Станислав Хабаров - Формула красоты
На службе прежде я сидел с шефом в одной комнате и даже был вроде бы в доверительных отношениях. Конвейер жизни шефа стремительно нёс его среди многочисленных друзей, контактов, женщин. Впрочем с женщинами у него был набор отработанных приёмов, сводящих подходы к ним к делу техники. И были вечные байки об отряде космонавтов. Для шефа были они воспоминаниями молодости. Он рассказывал, как они готовились, и вечером через дыру в заборе отправлялись купаться. На полдороги он внезапно «вспоминал», что плавки забыл, и возвращался обратно, где ждала его очередная пассия из готовящихся, притворившаяся прихворнувшей. Он с ходу брал её и, прихватив плавки, возвращался к купающимся. С женщинами он не церемонился, хотя обхаживал соседку по дому, муж которой работал в комнате рядом. И вот когда она, наконец, ему сказала, что согласна, он попытался обставить этот момент, взял билеты в Большой театр, а после спектакля завёз её в специальную квартиру, где до этого тянулась его прежняя связь.
С французами было что-то похожее. Шеф решил устроить шашлыки на даче прославленного космонавта, где по его понятиям был соответствующий антураж. Его политика «дал-взял» была откровенна и беззастенчива. Напоминала мне она поведение болотных квакш, выбиравших избранника по голосу. Самый звонкий был непременно здоровым и владельцем жизненных благ. Ведь голос его доносился не из теснины коряг, а из пространства чистой воды. Он признавался достойной партией, а остальные соперники были им притоплены.
Мне захотелось здесь чего-то особенного. И вспоминались строки жизни Арсеньева: «…Я выхожу из дома в уступчатый сад на усыпанную гравием площадку под пальмами, откуда видна целая страна долин, моря, гор, сияющая солнцем и синевой воздуха. Огромная лесистая низменность, всё повышаясь своими волнами, холмами, впадинами идёт от моря к тем предгорьям Альп…»
Ривьера, берег Лазурный были не где-то, а рядом, в получасах движения по Корнишу, благословенным местам. Ведь здесь, в Болье купались в воронке лунного света Николь и Томми Барбан. «…А поздно вечером, остановившись в Болье, купались в воронке белого лунного света, образованной полукольцом скал над чашей фосфоресцирующей воды, напротив Монако и маячившей в дымке Ментоны…» Всё это было здесь, рядом, и я с ненавистью смотрел на положенные набок амфоры, словно на следы завоевателей, чуждых истории и красоты. Тупым торжеством идеологии – «истина в вине».
Отъезжая длинной петляющей дорогой мы любовались со стороны Поль-де-Вансом, белым городом мечты, а дальше уступами, склонами и так до моря, где в самом низу – сверкающая плоскость воды.
Свозили нас и в Монте-Карло. Это рядом, всего в восемнадцати километрах от гостиницы. Автобусы тормозят в Монте-Карло, и мы посещаем мрачный собор. Собор как собор. Таких в памяти десятки, и добавление ещё одного – мне до фонаря. Я вышел и ждал, но, видимо, не у того выхода, и не дождавшись побрёл в океанарий, полутёмный со стенами-аквариумами. И здесь догнал остальных.
За огромным стеклом пёстрая мурена выплывала лентой из коралловой темноты, раззевая зубастую пасть. И мне казалось, что это – Таисия, ведущая так же беззвучно и представлявшая такую же опасность, но в отличие от пещерных чудовищ не огороженная от нас стеклом.
Рядом болталась Сонька, должно быть уже отчаявшаяся и махнувшая на всё рукой, и опекавший её капризы Грымов. Ах, этот Виктор Грымов, человек чудовищной работоспособности и заслуг в области управления полётами. Он мог бы и должен был стать неувядаемым героем, не имей на каждой ноге по «ахилесовой» пяте – не пропускал ни одой стоящей юбки, и наоборот в кадровой политике неизменно пропускал кого-то вперёд.
В крови его восточные правила – повелевать низшими, преклоняясь перед вышестоящими. В его руках масса благ и его постоянно обхаживают. С его благословения толстые дети пытаются продвинуться по служебной лестнице или попасть на корабль – плавучий КИП, бороздящий воды океана. Он – демократ и о многих заботится, пряча свои амбиции. Как в сказке, амбиции в яйце, яйцо в утке, а утка улетела.
Со стороны больно смотреть, как гнётся этот несгибаемый человек, тащит бутылки и тратит время. Всё для того, чтобы съездить теперь сюда, в Париж. И потому он уступчив и гибок. Ну, а меня словно постоянно бес вертит, я лезу на рожон. Я покупаю роскошную тарелку с видом Монте-Карло и этим дразню их всех. По сути дела мы – бедняки, хотя порой получаем и премии и двойные оклады, но жизнь требовала больше, не удавалось ничего скопить и приходилось жить в вечном дефиците. А рядовая заграничная поездка оборачивалась окладом за год, и все старались эти деньги сберечь.
Тарелка с видами Монте-Карло – пустая вещь, практически никчемная и довольно дорогая, смотрелась вызовом. Ведь все считали каждый франк как свою редкую возможность, а тут на глазах у всех на ветер брошена куча франков и есть о чём поразмыслить среди светящихся окон океанариума в его полутёмных лабиринтах, глядя на рыб, пучивших на нас глаза.
Вновь из расщелины пёстрой змеёй выплывает гигантская мурена. Сравнивая её с Таисией, я думаю, что мурена гадостней и всё-таки поражает природной красотой.
От аквариумов нас везут совсем немного. И вот автобусы тормозят под козырьком, на площадке, нависшей над морем. Мы переходим через шоссе и попадаем в особенный мир. Шикарный отель, роскошные клумбы и стилизованный бегемот. Мы в самом сердце Монте-Карло. Направо вход в казино, куда двинулась наша публика, мы с медиком-Акатовым прямым путём в соседствующее «Кафе де Пари».
Огромные залы «одноруких бандитов», тогда незнакомые нам. И я не знаю, как ими пользоваться. У нас ведь такого нет. Спрашиваю подвернувшуюся негритянку: как? Она объясняет без слов, «делай, как я». Опускаешь монетку, за ручку дергаешь, крутятся барабаны и если подобные фигуры на одной черте…Я дергаю ручку, и всё получается сразу, фигуры на черте. И что? Дергаю ручки. Ничего. Ищу негритянку. Оказывается, фигуры не на черте, а под ней. Бросаю ещё и ещё. И вот, наконец, на черте выстроились овощи. Ворочаю рычагом и 15-франковые монеты с грохотом высыпаются в лоток. Ура! Получается несколько раз. Рядом останавливается «толстый ребёнок», наш сопровождающий из Главкосмоса – паразитной организации, наш натуральный «кот-бегемот». Видит, как сыплется серебро, и говорит: «Вот вы и богатый человек». И пропадает с горизонта. Но мне не до него.
Однако время кончается. Нам отвели на всё про всё – двадцать минут. Спешу в вестибюль. По вестибюлю бродит переводчица. Узнаю от неё, что остальные двинулись в казино, но там нужен документ и плата за вход. Никто не хочет платить, и все вернулись сюда. Нам дополнительно даётся двадцать минут.
Возвращаюсь в зал. Место занято. Сажусь за другую стойку, но там мне не везёт. Но вот прежнее место освобождается. Однако деньги, выделенные мною на игру, закончились и я беру из выигрыша. Мне снова везёт. Под дождь новеньких монет звучит команда уезжать. Я в выигрыше.
Монеты не успеваю обменять. С карманами, полными монет, сажусь в автобус. Конечно, многие пробовали играть, и шеф громогласно спрашивает нас: «Кто-нибудь выиграл?» Мне бы промолчать, а я кричу, словно лягушка-путешественница: «Да, это – я».
Автобус весело бежит у самой кромки моря, где пальмы, виллы наборами красоты. Вот он сворачивает резко в сторону, к месту последней экскурсии. Нас привезли на парфюмерную фабрику – Parfumerie Fragonard.
Фрагонард – маленький приморский городок, как и мы, по сути своей, режимное предприятие со своими секретами. Но у нас они – ракетные, а здесь скрываются тайны духов. Вся гигантская индустрия с известными именами, магазины с хрустальными флаконами и громкие имена – всего лишь витрина нескольких заводиков с старинными медными кубами выпаривания и перегонки, производства известных духов. Здесь трудятся исключительные носы, композиторы ароматов. Внешне выглядит скромно: составы под номерами в металлических сосудах, из которых труднее улетучиваться запахам. А дальше реклама и всемирный звон, что так похоже на нас.
Ходим притихшие вокруг столов маленького магазинчика, где исходная продукция в изумительных исходных корзинках с торчащей соломой, будто случайной, от которой всё выглядит симбиозом чуда и красоты. Ненавязчивой, незаконченной и может ли быть законченной красота? Как в музее, все смотрят и мне не остаётся иного, как закупить это великолепие. Глаза Соньки искрятся, напряжены глаза Таисии. Им просто не терпится ждать, когда всё это им будут дарить? И я дарю, но не им, француженкам-переводчицам, а это для наших выглядит вызовом.
Потом мы едем к себе, кромкой берега, мимо Болье на мыс Ферра. На меня наши не глядят. Finita la comedia. По дороге я думаю, как не похожи мы. Окружающие… где они выросли? С комплексами, которые трудно удовлетворить. Ради них они пойдут на всё и переступят через всех на узкой дорожке. Пусть. А мои приятели и друзья? Разом переориентировались, как молекулы в насыщенном растворе при кристаллизации. Тошно смотреть. И удивительно. Как они успели разом повернуть, словно стремительная стая рыб? То плыла эта стая со мной в одном направлении, а теперь с шефом – в противоположном.
