Игорь Соколов - Метафизика профессора Цикенбаума

Где истина? – спросил вдруг Цикенбаум
У девы приоткрывшей свое лоно,
Девчонка просто засмеялась: Вау!
Ты и в любви такой отчаянно ученый?!

Цикенбаум покраснел, но его стыд
Умело скрыт был тьмою ночною
И сам он страстной девою обвит,
Наслаждался ее нежной глубиною…

Но час спустя он задает опять вопрос:
Где истина и в чем она хранится?
Вместо ответа пламенно взасос
Его целует чуткая девица…

И Цикенбаум над Окою в свете звезд
Опять как сладострастный конь резвится
И потом опять дрожит от слез,
Но тьма скрывает молчаливые их лица…

И дева как волшебница из грез,
Его душою завладела словно птица,
И цепь таинственных ночных метаморфоз
Заставляют их друг в друга воплотиться…

Однако утром сонный Цикенбаум
Об истине задумался вновь вслух:
Где истина и что такое «Вау»?
И дева прошептала: Вау – дух!

Он проникает в души темной ночью
И соединяет вмиг тела,
Ты сам его испробовал воочью,
Одеваясь музыкой тепла…

Тепла, любви, добра и света,
А истина, которой нет нигде,
Ты напрасно ищешь, вроде ветра
Истина бежит по всей земле…

Но следов нигде не оставляет
И такие же пытливые, как ты,
В наших лонах, забываясь, тают,
Будто пытаясь проследить весь путь мечты…

Цикенбаум с придыханием пьет водку,
Дева нежная уселась на колени
И раскрыв свою дражайшую середку,
Соединилась с ним в безумном наслажденьи…

А я рядом на траве ловил мгновенья
И тоже с девой жаркой как во сне,
Два совершенных сказочных творенья
Мы исчезали в сладостном огне…

И Сидоров с девчонкой в обладанье
Всю душу, точно воду расплескал,
Девчонка светлая как солнце мирозданья
Высветила весь его астрал…

И только одинокий Амулетов
Хватал не дев, а рыбу из Оки
И ночью подвывал тихонько с ветром,
Пытаясь излечиться от тоски…

Несчастный Сидоров опять впотьмах напился,
Ока не отражала звезд с луной,
И тучи в небе жизнь лишали смысла,
Неизвестность вырастала тьмой ночной…

Сидоров подумал и заплакал,
Жалея всех как самого себя,
Он вдруг завыл как жалкая собака,
Не замечая вокруг сладостных девчат…

Красавицы из сказочного леса,
Несли ему на крыльях благодать
И Сидоров затих, почуяв беса,
Возжаждав в лонах тайну распознать…

Вдруг дождь полил, но чудные соитья
Продолжали воскресать собою жизнь,
И Сидоров приподнятый открытьем,
Глазами устремлялся только в высь…

О, вот, оно, волшебное созвездье,
Глубина всех сладострастных жен,
На берегу Оки в безумно сладком месте
Сидоров был страшно впечатлен…

О, Боже мой, они все поимеют
От меня прекраснейших детей,
Но кого из них назвать женой своею,
Ведь не развратник – я, и не злодей?!…

Тут милое и славное созданье,
Вмиг Сидорова резво приобняв,
Впустила его в лоно Мирозданья,
Шепча ему на ложе нежных трав:

Не бойся наш могучий повелитель,
Все станут до одной тебе женой! —
И Сидоров зажил как небожитель,
Наслаждаясь их чудесной глубиной…

Я вышел в ночь – там Цикенбаум
Молчал тревожно среди дев,
Арнольд Давыдыч мудрый самый
Молчал в раздумьях, ошалев…

И девы тихо робко плачут,
Его в смятенье окружив,
И сам он как-то странно мрачен,
Хотя с лица здоров и жив…

Арнольд Давыдыч, что случилось,
Или земля с оси сошла,
Иль конец света очень близок,
О чем болит твоя душа?!…

Молчи, несчастный, я пытаюсь
Проникнуть в Вечность, в ее суть,
Мне лона дев явили ярость,
Едва наметив в небе путь…

Я проницаю взглядом небо,
Но вновь встречаю ту же муть,
Вся Вечность будто лоно девы
Мне не дает на мир взглянуть…

Опустошен я чудным счастьем
И как ученый, и мудрец,
Я даже с девой в дикой страсти
Осмыслить должен свой конец…

О, Боже мой, к чему, профессор,
В кругу пленительных сердец
С таким ужасным интересом
Глядеть на собственный конец?!…

Вздохнул с улыбкой Цикенбаум
И деву сладостно обняв,
Стряхнул с себя печальный траур
И удалился в тьму забав…

Я долго слышал крики, стоны
И думал только об одном, —
Как хорошо быть окрыленным
Во глубине прелестных лон…

Цикенбаум был в гостях,
Лег в постель, глаза зажмурил,
Вдруг девчонка на коньках
Залетает словно буря…

Восьмерку ролики рисуют,
Арнольд Давыдыч страстно дышит,
Девчонка ярким поцелуем
Его подбрасывает выше…

И юбку тут же задирая,
В нем пробуждает злой инстинкт,
И Цикенбаум с ней играя,
В нее вонзается как винт…

И так, и сяк на ней кружится,
Да и она горит на нем,
Кровать как-будто колесница
Летит в какой-то чудный сон…

Так в замке олигарха Н.
Осеменил дочь Цикенбаум,
Имея множество проблем,
Он все решил их ночью спьяну…

Под взглядом Цикенбаума кружится
Мир нежных дев загадочным волчком,
Горят безумной жаждой лица
И с диким стоном девы исчезают в нем…

Из лон волшебных пламя льется в Вечность,
Цикенбаум с девами во сне
Обозначает ярой страстью Бесконечность
Образа явившегося мне…

Метафизика отчаянного типа
Сфокусировала страстная Любовь,
Либо желание ее, еще что-либо
Что согревает в помраченье кровь…

Так взорвавшийся в реальности из мифа,
Все человечество прибрал к себе герой,
Любая дева хочет нимфой
Соединиться с ним и с тихою рекой…

Когда Луна в воде дрожит немного
И лунными дорожками глаза
Вдруг извлекают образ Бога,
Хотя извлечь Его нельзя….

Сидоров уснул под сенью ив,
Дева тут же бойко прилегла,
У Оки с ним водочки испив,
Сплотила неожиданно тела…

Сидоров подумал, что во сне
Он видит свет ее очей
И как рыба в нежной глубине,
Ощущает счастье только в ней…

Сон проходит, Сидоров молчит,
Кругом ночь, и дева голая на нем,
Притомилась от любви, и сладко спит,
Так, выходит, это и не сон…

Только раз вздохнул, она проснулась
И ручкой гладит его стыд, —
Стыд, обезумев, рвется в ее юность
И разливается в ней страстью, паразит…

Что делать, если чудное желанье
Нас завлекает в тьму прелестных лон, —
Подумал Сидоров, – какое оправданье
Искать, когда любовь со всех сторон…

Рождает стон и крик проникновенья,
За девой Сидоров пронзает небосклон
И блаженной точкой вечного кипенья
Ложится с ней опять в волшебный сон…

Мир происходит от одной безумной вспышки, —
Цикенбаум деве прошептал,
Пробираясь в ее сладкое затишье,
Он ощутил божественный астрал…

И вдруг задумал объяснить ей Образ Бога,
Как в пустоте Вселенной он совсем один
Пытается согреть себя немного
Творением загадочных картин…

Он созерцает время как движенье,
В то время как мы прячемся в себе,
Любовью ослепляя постиженье,
Противореча Богу в яростной борьбе…

– Но как он допустил, – спросила дева, —
Саму возможность нам себя изничтожать
И по лучам перетекать в другое небо,
Едва почуяв сердцем благодать?!…

Цикенбаум только грустно улыбнулся
И в деву снова сладостно проник,
Слова исчезли – в яркой вспышке чувства —
Мысль не мог произнести язык…

Так Цикенбаум доказал блаженной деве,
Что вместо истины дано нам естество,
Даже в цветах на самом пышном древе
Мир постигает сам себя через него…

А как же быть с материей, что длится, —
Спросила дева, заходящая в Оку…
– О, как же говорлива ты, блудница,
Сейчас я вновь тебя пространством облеку…

И ты узнаешь, что испытывает птица,
Я в небеса тебе взобраться помогу…
Они в волнах Оки нашли единство,

Их цель была заранее ясна,
Пережить пожары и бесчинства,
Пока их трепет берегла весна…

Цикенбаум спал на ветке словно птица,
Луна с нежностью пронзала небеса,
А на нем качалась чудная девица
И две луны дрожали у нее в глазах…

Эта жизнь как будто сказка снится,
Цикенбаум думал, чувствуя ее,
Из звезд глядели прожитые лица
И занавешенное Смертью бытие…

Любовь плутала по листве как по страницам,
С девицей быстро написался их роман,
Но до сих пор она на нем и страстно тщится
Проплыть насквозь божественный туман…

И глубиною Цикенбауму раскрыться,
Чтоб он вкусил с ней сладостный дурман,
А она очаровательной блудницей
Обрисовала чудеса прелестных стран…

Так трепетали двое на тончайшей ветке,
Вкушая в небе восхитительный порыв,
В безумном лоне зарождались детки
И с наслажденьем криком Вечность известив…

Они сорвались в солнечное утро,
И оторвавшись мигом от  земли,
Вдруг ощутили, как Господь их мудро
Снабдил целительным дыханием Любви…