Владимир Гой - Стертые времена
Я вспомнил улыбающееся дружелюбное лицо Эдика и просто не хотел верить, хотя знал точно, что это правда.
– Этот козёл тебе завтра обязательно позвонит, ты так же и говори, как я сказал! И ещё скажи: если деньги нужны – не проблема, лишь бы всё было, как вы договаривались, с прибылью. Посмотришь, завтра же отдаст, крыса подколодная!
На следующий день всё так и произошло – мне позвонил Эдик, и первое, что я услышал: «Ты почему не сказал, что это деньги Марка? Я с ним работать не хочу! Куда тебе деньги привезти?»
Я предложил отвезти прямо Марку, но он отказался – видно, боялся не вернуться от него, и привёз их мне.
После этого мне больше не хотелось приезжать в клуб, где тебя окружали люди с дружелюбными улыбками и, может быть, ядовитыми мыслями. Вскоре я продал свою яхту и больше там никогда не появлялся.
Глава 12
Уже около месяца мы с женой колесили по Европе на своём родстере, любуясь старинными городами, неприступными крепостями, которые раньше представляли в своих воображениях только по книгам Александра Дюма, наслаждались местными винами в маленьких загородных отелях под сенью деревьев. Май – это, наверное, лучшее время для путешествия по Европе на машине.
От Рижского залива, где по календарю уже тоже началась весна, но в тёмных углах леса и дворах, куда не добирается солнце, ещё запросто может лежать снег, ты постепенно попадаешь почти в лето. Вдоль дороги прямо у тебя на глазах, как в сказке, на кустах набухают почки, перед границей с Германией они уже начинают зеленеть, под Франкфуртом-на-Майне превращаются в сочные листочки, а во Франции всё вокруг уже покрыто яркой праздничной зеленью.
Желание уехать навсегда куда-то в эти края возникало у меня не раз, я даже стал присматривать какую-нибудь недвижимость на берегу Бискайского залива. Но меня еле отговорил мой хороший приятель, который поселился в Монако и, прожив там где-то лет десять, вернулся на родные латвийские берега.
Его формулировка была проста: «Хорошо там, где нас нет! Все, во всём мире или друг друга ненавидят, или просто не переносят на дух. Тут всё то же самое, что и у нас: французов, да и всех других европейцев, жёстко сдерживает только закон, а так бы они давно перерезали друг друга. Они тут мечтают о Варфоломеевской ночи! Даже если ты будешь глухонемым, к тебе всё равно будут относиться настороженно – а вдруг ты только прикидываешься своим. Вот улыбаться они научились приветливо, нам до них далеко, надо ещё тренироваться и тренироваться, чтобы оскал стал похож на улыбку. Просто там, где наша родные края, нам всё равно лучше».
Здесь об этом думать не хотелось. Просто хотелось какого-то счастья и спокойствия.
С Жоржем Полонским, немолодым элегантным французом мы познакомились на пляже в Ницце. Каждый год в мае он приезжал сюда и гостил у своей матери, девяностолетней дворянки, которую прибило к французскому первой волной эмиграции из России. С этого и началось моё настоящее знакомство с Францией.
Как и положено при нормальном мужском знакомстве, мы начали с бутылки вина. Потом в ход пошла другая, потом ещё, а вскоре у нас появилось ощущение, что мы знакомы уже сотню лет. Расстались мы далеко за полночь и договорились встретиться на следующий день на пляже отеля «Негреско», где и происходила эта увлекательная попойка.
Я сидел за столиком в летнем ресторане в одних пляжных трусах, отпивая из бокала охлаждённое «Шабли». На берег лениво накатывались мутные лазурные волны, дул лёгкий утренний бриз. Я был одним из первых, ранних, нежданных клиентов, и до открытия ресторана было ещё часа два. Но хозяин Руди, француз родом с Мадагаскара, помнил мою вчерашнюю пьяную щедрость, сам постелил мне скатерть и понимающе принёс бокал вина, показывая жестом, что это подарок.
Вдали на полуострове находился аэропорт, где постоянно взлетали и приземлялись самолёты, но звук их мощных двигателей сюда не долетал. Это казалось живой картинкой, которая занимала мой взгляд.
В мае на Лазурном побережье по утрам пахнет свежестью и прохладой, толпы потеющих туристов не забивают до отказа набережную с утра и до самого вечера. Здесь нет безумных очередей в известные на всю Европу рестораны, всё здесь ещё дремлет. И только когда наступает время Каннского кинофестиваля и «Формулы‑1» в Монако, всё начинает понемногу преображаться.
Но это ещё не туристы, это те, кого будоражат гонки болидов, и они все с возбужденными лицами сидят на трибунах или в «Кафе де Пари», наблюдая, как машины проносятся с безумным, надсадным рёвом двигателей на крутых виражах Монако и улетают дальше, скрываясь за следующим поворотом.
Другие в это время сюда приезжают с мечтой и проводят всё своё время в Каннах в надежде – вдруг их заметит какой-нибудь известный режиссёр и, как волшебник, подойдёт прямо на улице с невероятным предложением сняться в фильме. Любопытных тут тоже предостаточно, но их место обитания – это окрестности Канн, а не Ниццы.
– Бонжур, – раздалось приветствие за моей спиной. – Ты уже пьёшь вино? – удивлённо спросил Жорж.
Я шутливо поправил его:
– Не пью, а лечусь!
И увидел, как хозяин ресторана отделился от стойки бара, который находился в глубине под навесом, и уже шёл в нашу сторону с полным бокалом для Жоржа.
– Мерси боку! – ему ничего не оставалось, как поблагодарить Руди и присесть рядом со мной.
Вскоре пришла Лера. Увидев её, Жорж весь преобразился, быстро поднялся со стула, и они троекратно расцеловались, как старые друзья. Я видел, что ему безумно нравится Лера, да и кому она могла не понравиться!
Две недели мы провели вместе с ним в Ницце, днём загорали на пляже, удобно устроившись в мягких шезлонгах и попивая прохладное белое вино. В обед заказывали что-нибудь у Руди, чаще всего это были огромные креветки под соусом а‑ля Мадагаскар, коронное блюдо этого места.
Ближе к вечеру я переходил на джин с тоником, а Жорж с Валерией наслаждались всё тем же белым вином. На ужин мы отправлялись в ресторан «Миссисипи», где была приятная итальянская музыка и хорошая кухня. Потом Жорж обязательно провожал нас до отеля «West End», где мы останавливались уже второй год подряд, прощаясь, галантно целовал руку Валерии и дружески обнимал меня.
Уехал он на два дня раньше нас, и сразу возникло ощущение пустоты, словно с нами расстался близкий родственник, и сожаление, что мы не услышим по утрам его мягкое, протяжное «бонжууур».
В это утро мы не пошли на пляж, спали почти до обеда и потом ещё долго нежились в огромной кровати, любуясь изумительным видом из окна. Моим завтраком была маленькая бутылочка джина с тоником и кубиками льда из мини-бара, такой же завтрак достался и Лере.
– А не пойти ли нам на базар и устроить там праздник живота?
Это было отличной идеей, я спрыгнул с ложа и стал натягивать джинсы.
На длинных прилавках в изобилии лежала свежая майская клубника, которая появляется на наших рынках только в середине июня. Тут было всё, что у нас на берегах Балтики будет лишь через пару месяцев. Это было необычно и очень вкусно.
По окружности были расположены десятки маленьких ресторанчиков, где предлагали только что выловленную рыбу, кальмаров, креветки, во льду лежали устрицы, которые сюда доставляли самолётом из Нормандии, но доверчивые туристы, ослеплённые ярким солнцем, считали, что они пойманы тоже тут. Этот обман нравился всем, даже мне, и хотелось думать, что сегодня утром они ещё лежали где-то на дне моря.
Как заправские французы, благодаря урокам Жоржа, мы заказали вино одной из лучших марок, которые он нам рекомендовал и вместе с нами дегустировал. К вину заказали какую-то рыбу, которая била хвостом в куче льда. Гостей обслуживал сам хозяин, он ловко выхватил рыбину и скрылся на кухне, а через несколько мгновений уже стоял возле стола и откупоривал запотевшую бутылку белого французского.
Слегка поболтав вино в бокале, я отпил глоток, пытаясь почувствовать в нём что-то какой-нибудь изъян, но придраться было не к чему. Пока жарили рыбу, как-то незаметно кончилось вино, но вместе с тем пришло ощущение полного счастья – вокруг суетится народ, с прилавков доносятся тонкие запахи пряностей, клубники, свежих фруктов. И тут вдруг я понял:
– Лера, ты обратила внимание – кислой капустой не пахнет!
И мы одновременно залились смехом, вспоминая преследовавший нас запах капусты и разносолов на нашем знаменитом Рижском рынке, который радовал лишь с похмелья и не вызывал не только никаких иллюзий счастливой жизни, но даже намёков на неё.
Уезжать не хотелось, вот так бы сидеть изо дня в день за этим столиком и сидеть. Конечно, вскоре это надоело бы, как и всё постоянное в этом мире, и мы бы стали мечтать о какой-нибудь дряни вроде сала или той же кислой капусты, которая сидела в наших генах.
