Сергей Десницкий - Пётр и Павел. 1957 год
И первым, вырвав из рук ближайшего мужика лопату, кинул совок земли прямо в лицо священнику. Отец Пётр сложил руки на груди и начал читать псалом:
– "Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих очисти беззаконие мое…"
Другие комсомольцы последовали примеру начальства. В могильную яму полетели мёрзлые комья. Лопата за лопатой. Отец Пётр возвысил голос и, отплёвываясь от земли, забивавшей его рот, истово молил Всевышнего.
– "…Наипаче омый мя от беззакония моего и от греха моего очисти мя…
С каждой новой лопатой голос его слабел, но даже тогда, когда не стало видно тела его, казалось всем: из-под земли доносится голос.
– "Господи, устне мои отверзеши, и уста моя возвестят хвалу Твою…"
Никто, из наблюдавших эту казнь, не то что не попытался спасти несчастного, но даже звука не издал в защиту его. Безмолвное оцепенение, жуткий страх сковал всех людей, столпившихся вокруг могилы.
Но самое непостижимое заключалось в том, что никто из комсомольцев, хоронивших живого человека не был пьян.
Эта картина во всех своих жутких подробностях вновь предстала перед внутренним взором Валентины Ивановны, и она вновь испытала панический ужас, который охватил ее в тот промозглый мартовский день тридцать пять лет тому назад. Помнит она, как кинулась в дом, схватила своего единственного, оставшегося при ней сына, прижала к себе и… поняла вдруг, что не может молиться. Пустые слова вылетали из её уст, а сердце только содрогалось от жутких видений и охватившего всё её существо страха. Да нет, какое там!.. УЖАСА!..
Именно этот ужас станет её постоянным спутником на всю оставшуюся жизнь.
Поняла тогда Валентина Ивановна, что "эти" ни перед чем не остановятся, потому как отринули Господа. Страх Божий это не страх перед Создателем, а страх совершить непоправимую ошибку и тем самым лишиться спасения. Утратившие этот страх теряют всё человеческое, и именно поэтому то, что до октября семнадцатого года считалось грехом и позором, теперь у "них" именовалось доблестью.
И Валентина Ивановна сама себе дала слово, что спасёт, сохранит жизнь единственному сыну своему – Петру.
Тридцать пять лет денно и нощно она трудилась на этом поприще, и вот теперь все её усилия могут пойти прахом, из-за того только, что Павел, которого она считала умершим, жив и в любой момент может нагрянуть как снег на голову и предъявить свой счёт. Хотя, впрочем, что она так волнуется?.. Ведь он ничего не знает, а, если и знает, ей тоже есть, что предъявить ему, чем защититься…
"Дудки!.. Меня голыми руками не возьмёшь!.. Мы ещё посмотрим, кто кого!.." – торжествуя, подумала она и в изнеможении откинулась на спинку своего инвалидного кресла. Но тут грудную клетку сдавила острая боль, в глазах поплыли разноцветные круги… Валентина Ивановна хотела позвать Капу, но из полуоткрытых губ вырвался лишь еле слышный стон, а в угасающем сознании промелькнула на удивление спокойная мысль: "Неужели конец?.."
Когда через полчаса домработница заглянула в гостиную, хозяйка, как ей показалась, мирно спала, сложив руки на коленях.
Капитолина любила оставаться дома одна, когда никто не мог её потревожить. Это ощущение временной свободы было так сладостно!.. Но в этот злополучный день она многое бы отдала за то, чтобы кто-нибудь оказался с ней рядом в эту минуту.
Когда Капа во второй раз заглянула в гостиную, Валентина Ивановна по-прежнему спала, сидя в кресле. Это показалось странным: обычно в это время хозяйка или раскладывала пасьянс, или просматривала газеты, но ничего серьёзного девушка тогда не заподозрила и, осторожно прикрыв дверь, пошла к себе в комнату.
В доме никого, кроме неё не было, и этим надо было воспользоваться на все сто. Старуха сладко спит. Петр Петрович обещался быть только вечером. Зинаида с Матюшей и Саввой укатили в область. Значит, вернуться не раньше пяти часов пополудни. Стало быть, до этого времени она была предоставлена самой себе и могла заняться всем, чего только её душенька пожелает.
Первым делом Капитолина примерила платье, которое сегодня утром подарила ей "молодая хозяйка". Тёмно-синее, с белым кружевным воротником, оно смотрелось весьма эффектно. Не беда, что сбоку под-мышкой материал слегка потёрся и внизу на подоле была маленькая дырочка, прожжённая упавшим с кончика папиросы пеплом. Во-первых, она не собиралась задирать руки кверху, а во-вторых, если не приглядываться специально, такую маленькую дырочку никто не заметит. Повертевшись минут пятнадцать перед зеркалом, Капа окончательно решила – лучшего наряда на Новый год ей не найти. В таком элегантном виде она должна произвести на Костика неотразимое впечатление. Конечно, он – комсомольский вожак всего Краснознаменска, и скромная домработница ему не чета, но вдруг!.. Поэтому она вытащила из-под кровати коробку с лакированными туфлями на высоком каблуке (тоже подарок хозяйки, который извлекался на свет не чаще пяти раз в год, только по большим праздникам), завела патефон и попробовала – в который уже раз! – протанцевать в своей тесной, узенькой комнатке танго. Это была её самая сладкая тайна – а вдруг Костик когда-нибудь и её пригласит. Она знала, в этом доме бывают большей частью мужчины, и во время танцев всегда не хватает женщин, и, может статься, именно Костик останется без партнёрши, и тогда выбирать будет не из кого и, хочешь – не хочешь, исполнится то, о чём она только мечтала. Прижав к груди, вместо кавалера, подушку, томно закатив глаза, она в упоении отдалась танцу, и, как ей показалось, сегодня получилось совсем неплохо.
Затем, переодевшись, она на кухне наколола грецких орехов для праздничного торта и только тут заметила: наступило время обеда.
– Что-то вы у меня заспались сегодня, – бодрым голосом, нарочито громко сказала она, внося в гостиную поднос с едой. Но хозяйка никак на её вход не отреагировала и продолжала спать всё в той же позе. Домработница решила: пора будить. – Валентина Ивановна, обедать пора! – и тихонько погладила хозяйку по плечу.
Но Валентина Ивановна даже не шевельнулась.
Капитолина испугалась всерьёз.
– Тётя Валечка!.. Что это вы?!.. Миленькая, просыпайтесь!.. Ну, я прошу вас!.. Пожалуйста!..
Голова Валентины Ивановны упала на плечо.
– Вы чего это?.. Неужто померли?.. Матушка!.. Не надо этого… Совсем не надо!.. – и, не выдержав, разрыдалась. – Тётя Валечка!.. Голубушка!.. Что же это вы со мной наделали?!.. – непрерывно повторяла она сквозь душившие её слёзы.
Наконец, Капа сообразила: глупо только плакать и причитать!.. Надо что-то делать… Надо!.. Она кинулась к телефону. Дрожащими пальцами, не попадая в отверстия телефонного диска, кое-как набрала номер приёмной Петра Петровича. Как назло, в трубке послышались частые гудки. Она ещё раз десять остервенело крутила чёрный эбонитовый диск в надежде дозвониться. Увы!.. Результат был тот же – занято!..
И вдруг она вспомнила!.. "Скорая помощь"!.. Ну, конечно же, надо позвонить в "Скорую"!..
– Срочно!.. Немедленно приезжайте!.. Тут у меня, кажись, человек совсем помер! – срывающимся голосом прокричала в трубку Капитолина, едва услышала, как на том конце провода, ленивый женский голос устало произнёс: "Скорая слушает". Можно было подумать, что ответившая ей барышня день и ночь сама выезжает по срочным вызовам. – Вы слышите меня?!.. Может, и померла тётя Валя уже!.. Что?!.. Без сознания она!.. Много ей лет… Очень много!.. Уж за семьдесят, это точно!.. Не знаю я, да и какая вам разница?!.. Адрес?.. Адрес… Погодите, счас вспомню!.. Да что вы всё ругаетесь?!.. У меня на руках первый раз человек помирает!..
– Положи трубку… – неожиданно прозвучал властный голос Валентины Ивановны. – Не помираю я… Рано мне помирать…
Капа в ужасе обернулась. Внезапное "воскресение" хозяйки привело её в ещё большее замешательство.
Старуха сидела в своём кресле прямо, с гордо поднятой головой.
– Я должна успеть ещё кое-что сделать…
Капитолина поспешно исполнила приказание хозяйки.
– Леокадии позвони… – Валентина Ивановна говорила тихо, но голос её звучал спокойно. Уверенно.
– Так я звонила уже… – еле слышно промямлила домработница.
– И что?..
– Так занято там…
– Ещё раз набери… Шевелись, Капитолина… Шевелись!.. Что ты, как замороженная?..
На этот раз Капа дозвонилась с первого раза.
– Леокадия Степановна… Да… Это я… Беда у нас стряслась!.. Ох, беда!..
– Дай мне трубку! – распорядилась хозяйка. – Я сама с ней поговорю…
Какое облегчение испытала в это мгновение домработница, невозможно выразить никакими словами. Она с радостью отдала трубку Валентине Ивановне и присела на краешек стула, глядя на "воскресшую" широко распахнутыми глазами.
– Лёка!.. Да нет… Не обращай внимани, моя дурёха с чего-то решила, будто померла я… Как видишь, жива… Где Пётр?.. Очень хорошо… Попроси Фертмана, чтобы он заглянул ко мне, как сможет… Думаю, давление шалит. Ничего серьёзного… Да, и главное, Петру не говори. Нечего его по пустякам волновать… Хорошо, жду…
