Виктор Дьяков - Дорога в никуда. Книга первая
Полина со слов родителей знала обо всех этих утехах станичной молодежи, но сама в них не участвовала. Из-за высокого по станичным понятиям положения отца, ей было не с руки тискаться и целоваться с сыновьями рядовых казаков, да и большую часть времени, начиная с десятилетнего возраста, она провела вне станицы, учась в гимназии. Что касается праздника Крещения, то в Усть-Бухтарме его действительно как положено не справляли. Купаться в проруби в той же Бухтарме небезопасно, уж очень быстрое течение, могло и под лед утащить, а до Иртыша не близко, больше полуверсты идти, да и не было в станице умельцев, специальную прорубь рубить, не говоря уж о ледяном кресте. В общем, в Усть-Бухтарме Крещение не был запоминающимся праздником. Другое дело Масленица. Вот ее праздновало все население станицы, включая и батраков. Перед праздником едва ли не всю неделю пекли блины, которыми потом объедались. Основным же развлечением являлось катание на лошадях, сбруя которых украшалась яркими бумажными цветами, лентами, колокольцами. Молодые казаки скакали верхом, семейные в санях с женами и детьми. Так же катались на санках с высокого крутого берега вниз на лед Бухтармы, иногда, когда наметало много снега, прямо с крепостного вала. На масленицу ни Иван, ни Полина в станице не бывали, но, тем не менее, именно во время катания на санках с крепостного вала Иван впервые поцеловал Полину, в 1911 году во время пасхальных каникул. В тот год выпало столько снега, что он не успел стаять к Пасхе. Санки не без его помощи перевернулись, и 16-ти летний кадет, и 14-ти летняя гимназистка оказались лежащими в глубоком снегу, при этом он не совсем прилично ее обнял… Полина, позабыв про свое гимназическое воспитание, вместо того чтобы галантно отвесить нахалу легкую пощечину, поступила как казачка, со всего размаха ткнула его кулачком в вязанной варежке прямо в нос… К концу тех каникул они уже целовались вовсю, а его руки почти без сопротивления проникали ей под верхнюю одежду.
В разных станицах, поселках и городах одни и те же праздники справляли не всегда одинаково. Полина с удивлением узнала от Ивана, что оренбургские казаки на масленицу обязательно играют во «Взятие снежного городка», в других местах обязательно сжигали соломенное чучело, в «прощенный» день в некоторых станицах ходили друг к другу в гости, и просили прощение за обиды. После масленицы начинался Великий пост в сорок девять дней, который в Усть-Бухтарме соблюдали разве что в семье благочинного отца Василия, да церковные служки, ну еще кое-кто из особо богобоязненных стариков и старух. Любившая поесть Домна Терентьевна и себя в еде не ограничивала, и не позволяла этого другим домочадцам. То же самое наблюдалось и у Хардиных, и в этой не больно набожной купеческой семье в пост пили и ели, что называется, вволю. Так же «естественно» в пост грешили мужья с женами в постели. Но вот в последний четверг перед Пасхой, так называемый «чистый», все обязательно шли в баню, чтобы «очиститься». Пасху отмечали целую неделю. Как и положено ели обрядовую пищу: кулич, крашеные яйца, масло, творог. Кто побогаче готовили что-то изысканное, необычное. В доме у Фокиных всегда запекали поросенка, которого святили в церкви. Решетниковы ограничивались гусем или курицей. Ко дню Пасхи делали специальный сыр из творога, изюма и сладостей.
Летний праздник Троицы, обычно совпадал с гимназическими каникулами. В этот день проходили всеобщие гуляния. На Троицу также поминали погибших казаков. Во время церковной службы пели хором «Спаси Господи, люди твоя» и «Победуй христолюбивое наше воинство». Дома, колодцы и изгороди украшали зеленью, ветками березы и цветами. На Троицу устраивали и ночные гуляния с песнями. Иванов день… или день Ивана Купала. Отец Василий это празднество не жаловал, называя обрядом богомерзким и языческим. Но в общем даже на самый языческий элемент данного действа – ночные девичьи купания смотрел «сквозь пальцы». Обычно девушки разводили на берегу костры, прыгали через них, а на рассвете купались, гадали о замужестве, пуская венки вниз по течению. Ходили на Иртыш, ибо в Бухтарме вода даже в середине лета была ледяная, да и течение сумасшедшее. На Иртыше же имелись тихие заводи и мелководье, где вода хорошо прогревалась. Девушки обычно купались нагими, выставив «дозор», чтобы парни незаметно не подобрались и не подсматривали за ними. Полина с раннего детства любившая всю эту жуть ночную, ждала когда подрастет и тоже с девчатами пойдет в ночь на Иртыш… Но, увы, после 1914 года все эти милые празднества как-то сами-собой ушли из жизни.
Другое дело престольные праздники, их отец Василий соблюдал строго и выговаривал нерадивым прихожанам независимо от их возраста и звания. Эти праздники, как правило, проходили по единому сценарию: молебны, речь атамана, угощение вином прямо на станичной площади, по вечерам гулянье, веселье, плясали и пели. Такое случалось в Покров, в Рождество Богородицы… Но для детей, молодежи, конечно, куда притягательнее были праздники календарные с обязательными «языческими» элементами. Сейчас, вспоминая все это, Полина непроизвольно роняла слезу… как это было замечательно, мило, трогательно, весело. Но и не признать правоту Ивана она не могла, веселье было доступно даже не всем казакам, тем более, если говорить о батраках и новоселах, те праздновали куда реже, во время церковных молебнов всегда скромно стояли позади единой монолитной массы суровых казаков и разодетых по праздничному казачек. А уж про бергалов, рабочих с рудников и говорить не приходилось, те в своих шахтных подземельях совсем теряли облик человечий и в любой праздник в основном имели одну цель – напиться до полной потери памяти…
20
Как и предполагал Иван, белые в Хабаровске долго не удержались. Уже в начале февраля 1922 года красные войска командарма Блюхера перешли в контрнаступление под Волочаевкой. Они имели многократный перевес в живой силе и огневой мощи. Тем не менее, первый штурм «в лоб» закончился неудачей. Красные отступили, оставив на «проволоке» оборонительных порядков белых до двух тысяч убитых и раненых. В ночь после сражения ударил тридцатипятиградусный мороз и с позиций обоих враждующих сторон были слышны душераздирающие стоны-крики нескольких сотен раненых красноармейцев, замерзающих заживо. Беспощадные, ничем не регулируемые правила гражданской войны не позволяли выпустить на поле санитарные бригады и забрать раненых. Этого не позволяли красные, этого не позволяли и белые. Апогеем взаимной жесткости явились события лета 1921 года. Тогда красные партизаны, захватив в плен около сотни белых офицеров, зверски казнили их на железнодорожном мосту через Уссури, каждому разбивали голову молотком и сбрасывали в реку. Белые в отместку сожгли в паровозных топках попавших к ним командиров партизан Приморья во главе с Лазо.
Потерпев неудачу, Блюхер двинул резервы в глубокий обход оборонительных рубежей противника и белым, чтобы не попасть в окружение, пришлось отступать. В дальнейшем, благодаря той же тактике, красные отбили Хабаровск и заставили пятиться противника до самого Спасска, где начиналась зона японской оккупации. Спрятавшись за японскими штыками, белые стали оправляться, приходить в себя и… винить во всех бедах высшее руководство, правительство Приморья во главе с купцами братьями Меркуловыми. Те, боясь попасть под «горячую руку» раздраженных очередным поражением военных, решили сыграть на возрождении вражды между «каппелевцами» и «семеновцами», призвав на свою сторону объективно более слабых «семеновцев». В Приморье к весне 1922 года вновь возник кризис, грозящий изнутри подорвать последний оплот белого движения. Но тут в дело вмешался внешний фактор: в Японии ушло в отставку правительство, стоявшее за продолжение оккупации Южного Приморья и Северного Сахалина. Новое правительство решило изменить внешнеполитический курс и эвакуировать свои войска. Срок вывода войск установили с августа по октябрь. В такой ситуации белым стало уже не до внутренних распрей, и начался спешный поиск компромиссной фигуры, способной примирить «семеновцев» с «каппелевцами», чтобы единым фронтом встретить общего врага, перед которым их теперь японцы оставляли один на один. Если, конечно, так можно охарактеризовать противостояние белых, у которых оставался клочок территории, полмиллиона населения, армия не превышавшая десяти тысяч штыков и сабель, и большевиков, под властью которых была уже почти вся стопятидесятимиллионная Россия, и у которых под ружьем имелась трехмиллионная Красная Армия.
Компромиссной фигурой стал колчаковский генерал Михаил Константинович Дитерихс, проживавший в Харбине. Тот самый, жена которого руководила приютом для детей-сирот «Очаг», где в качестве воспитательницы служила Полина Решетникова. Полина отзывалась о муже своей патронессы с восторгом:
