Дмитрий Вощинин - Время иллюзий. Третий глаз (сборник)
Если смотреть на молодую ярко-зеленую лягушку с устремленными на вас крупными томными глазами да еще на кувшинке рядом с завораживающим цветком, очарование красотой неизбежно. Но стоит резко протянуть к изумрудной блуднице руку, и она уже тут как тут – в студеной воде. Остаются только обдающие холодом темно-синие разводы, которые сами собой остужают желания и уже не заставят вас лезть за ней в темную воду.
Римма Леонидовна имела право оценивать мужчин и иногда подвергать их унизительным сравнениям. Она имела возможность и презирать мужской пол, потому как знала его слабости. Существует мнение, что в женщине должна быть скрыта определенная загадка, которая является стержнем романтических исканий мужчин. На самом же деле такого рода загадка мужского пола значительно притягательней для самих женщин. Вот почему накаченные скуластые или совсем неказистые и обязательно немногословные мужчины возбуждают их больше.
Порой они настолько увлечены собой, что в погоне за сладкими словами о своей неповторимости вовсе не обращают внимания на мужскую внешность.
Для женщины достаточно пожить с мужчиной полгода, и она уже знает о нем все: и о его возможностях и о конце его жизни практически со скрупулезной точностью. Часто женщина жалеет ставшие ей близкими мужские слабости. Интересно, что раньше в простонародье слово «жалеть» было синонимом «любить». Однако очень часто скука прозрения непередаваемо тяготит. Сугубо ошибочным является и желание каким-то образом изменить или настроить по-иному мужской характер. Если он не проявит независимого желания, никаких подвижек не будете: такова уж природа. К тому же именно непобедимая лень сильного пола является истинным двигателем прогресса.
Римма Леонидовна с детства была привлекательной, в юности – красивой девушкой и уже потом – всегда необычно очаровательной женщиной. Как любая женская плоть, утомленная вниманием сильной половиной человечества, она ощущала себя выше мелочных комплиментов, правда, как и все женщины, иногда увлекалась и, слава Богу, не была в этом вопросе постоянно настороже.
От отца ей достался живой практический ум и расчетливая наблюдательность, женская же красота и обаяние досталась от природы. Мама, которая ушла из жизни очень рано, внесла южную кровь в ее нежное тело и не лишенную шарма привлекательную раскосинку карих глаз.
Как и все девушки, с юности она мечтала о яркой любви, но именно судьба волею случая или ненароком настойчиво отодвигала ее от желаемого семейного счастья.
Первая любовь в ней вспыхнула еще на пороге окончания школы с молодым человеком из семьи потомственных художников.
Звали его Иваном, но все вокруг, включая семью, в данном случае очень символично величали его «Ваном». Дед его в свое время был известным живописцем, отец – тоже неплохим художником, но посвятил себя модному авангарду. Сам же Ван только пробовал себя и много рассуждал об основах живописи и вообще искусства. Чтобы не сливаться с серой массой художественного студенчества он отказался поступать в «Строгановку», как он говорил Римме, из принципа. Ван много раз начинал писать портрет Риммы, о чем она узнавала из набросков исключительно по деталям своей одежды. Семья его жила безбедно в шикарной оставшейся от деда сталинской квартире, заваленной кроме эскизов и картин разного рода антиквариатом. Глаза Риммы часто останавливались на оригинальных изящных статуэтках или старых китайских вазах, но домочадцы настолько свыклись и не замечали эти окружающие предметы, что вполне могли бы при необходимости использовать многочисленные вазы в качестве ночных горшков.
Ван ко всему этому был равнодушен и проявлял даже черты большого оригинала. Он позволял себе с удовольствием носить рваные носки, нечищеную обувь или безвкусные нательные вещи. Он мог с удовольствием «раздавить» бутылку дешевого портвейна в забегаловке, смачно закусив квашеной капустой.
Римма всегда была рядом и не позволяла себе ему перечить. Она не обращала внимания на еще одну его слабость – носить почти круглый год потертое покроя гражданской войны кожаное пальто с оторванным хлястиком.
Душа Риммы жаждала благородства. Это было прекрасно: стать музой гения, положить свою жизнь на алтарь искусства. Они уже жили с Ваном открыто, и свадьба казалась неминуемой. Но язык Вана обычно как-то всегда замолкал при упоминании о супружестве, даже после его длительных разговоров с отцом о всепоглощающей ценности искусства. А Римма терпеливо ждала. Ждала красивых слов и путешествий к лазурным берегам, которые прославят молодого пейзажиста.
Но всему этому пришел неожиданный момент перехода творческого восприятия в иное измерение, которое и определило дальнейшее совершенствование незаурядного характера невесты.
Слабостью Вана кроме искусства были мотоциклы, а Римма полюбила заднее сидение. Надо сказать, освоение этого положения рядом с водителем однажды увенчалось травмой, следствием которой был едва заметный шрам на ее шее: он-то впоследствии не поддавался загару и тщательно скрывался косметикой, косынкой, высоким воротником или воздушным шарфиком.
Остановившись однажды на широком перекрестке, Ван с Риммой оказались рядом с шикарной для того времени иномаркой, из которой глядел на девушку наглыми любопытными глазами кавказец.
– Слушай, дорогой, – прокричал он мотоциклисту, – Какой красивый девушк, прямо зависть берет…
– А то, – процедил Ван.
– Давай меняться, друг,…ты бери мою машину, а мне девушк? Идет? – просунул он в окно не в меру волосатую руку.
Ван посмотрел внимательно на ярко-бирюзовый капот, прошелся по кабине и остановился на трепещущей выхлопной трубе.
– Надо подумать, – величественно заключил Ван.
Тут включился зеленый свет светофора, и красивая машина осталась далеко позади, но с этого момента Римма как будто прозрела и легко отпустила свое сердце на свободу.
Потом был красавец-иностранец. Породистый индус с ярко-черными, как смоль, глазами и оригинальной роскошной чалмой. Полковник, кажется, или даже генерал. Он прекрасно танцевал и ей рассказывал, как учился в молодости в Англии в военном корпусе. Остался у нее и снимок в танце с ним на дипломатическом приеме. Он благородно ухаживал и уже нравился Римме. Она была покорена его стройностью, галантностью и уже готовилась к сближению, в мыслях представляя жаркую, непонятную для нее и романтично восточную разноликую страну. К тому же черная вьющаяся борода ее необычно возбуждала и странным образом навевала эротические образы. Но вдруг неожиданный поступок пассии повернул все ее мысли вспять. Накануне женского праздника она получила от него подарок – небольшую тщательно упакованную коробку с удивительно раздражающими предмерами внутри: пачкой бледного цвета мыла, странной присыпкой, шампунем, зубной пастой и еще чем-то в этом роде. Это было неожиданно обидно и казалось на редкость унизительно. Это было слишком – ей предлагали заняться своим туалетом! Раздражение вызывало глубокое чувство мести и она глубоко ощутила известную истину: «От любви до ненависти – один шаг».
Следующим кавалером был Альберт. Это время было пропитано запахом будущего богатства, так как уже многие были поглощены бизнесом, который стал частью личной и общественной жизни.
Отец познакомил ее с Альбертом. Он показался ей неординарным, но немного отталкивала еврейская кровь. Хотя Римма не была антисемиткой, все-таки предыдущее необычное увлечение немного настораживало. Отцы хотели их поженить.
И она увлеклась им, но то ли случай, то ли еще какая-то сила заставила ее обратить внимание на то, как сильно он одержим страстью обогащения. Она тоже научилась и уже умела делать бизнес, но это было что-то совсем другое.
Любовь ее всегда стояла в окружении достатка и благополучия, и она не гнушалась богатства, но деньги для нее являлись лишь средством красиво и достойно себя ощущать.
Тогда все занимались бизнесом, и вокруг было много молодых людей, ходивших с кейсами и предлагавших свои услуги в торговле всем, чем только возможно.
Первое, что привлекало Римму – у Альберта всегда были свободные руки, то есть кейса или сумки в его руках никогда не было. И даже люди, которые его окружали, были очень деловые, молчаливые и исполнительные. Второе притягательное обстоятельство – он чувствовал уровень риска в своих действиях. И главное он не был мелочно-жадным и, конечно, денег на нее никогда не жалел. С ним было спокойно, но что-то отталкивало. Замечать она это стала не сразу. Для него она была куклой, а не дорогим человеком, как ей хотелось. Она ощущала, что он вообще людей воспринимал отстраненно от своей жизни. Казалось, ничего не существует более святого для него кроме нарастающего богатства.
Они поссорились из-за пустяка, и не хотели сближения. Альберт не был рад размолвке, но, в то же самое время, хотел свободы и чего-то нового.
