Фарид Нагим - Танжер
– Можно, я тоже? – и я закурил с невероятным наслаждением.
Появился Герман почему-то со своей собакой спаниелем. Он смотрел прямо на нас и не видел. Собака жалась у ног. Водитель моргнул фарами.
– Генка, в машину!
Генка был мокрый, с коротким и теплым язычком.
– Сказал, пойду с Генкой гулять. Всё, поехали, – сказал Герман, сурово блестя очками в темноте.
Проехали мимо старинного круглого здания, слева парк, справа Тимирязевская академия, это место всегда казалось мне мрачным и страшным, каким-то обособленным в Москве. Дорога была пустая. Впереди клубились снежинки, вспыхивали и бросались из стороны в сторону вслед за световыми раструбами.
– А я же из Алматы приехал, совсем недавно! Там вообще света нет, горячей воды, газ подают только на несколько часов в день, прикиньте? – я говорил так, будто Герман с водителем были незнакомые мне люди.
«Неужели мы купим проститутку?!»
– Она была актрисою и даже за кулисами играла роль а… – приятно светила в темноте панель автомагнитолы, и звучал голос певца.
– …а мы его по морде чайником, а мы его по морде чайником, а мы его… Раздумываете, кому что подарить? Начните с Нескафе Классик… улыбайся с нашим радио… официальный курс доллара не изменился и на завтра составляет пять тысяч семьсот тридцать девять по курсу ММВБ… Че-е-ерный дракон не нарушай счастья за-акон, че-е-орный дракон…
– А вы классно водите машину! Уверенно так. А прикиньте, я один раз ловил частника, до общаги доехать, а остановились менты, ну и подвезли меня. Так я пока с ними ехал, всю свою жизнь вспомнил, родных, и раза три с ними со всеми простился, так они гнали! А всего-навсего какие-то «Жигули», прикиньте!
– Так у них же движок форсированный.
– Лучше вот здесь проехать, я здесь всегда сворачиваю.
Генка, услышав голос Германа, упруго зашевелился в ногах.
Я вольготно развалился, раскинул руки по спинке, широко раздвигал колени и двигал бедрами.
…а ты опять се-егодня не пришла, а я так ждал, надеялся и верил, что… колокола и ты войдешь в распахнутые двери… – на блатной манер пел голос радио.
Головой я понимал всю примитивность мелодии и слов, но сердце откликалось на них и стонало от горя и счастливого предчувствия. «Это же я. Я в какой-то машине. Светятся огоньки. Куда-то еду в снежной ночи, и что-то будет с тобой, Степной барон»?
– Как поедем, от Белорусского?
Свернули в темный переулок и вдруг выскочили и уперлись в гигантскую стену света на Тверской. Повернули и наша машинка, извиваясь, проскользила в черной блестящей витрине. Елка на площади. Её не было видно, только огни фонариков и звезда наверху. Реклама MARTINI и DAEWOO дымилась от снежинок. Торцы сталинских домов подсвечены снизу сильными фонарями, и снег в их свете поднимался вверх, в небо. Разноцветные огни и полосы освещали салон, скользили по нашим головам, по моим синим рукам с надувшимися венами. Иногда Генка вспыхивал, сиял глазами и языком у моих ног и также резко исчезал.
«…что ла-ла-ла колокола, и ты войдешь в распахнутые двери… что ла-ла-ла колокола, и ты…»
– Слушайте, не может быть, это же капитализм какой-то?! – мне приятно было играть простака и наивно удивляться.
– Вот здесь остановись, – сказал Герман.
Генка, услышав голос, перелез к нему на колени. Остановились возле киоска. Кучка девушек.
– Стройся! – повеселевшим голосом крикнул Герман, и они вдвоем с Генкой высунулись из окна.
Широкое лицо толстой деловой женщины.
– Ой, девочки, они с собакой! – весело крикнула она в сторону.
– Ой, какая собачка! Как тебя зовут?
– Генка.
– Да не вас, а собачку.
– Генка!
– Может, вот эту девушку возьмете?
Подошла девушка, нагнулась и выставила отрешенное лицо. Она жевала.
– Нет, так не пойдет.
Герман передал мне Генку и вышел. Он о чем-то говорил с толстой, тепло одетой женщиной. Извивалось и хлопало сорванное рекламное полотнище.
– А она не кусается у вас? – подошла еще одна девушка, она тоже жевала.
Водитель не ответил.
«…что ла-ла-ла колокола, и ты войдешь в распахнутые двери… что ла-ла-ла колокола, и ты…»
– Поехали дальше, – сказал Герман.
Мы тронулись. Я не удержал Генку, и он снова перелез к Герману.
– Вот здесь остановись.
– Вас сколько будет? – спросила другая толстая женщина.
– Трое вместе с собакой.
Она засмеялась.
– У нас девочки только от ста долларов. Вы сколько будете брать?
– Одну.
– Ой, смотрите, собака!
Подошли две девушки. Обе жуют.
– Возьмите нас двоих за сто пятьдесят.
– Генка, тебе нравятся эти? – спросил Герман.
Генка дружелюбно и радостно лизал девушкам руки.
– Может быть, вон ту маленькую возьмете? – вдруг сказал водитель. – Ничего так вроде?
– Где? Эта? Как она тебе, Анвар?
– Не знаю, Герман, сойдет, ты сам смотри.
Герман вышел вместе с Генкой договариваться. Девушки сутуло поднимались из подземного перехода и выстраивались в ряд, закрываясь ладошками от снега и ветра. Им было холодно в легкой одежде.
– Это капитализм. Это капитализм…
– Поехали дальше.
– Смотрите-смотрите, клиенты с собакой! А она у вас тоже будет трахаться, ха-ха?!
– Генка, они тебе нравятся? He-а, не нравятся.
– А чё?
– Он говорит, что ему не нравится!
– Ничё девочки? Чё не берете?
– А тебе как, Анвар?
– Вон та вон ничего, скромная такая, – снова сказал водитель.
Герман промолчал.
– Ой, бляха, Тань, смотри, здесь клиенты с собачкой!
– Ой, какая собачка, а ее можно погладить? Собачка, собачка.
– А она не кусается?
– У нас девочки по сто! Скидок не делаем, даже в честь праздника. Вон ту вон можно взять, Га-ал, подойди сюда!
От кучки отделилась замерзшая девушка. Она жевала, и было видно, что она шмыгает носом.
– Повернись, Гал.
Она повернулась.
– Ну как? Она нравится клиентам, жалоб не было. Просто гейша.
– Может, вон ту возьмем, Герман?
Я вдруг заметил, что ищу девушку, похожую на Асельку. Как-то автоматически, будто не желая изменять ей.
Мы остановились возле магазина «Дары моря».
– У нас все девочки хорошие, жалоб не было.
– А? Как ты, Анвар?
– Возьмите, не пожалеете. Еще приедете, вот увидите.
– Не знаю… а не скажете, кто вон та вон девушка по гороскопу?
– Что? Какая?
– В короткой белой куртке.
– Анжел, повернись, ты у нас кто по гороскопу? Ха-ха. Она не знает. А вам не пох? Кто? А? Телец? Она Телец.
– Ну как, Герман?
– А ты как?
– Или вот эту возьмите, которая сбоку, у нее грудь третий номер!
– Кто?
– Корнелия, повернись!
– Что-то не очень, а может быть, вы сами с нами поедете?
– Нет, я сегодня не работаю, то есть я работаю, но только со своим материалом.
– Как это?
– Решайте скорее, а то холодно.
– Нет, Генка не хочет тельцов, Корнелий, поехали дальше.
– Ну, смотрите, дальше будет только дороже.
Меня так удивляла эта простота, веселье и легкость продажи, будто мы все сообща покупали кого-то третьего. Медленно ехали и останавливались везде, где они стояли. Герман выходил договариваться, рассматривал девушек, шутил с ними. Всерьез подбирал партнершу для Генки. Генка прыгал на колени девушек, ласкался, крутил хвостом. Девушки жевали, смеялись и заигрывали с ним, как простые люди. По Тверской шли иностранцы с красными лицами, с рюкзачками за спиной и смотрели на нас круглыми, детскими глазами сквозь круглые очки.
– Бля-адь, я не знал, – играл я. – Это капитализм.
Мы поехали дальше. Становилось все темнее и безлюднее. В темноте, возле машин напротив «Интуриста», стояла высокая черноволосая девушка в светлом и длинном шерстяном пальто.
Герман вышел и говорил с кем-то в заснеженной машине. Девушка не смотрела в нашу сторону.
Ничего уже не получится у него, нет никого.
– Все, Анвар, двигайся… Садись, – сказал Герман. – Все, можно ехать.
Я подвинулся, и она села ко мне, пытаясь как-то устроить свои длинные полные колени в черном, тонком и прозрачном. Вдруг установилась какая-то особенная тишина. Поток машин с сияющими и скользящими по ним огнями. В метели Большой театр, будто призрак, на секунду возникший из прошлого. Она заторможено и равнодушно жевала жвачку. Машина наполнилась приторным дешевым запахом. Я не мог заговорить и только искоса посматривал на нее. В ее черных волосах паутинно блестели капли. Вспыхнула полоска на выпуклой нижней губе. Внутри меня все замирало в предощущении, мышцы рук вздрагивали.
– А как тебя зовут?
– …ана, – неожиданно вяло, заторможенно.
– Анна?
– …Яна, – недовольно, тяжелым и непослушным языком, двигая жвачку.
– Как? Яна?
– Да, – грубо сказала она.
– А ты откуда?
Она что-то пробубнила и раздраженно закрыла глаза, продолжая отрешенно жевать.
– A-а, с Украины.
Она открыла глаза, осмотрелась, медленно и тяжело поднимая и опуская веки. Снова закрыла. Челюсть ее двигалась. Густая тушь на длинных ресницах.
