал, а две провокации совпали по времени. Тут совершенно точно. Попробуем пойти дальше.
« – А чем вы занимаетесь? – спросила она.
– Я историк, – сказал я.
– А-а-а, историк, – вздохнула она».
С облегчением? Кажется, с облегчением. Конечно, о содержании кейса она знает. Предположим, дома она его раскрыла и прочла запретные в стране документы. Кто их ей передал? Совершенно неизвестная личность. Ни имени, ни фамилии. И тогда она воскликнула: «Это провокация!» Но ведь она умная девушка! Не могла же она не знать, что провокатор не спасает от смерти провоцируемого. Но ведь так мог воскликнуть кто-то из домашних, совсем не она! Конечно, только так. Если бы, когда я сказал о провокации, она бы вспомнила, что и она сама об этом подумала, она бы воскликнула по-другому:
– Какое гениальное совпадение! Я тоже подумала о провокации!
И теперь совершенно ясно, что повторились слова других людей – мои и еще кого-то. Скорее всего – отца. Возможно, он диссидент, ждущий обыска. И тогда такой неожиданный документ в доме – признак провокации и близкого по времени обыска. А может, ее отец большой человек? Он тоже мог это воскликнуть».
Заур знал, какая грызня идет наверху, и там не гнушаются никакими методами, чтобы свалить соперника.
«И потому она облегченно вздохнула:
– А-а-а, историк.
То есть не провокатор подбросил кейс с такими документами. Значит, просто историк, это его профессиональные занятия. Только он слишком далеко зашел в этих занятиях. Отсюда и намек на колесо истории, под которое я могу угодить. Она меня жалела и предупреждала», – подумал он.
Но при чем тут паспорт? «У нас такой дом», – сказала она. Может, это дом атомщиков и у них при входе паспортная система? Но в Мухусе он бывал в доме профессора-атомщика, в дочь которого был влюблен, там не было паспортной системы. Там не было, а здесь есть. Какой странный вариант судьбы, если он снова попадет в дом атомщика. А может, дом в смысле семья? Такая семья. Родители точно хотят знать, кто спас их дочь. Ну, ладно, паспорт так паспорт. Его охватило сладостное предчувствие долгого романа, переходящего в женитьбу. Пора, пора, покоя сердце просит.
Он вспомнил, что еще не ужинал, и пошел на кухню. Нагрел чайник на газовой конфорке, нарезал хлеб, вынул из холодильника масло и сыр. Сел ужинать. «Я уже оправдал свою жизнь, – думал он, все больше и больше умиляясь собой, – я спас от смерти девушку. Конечно, родители ее будут моими союзниками».
В это время на кухню вошла его соседка. Он даже не заметил, когда она пришла домой. Сейчас она была в черной нижней рубашке с голыми руками, с яростными бедрами и мощными, косящими грудями, просвечивающими сквозь ткань. Такой оголенности еще не бывало, и это звучало как лозунг: сегодня или никогда!
– А я думала, вы уже спите, – сказала она, якобы смущенно улыбаясь. Но даже сделать вид, что смутилась, ей было трудно.
Заур рассеянно кивнул ей, продолжая ужинать. Она явно думала, что произведет на него на этот раз сильное впечатление, и, может, ждала игривого разговора. Но Заур молча ужинал, и она прошла к мойке и стала мыть скопившиеся за несколько дней тарелки. Он с тайным юмором следил за выражением ее лица, на котором было написано горестное сиротство, одновременно выражающее и оскорбленное целомудрие: «Если уж на вас и это не действует, не могу же я на кухню выходить голой?!»
«Можешь, можешь, но мне это ни к чему», – думал Заур, отхлебывая чай. Стриптиз голой руки, трясущейся над тарелками, наконец окончился, и она с выражением смиренной оскорбленности стала выходить из кухни как бы под бременем своих тяжеловатых чар. Но яростные бедра под ее рубашкой сами по себе работали в ритме соблазна, по-видимому, минорные сигналы хозяйки до них не доходили, если они вообще не работали в автономном режиме.
Через некоторое время он покинул кухню и прошел в свою комнату. Несмотря на минорное выражение лица хозяйки, дверь в ее комнату была, как всегда, гостеприимно приоткрыта. Разумеется, как всегда в тех случаях, когда ни мужа, ни любовника не было при ней.
На это ее гостеприимство он не только не отвечал встречным гостеприимством, а, наоборот, запирался в своей комнате с плюшкинской тщательностью. Но при этом (деталь!) он никак не хотел ее оскорбить и всегда старался действовать ключом как можно тише: если запираешься, запирайся деликатно.
Иногда, лежа в темноте, он вдруг проникался тревожным сомнением относительно того, запер он дверь или нет. И тогда, тихо встав, он на цыпочках в темноте подходил к двери и легонько толкал ее, чтобы убедиться, что она надежно заперта. Он ее боялся. Боялся, что однажды ночью проснется и обнаружит ее в своей постели и вдруг не в силах будет ее прогнать.
Ему было так жалко ее мужа, такого интеллигентного и даже физически такого хрупкого, что иногда боязно было, что эта молодка с яростными бедрами однажды если не придушит его, то случайно придавит в своей постели.
Ну зачем ей мужской гарем из трех наложников, думал он иногда. Мысль о том, что его, Заура, ей нужно совратить для того, чтобы он не мог донести ее мужу про ее любовника, приходила ему в голову. Но он ее отвергал. Для этого она ему казалась слишком простодушной. Может быть, и напрасно.
Но сейчас дверь была так надежно, так уютно заперта, и ему так сладостно было думать о завтрашней встрече с этой стремительно-стройной девушкой с такими недоступными синими глазами! И он ее спас от смерти, и не может это просто так кончиться, и должна начаться какая-то новая волшебная жизнь. Он с улыбкой заснул, и ему всю ночь снились томительные сны с этой девушкой, и он ее так явно ощущал, что, проснувшись, долго не мог поверить, что ее рядом нет, а он ощущал ее всем телом, и даже затекшая рука явно говорила, что на ней лежала, и долго лежала, ее головка. И тогда он вновь и вновь убеждался не только в мудрости, но и в зримой реальности того, о чем древние говорили: жизнь есть сон, а сон есть жизнь.
На следующий день ровно в два часа он стоял в одном из арбатских переулков возле большого нового дома, о существовании которого он не подозревал, хотя, казалось, неплохо знает окрестности Арбата.
Когда он вошел в дом и увидел обширный вестибюль первого этажа, он сразу понял, почему она просила его захватить паспорт. За столиком сидел милиционер и уже уставился на него. Он понял, что надо подойти к нему. Подошел и показал милиционеру паспорт, чувствуя некоторую тревогу. Милиционер раскрыл паспорт и довольно долго сверял его внешность с фотографией. Это был пожилой человек в очках. Взглянув на Заура из-под очков, спросил:
– Вам в какую квартиру?
Он назвал. Милиционер удивленно посмотрел на него, а потом набрал номер какого-то телефона. Трубку на том конце сейчас же подняли.
– Вы ждете гостя? – спросил он.
– Да! Да! – раздался знакомый нетерпеливый голос. Милиционер, мужественно преодолевая затруднения, прочел имя и фамилию Заура и спросил в трубку:
– Этого человека вы ждете?
Заур страшно заволновался, она же не знает его имени.
– Да! Да! – громко раздалось в трубке. Умница, подумал Заур, она, конечно, сразу все поняла.
– Надо же заранее заявлять, Лина, – с ворчливым домашним упреком сказал милиционер и положил трубку. – Проходите, пятый этаж, – кивнул милиционер на лифт и вернул Зауру паспорт.
Заур прошел в лифт и нажал на кнопку. «Мы познакомились через милиционера», – думал Заур, прислушиваясь к мягкому, успокаивающему шуму лифта. Он вышел на пятом этаже, озираясь, удивлялся, что на этаже только одна квартира. Такого он не встречал. Он нажал на кнопку звонка. Раздались очень глухие и очень быстрые шаги. Дверь распахнулась. В дверях, улыбаясь, стояла вчерашняя девушка. Как ей шла улыбка! Сейчас она была еще привлекательнее, чем вчера. На ней были те же джинсы, но не черная рубашка, а синяя кофточка с коротенькими рукавами. Такие трогательные, тонкие, длинные руки. «Как глупо, – подумал Заур, – что поэты столько раз воспевали женские ноги и никто не догадался воспеть вот такие трогательно опущенные тонкие руки».
