Игорь Соколов - Великой тайной светится Любовь

Живу в мираже,
Прозябаю на крыше,
И местность в душе
Становится выше…

Иллюзии – старт,
Реальности – финиш,
Мой страстный азарт,
Дальше носа не видишь…

Все стало другим,
Спираль в Бесконечность,
Растянута в дым
Живая беспечность…

Стою на краю
И не чувствуя веса,
Живу как в раю,
Но знаю, что пьеса…

Имеет финал,
Как и начало,
Мир, идеал
Все в мгновенье пропало…

И опять в мираже,
Прозябаю на крыше,
Но тянет уже
Потемней и пониже…

Поближе к земле,
К своим же останкам,
К любимой во мгле,
Ко всем теткам и бабкам…

Гниют не они,
А безумные мысли,
Ненастные дни
И несчастные жизни…

Все кучкой сложились
В могучую стать,
Чтоб снова на милость
Людей убивать…

За призрак идеи,
Звон жалкой монеты,
Вот жуть панацеи,
Мечты не допеты…

Но там мир вдали
И за сказочным краем
Лоном любви
Чудо вновь раскрывает…

Человечество спешит судьбе навстречу,
Я разглядел в движенье повторенье
Все то, что было, – отразилось в речи, —
Одно бессмысленное головокруженье…
Вот он символ всякой странной жизни,
Мы брошены иль ползать, иль летать,
Но ковыряясь в грязи или в выси
Все равно до смысла не достать…

Вот отчего грустит отчаянно священник,
И с Цикенбаумом, со мною водку пьет,
Мы над Окой сидим, разглядывая тени
От облаков, плывущих словно наш народ…
Такие ж профили, расплывчатые лица,
Изменчивых уродцев хоровод,
Однако хорошо хоть раз напиться, —
Цикенбаум говорит и водку пьет…

Его целуют сладостные девы,
Священник гладит их исподтишка,
И льются нежные напевы
На небо прямо с детского горшка…
Вот оно, профессора потомство,
Цикенбаумы в пеленках, во плоти,
Однако в детях нет совсем уродства,
Как будто ангелы на землю к нам пришли…

И задержались в наших жалостных объятьях,
И голосами проплывая над Окой,
Поют о том, что все мы сестры, братья,
И уходим все в неведомый покой…
Так шептал сквозь слезы благостный священник,
И девы слезы, молча, проливали,
И Цикенбаум говорил лишь, – понедельник
Раскрылся нам закатом и печалью…

Но все же, что-то здесь прекрасное и было,
В горящих страстью лицах  и в словах
Сияла чудная таинственная сила,
Оживляя вновь безумный прах…

Все относительно, – во мраке душных комнат,
В гробу под покосившимся крестом,
В песочнице с совком еще ребенок, —
Я Тайну ощущал со всех сторон…
Под деревом в дожде и на болоте,
И на холме высоком у реки
Бывал задумчив часто и бесплотен, —
Я легкой тенью улетал, – мои шаги…
Вонзаясь в небо, тут же исчезали
За жизнью тех, кто не оставил здесь следа,
В волшебном Образе таинственной печали,
В покое храма под защитою креста…
Под куполом, сливающимся с небом,
Под ангелом, срисованным с меня,
И даже в лоне самой сладкой девы,
Весь в ощущении божественного сна…
Я чувствовал в бескрайнем мирозданье
Какой-то свой единственный причал,
Я плыл к нему, измученный незнаньем,
Мой взрыв внутри звучал как Баховский хорал…
Я с Иоганном вместе поднимался в небо
По омовению живущих в сердце крыл,
Со мною выросших из сладостного плена,
Из лона матерей, из тьмы могил…
Еще не вырытых, но уже втайне бывших,
Впуская мир в невидимый свой дом,
Кто он, создавший это странное затишье
В гробу под покосившимся крестом…
Не я, не Он, и даже не Всевышний,
Забывшийся в творении земном,
Он мне казался чудом, но излишним,
Осенивший всей ничтожности закон…
Он отражен был поворотом наших судеб,
Принимая форму вечного ключа,
Он раскрывал пороки жалких судей
И пальцев дрожь слуги и палача…
Вот роли, вмиг доставленные ветром, —
Кто их поймал, в сценарий сам вошел,
С тоскливым ангелом я плыл по белу свету,
Не пытаясь вжиться в собственную роль…
Но исподволь сама будто мечтанье,
Она меня впускала в миражи,
И с девой нежной в страстном обладанье
Я пролетал мгновений этажи,
И превращал существованье в привыканье
К звучащей в Образе моем безумной лжи…

Ужасная картинка отторженья,
но где оно, прекрасное спасенье,
неужто где-то там в других мирах
вновь расцветет наш злополучный прах…
Ах, ах, с улыбкой на устах,
я провожаю ангелочка света,
и видя крыльев призрачный размах,
вновь ощущаю всю бессмысленность привета…
Ведь он придет обратно, но меня,
неужто извлечет он из огня,
вернет мне память с нежным лоном девы,
отбросит камень, панихидную напевность,
и снова даст любить всю ночь ее,
из многоточий тоже бытие…
нас снова будет опускать в пожар крушенья,
и тот же грех и боль разоблаченья…
нас приведут к лежанию во прахе…
о, где мои безумные девахи…
нет, до свиданья, ангелочек света,
не нужно мне прощального привета,
уж, если дашь бессмертия, тогда
и загорится моя яркая звезда…
и день, и ночь огонь проникновенья
распотрошит безумие забвенья…

Связала встреча двух влюбленных,
Укрыли их листвой леса,
Затрепетала нежным лоном
Безумной девушки краса…

И даже небо было склонно
Ловить земные чудеса,
Затрепетала нежным лоном
Безумной девушки краса…

Стихи читал ей парень скромно,
Чуть потупив свои глаза,
Затрепетала нежным лоном
Безумной девушки краса…

Меня здесь не было, мой образ улетел,
Я много раз в себе его носящий,
Чуял тот же самый беспредел,
За которым осмысленье в темень тащит…

Обозначая мной таинственную цель,
Что ангел или Бог вдали обрящет
И на траву уложит, в мягкую постель,
Потом в свой заповедный гулкий ящик…

И следом в след, сном зачарованный как зверь,
Я скроюсь в памяти, как след мой в настоящем,
И во Вселенной мне подарят колыбель,
Как для грозы в безумии парящей,
Несущей к звездам дорогой отель…

Где звук весьма безжалостно манящий
К горячей деве прислоняет вмиг свирель,
Рисуя телом образ мой пропащий,
Будто корабль, ощупывая мель,
Раскроет путь в бескрайность предстоящий…

Обрывая дверь мечты с петель,
Она подарит мне мгновенье века слаще,
Издав такой чудесной силы трель,
Что я взмахну огнем с крылами, словно ящер,
И унесу ее за тридевять земель…

Но нет меня, мой образ улетел,
Лишь тень выдумывает признаки борьбы
И чья-то очень грустная капель
Оплакивает сон моей судьбы…

Мое лицо лишилось своих глаз,
Хранило фото только странные пустоты,
Но в этой пустоте царил рассказ,
Имеющий в пространстве повороты,
Тех случаев, что привели в экстаз
Не раз меня и тьму пропащих дев…
Мы жили странно, от движенья ошалев, —
Эпоха грубой силы и отчаянья
Стирала символы былого созидания…
Так государство, став ненужным никому,
Само собой отправилось ко дну…
И в этой куче странных чудных тел
Я свой экстаз в квартирке маленькой имел…
Я приводил туда несчастных женщин,
Ищущих везде своей любви,
Я пропадал, их сладостные клещи
Имели силу яростной борьбы…
Их было много трепетных созданий,
Они вливались в мое пиршество ручьем,
Я в них искал огонь живых сгораний,
Раскрывая образ пламенным ключом…
Но после в одиночество срываясь
И обезумев в спешке каждодневных дел,
Я к себе испытывал вдруг жалость,
Как будто жить я так, и не сумел…
Или ошибка в мои чувства вкралась,
Везде царил умалишенный беспредел…
Бандиты убивали, люди крали,
Имущество по-своему деля,
И только образ, освященный лишь печалью,
От храма к храму, шел за мной скуля…
Я видел много в жизни потрясений
И прикасался к краешку гробов,
Словно ища в своем неведенье спасенья,
Как в юных девах чистую любовь…
Но была грязной и любовь, и святость,
И люди быстро постарели, и ушли,
Едва собою обозначив вероятность
Такого же прежалкого пути…
Что сделать мне, когда глаза пустые
Из фото раскрывают много тайн,
На небе чувства словно ангелы святые,
А за ними наш всеобщий рай…
Раскрой же дверь через пустоты глаз
И ощути со мной, красавица, экстаз…
Я ведь ловил в пещере сладостную нежность,
И ты почувствуй то, что было прежде…
И никогда уже не станет здесь таким…
Таким отчаянным прекрасным чистым свежим,
Жизнь превращается в один прозрачный дым
И люди тают вслед за обликом надежды,
Но все мы здесь еще, и с вами говорим,
Вновь постигая чувствами безбрежность,
Невероятность, чей пожар неотвратим…