Лариса Матрос - Социологический роман
-- Неужели ты не понимаешь разницу. Ты говоришь о ситуации, когда муж и жена оба занимаются наукой и час-то работают в одном институте. Поэтому если утром приходит жена, то все знают, что муж, хоть и дома, но занимается наукой, и наоборот. -- А почему же тебе не поверят, что ты занимаешься наукой, когда ты сидишь дома. -- Но почему я должен красть свое научное время?! Ты мать, и тебя никто не имеет права упрекнуть, если ты сидишь дома по болезни ребенка. Тебе платят побольничному, значит, это все законно. -Мне платят по больничному всего за три дня. А я по неделе сижу дома, да еще почти каждые два месяца. -- Я ничего не могу добавить. Когда я дома с ребенком, я не могу сосредоточиться и ничего не могу сделать. В конце концов, от моей карьеры зависит наше благополучие.
-- Может, ты и прав, но я тоже еще не поставила точку на своей карьере. Хорошо, я останусь завтра дома, но если мне предложат уволиться, посмотрим, как мы заживем на твои сто пять рэ. -- Не сто пять, а сто тридцать пять рэ. С завтрашнего дня мне уже будут начислять зарплату на тридцать рублей больше. И к тому же я звонил в ВАК и меня вроде бы утвердили... Так что через несколько месяцев я буду, возможно, получать сто семьдесят пять рублей! -- Здорово, -- смягчилась Инга. -- Это здорово. Хорошо иметь богатого мужа, -- лукаво улыбнулась она, поцеловав его в лоб. -- Поздравляю. Да, хочу тебе сказать, что я записалась на курсы по философии для сдачи кандидатского минимума и со следующего понедельника начну два раза в неделю вечерами ходить на лекции. -- А зачем тебе это нужно? По каким наукам ты собираешься писать диссертацию? Разве ты здесь можешь заниматься юридическими науками? -- По каким -- не знаю, но собираюсь и напишу. Саша посмотрел на жену с удивлением. Ее тон показался ему несколько необычным, но думать у него не было времени, и он, завершив ужин, пошел к своему рабочему месту. После трагического разрыва с Линой, у нее здесь не было ни одного человека, с которым она могла бы хоть как-то общаться по своим личным проблемам. С коллегами мужа она, конечно, общалась часто -- на вечеринках и по разным поводам, но все же дружбы ни с кем у нее получалось. У них работа была жизнью, а жизнь работой. А у нее работа была совсем другой и жизнь не могла быть такой, как у них. Их институтская жизнь все стремительней обрастала "правилами и традициями", обусловливающими непрерывные лабораторные "междусобойчики" с вином и закусками прямо в институте после работы. Инга участвовать в них не могла, вопервых, потому что не на кого было оставлять Анюту, а вовторых, потому что там собирались только сослуживцы. Даже редкое присутствие кого-то постороннего, не связанного с ними работой, нарушало это единство трудовой и развлекательной сторон их жизни. Поэтому, если б и было, с кем оставить Анюту, чувство собственного достоинства не позволило б Инге приходить туда, где ничто бы не избавляло ее от тяжкого ощущения своей ненужности, излишности.
x x x
Была пятница. В этот день Инга не поехала в город и занималась уборкой квартиры. Она вылизывала каждый уголок, трижды переставляла небольшой набор дешевой мебели в этом любимом ею гнезде. В маленькой одиннадцатиметровой комнатке стояла Анюткина кроватка с сеткой, к стенке был подвешен секретер, состоящий из двух полок, на которых лежали детские книжки, блокноты, цветные карандаши. Когда дверца секретера открывалась, образовывался подвесной столик, за которым Анюта любила рисовать. Под секретером в большом картонном ящике были сложены игрушки. В пятиметровой кухне кроме небольшого холодильника "Саратов" были два шкафчика для посуды и сложенный столкнижка. Когда приходили гости, его выносили в гостиную и раскладывали. В шестнадцатиметровой гостиной стояли диванкровать, секретер мужа, тумбочка с телевизором "Рекорд", самодельный (из досок, прошитых металлическими трубами), на всю стену стеллаж и маленький журнальный столик с двумя легкими креслами "модерн". Эти кресла она купила у соседки Вилены, собирающейся переезжать в трехкомнатную полногабаритную квартиру, предоставленную мужу в связи с защитой им докторской диссертации. Вилена первая из соседок заговорила с Ингой, когда они только переехали в этот дом, и проявляла к Инге искреннюю доброжелательность.
Инга нежно, как живые существа, мягкой тряпочкой вытерла каждый предмет, вымыла пол, снова застелив его ковриком, и села на диван, чтоб отдохнуть. Поглядывая вокруг, она думала: "Если б мои родители хоть немного пожили в такой квартире. Они никогда не знали, что такое иметь в квартире туалет, а тем более ванную". Сердце сжалось от жалости к родителям, к их бедной жизни. Она глягула на часы и удивилась тому, что уже около пяти. Быстро приведя себя в порядок, она почти бегом помчалась в садик, забирать Анюту. Придя домой, она ее умыла, нарядно переодела, завязала ей огромный белый бант. Затем, вложив в ручки малютки подарок, отвела к Вилене на день рождения ее младшей трехлетней дочки.
x x x
Пользуясь редкой возможностью быть вечером свободной, -- Инга, весь день не забывала, что Саша в очередной раз предупредил ее, что придет поздно, ибо в лаборатории они отмечают завершившийся у них семинар с приехавшими из Москвы коллегами, -- она решила с почти мазохистским удовольствием посетить этот "сверхважный междусобойчик". Свободного времени было всего два часа, потому она поехала в институт на автобусе. Поднявшись на второй этаж, она по шуму без труда поняла, где все это происходит, и открыла дверь комнаты.
Человек двадцать в приподнятом настроении сидели за длинным, растянутым вдоль большой лаборатории столом, составленным из сдвинутых письменных столов. Высокий мужчина стоя произносил тост, и все взгляды были обращены к нему. Ингу никто не заметил.
-- У нас есть возможность ездить в трамвае, -- услышала Инга, -- но у нас нет такой потребности. У нас есть потребность ездить в автомобиле, но у нас нет такой возможности. У нас есть возможность любить своих жен, но нет такой потребности. У нас есть потребность любить чужих жен, но нет такой возможности. Так выпьем за то, чтоб наши потребности стали нашими возможностями.
Все захлопали и подняли бокалы. Инга сразу заметила мужа, весело и возбужденно беседовавшего с сидящей рядом с ним хорошенькой кокетливой аспиранткой, которую она уже где-то видела раньше. -- Привет, -- сказала Инга громко, с интонацией, выражающей ее абсолютную уверенность в том, что сидящие за столом только то и делали, что ждали ее здесь. Заметив жену, Саша, неуклюже скрывая растерянность, встал и сказал: -- Проходи, Инга. Садись. Он предпринял попытку выйти Из-за стола, но осуществить ее было трудно: стулья тесно были прижаты друг к другу. -- Ничего, Сашенька, не беспокойся, -- сказала Инга, в мгновенье приняв решение делать вид, что ее ничего не смущает. Все потеснились, и она села у края стола близко от двери. Каждой клеточкой кожи ощущая молчаливый упрек сидящих, особенно женщин, за неуместное вторжение, Инга разыгрывала веселость назло всему.
-- Как у вас тут все красиво приготовлено, -- говорила она с наигранным восторгом. Стол действительно был отменный. Покрытый белыми листами ватмана и сервированный различными сосудами, которые обычно используют в химических опытах, а также взятыми в институтской столовой тарелками, стаканами и вилками, он являл высшие достижения кулинарного творчества сидящих здесь представительниц прекрасного пола. Побывав за это время уже на многих домашних вечеринках, Инга никогда не видела ничего подобного. Да и сами женщины за этим столом выглядели совсем подругому. От них исходила какая-то нескрываемая чувственная энергия. Здесь они не были ни мамами, ни женами, связанными супругами и детьми, а принадлежали только самим себе и излучали ауру, наполненную флюидами только им понятной взаимосвязи, особые критерии которой, превращают их в нечто целое, самодостаточное.
Инга каждым своим нервом ощущала "колючую проволку", не дозволяющую ей проникнуть в эту среду, которая отвергала ее не только как некстати явившуюся жену одного из привлекательных мужчин лаборатории, но и как человека из другого, второсортного, мира. Потому что высший сорт -- это только принадлежность к касте сотрудников Академии наук.
Первые мгновенья участники застолья пытались играть в дружелюбие и говорили что-то приветственное в адрес Инги. Но их хватило ненадолго, и они почти не скрывали, что она испортила им настроение. Самым противным и почти невыносимым было поведение девицы, сидевшей рядом с Сашей. Она цинично, пренебрегая присутствием жены, продолжала кокетничать с ним, строить глазки и непрерывно, как бы невзначай, касалась его плеча. Инга видела, что муж чувствует себя неловко, но, вероятно, ничего не может сделать. Ей хотелось демонстративно встать и хлопнуть дверью. Но она собрала всю свою волю, чтоб разыгрывать веселость и соучаствовать в этом ненавистном празднике. Главное, чего она хотела сейчас, -- это тщательно спрятать ощущение своей униженности и сохранить чувство собственного достоинства. Поэтому, посидев еще немного и сделав какой-то очень приятный комплимент девице, кокетничавшей с Сашей, она сказала с улыбкой: -- Сашенька, я должна забрать Анютку, потому побегу. -Наверное, день рождения еще не кончился, ты могла бы еще побыть здесь, -- с почти нескрываемой неискренностью ответил Саша. -- Да нет, уже прошло два часа, неудобно держать ребенка у чужих людей так поздно, так что я пойду, а ты можешь не торопиться. Помахав кокетливо всем сидящим за столом рукой, она вышла из комнаты.
