Максим Горький - Том 6. Пьесы 1901-1906
Цыганов. За вами я — куда угодно… хоть на крышу! Ведь я люблю вас… я вас — люблю!
Надежда. Нет… не надо! (С глубоким убеждением.) Как вы можете любить, если он не может? Он! Он испугался… сам он! Никто не может меня любить… никто. Никто не может любить меня…
(Они уходят. Из комнаты Анны выбегает Стёпа, за ней Лидия. Степа берет что-то из шкафа. Выходит Черкун, угрюмый, подавленный.)
Лидия. Пятнадцать капель, Степа…
Степа. Как страшно… Господи! Какая это жизнь?
Лидия. Идите, нужно скорее…
Черкун. Что… Анна?
Лидия (пожимая плечами). Ничего… как скажешь иначе?
Черкун. Мне… то есть ей трудно будет видеть меня…
Лидия. А что вам нужно от нее?
Черкун. Я очень прошу вас сказать ей… что
Монахова…ушла. Я объяснил ей мой поступок… и просил простить меня… Она ушла… больше не вернется…
Лидия. Я плохо понимаю…
Черкун. Она… сама же разбудила во мне зверя… ну, я поцеловал ее… не мог сдержать себя… Сильна — эта женщина!
Лидия (с иронией). А! Это она виновата? Вас — соблазнили? Бедный…
Черкун (тихо). Вы… я вам противен?
Лидия (тихо, сильно, мстительно). О да, вы мне противны, да! Я презираю вас…
Черкун. Нет! Зачем вы так? Почему, когда вы видели, что я падаю…
Лидия. Я не занимаюсь спасением погибающих… Пусть тот, кто способен погибнуть, — погибнет! Это освежает жизнь… это уничтожит лишнее… только лишнее!
Черкун. Я чувствовал — вы что-то искали во мне… Я много любовался вами… и… но я теперь не смею этого сказать…
Лидия. Да, вы не смеете сказать это! Да! Я искала… я думала, что найду стойкого, твердого человека, которого можно бы уважать… Я давно ищу… я ищу человека, чтобы поклониться ему, чтобы пойти рядом с ним… Пусть это мечта… но я буду искать человека…
Черкун (тихо). Чтобы поклониться ему…
Лидия. И пойти рядом с ним… Да неужели нет на земле людей-жрецов, людей-героев, для которых жизнь была бы великой творческой работой… неужели нет?
Черкун (глухо, с отчаянием). Здесь невозможно сохранить себя, поймите это… невозможно! Сила этой жизни… этой грязи…
Лидия (гневно). Всюду — жалкие, всюду — жадные…
(Выстрел на дворе.)
Черкун (тоскливо). О… еще! Что там… еще?
Анна (выскакивает из комнаты). Егор! Где…Ax… боже мой…
(Валится на диван.)
Лидия (идет). Я посмотрю…
Богаевская. А я уж хотела спать идти… да…
Цыганов (в прихожей). Не ходите…
Черкун. Кто стрелял?
Цыганов (бледный, усы опустились). Она… Надежда Поликарповна…
Черкун. В… кого?
Цыганов (вздрагивая). В себя… при мне… при муже… так спокойно… просто… черт побери!
Богаевская (идет в прихожую). Вот дуреха! Кто бы мог подумать, а?
Анна (бросается к мужу). Егор… ты не виноват! Нет, Егор…
Черкун. Где… этот… доктор?
Монахов (идет). Не надо доктора… ничего не надо…
Господа, вы убили человека… за что?
Анна. О, Егор… это не ты… это — не ты!
Монахов (тихо, с ужасом). Что же вы сделали? а? Что вы сделали?
(Все молчат. Слышно, как на дворе воет ветер.)
Занавес
Враги
Бардин, Захар, 45 лет.
Полина, его жена, под 40 лет.
Бардин, Яков, 40 лет.
Татьяна, его жена, 28 лет, актриса.
Надя, племянница Полины, 18 лет.
Печенегов, генерал в отставке, дядя Бардиных.
Скроботов, Михаил, 40 лет, купец, компаньон Бардиных.
Клеопатра, жена его, 30 лет.
Скроботов, Николай, брат его, 35 лет, юрист, товарищ прокурора.
Синцов, конторщик.
Пологий, конторщик.
Конь, отставной солдат.
Греков, Левшин, Ягодин, Рябцов, Акимов, рабочие.
Аграфена, экономка.
Бобоедов, ротмистр.
Квач, вахмистр.
Поручик.
Становой.
Урядник.
Жандармы, солдаты, рабочие, служащие, прислуга.
Действие первое
Сад. Большие, старые липы. В глубине, под ними, белая солдатская палатка. Направо, под деревьями, широкий диван из дерна, перед ним стол. Налево, в тени лип, длинный стол, накрытый к завтраку. Кипит небольшой самовар. Вокруг стола плетеные стулья и кресла. Аграфена варит кофе. Под деревом стоит Конь, куря трубку, перед ним Пологий.
Пологий (говорит, нелепо жестикулируя) …Конечно, ваша правда, я человек маленький, жизнь у меня мелкая, но каждый огурец взращен мною собственноручно, и рвать его без возмездия мне я не могу разрешить.
Конь (угрюмо). А твоего разрешения никто и не просит.
Пологий (прижимая руку к сердцу). Но позвольте! Если вашу собственность нарушают, — имеете вы право просить защиты закона?
Конь. Проси. Сегодня огурцы рвут, а завтра головы рвать будут… Вот тебе и закон!
Пологий. Однако… это странно и даже опасно слышать! Как же вы, солдат и кавалер, можете пренебрегать законом?
Конь. Закона — нет. Есть — команда. Налево кругом марш! И — ступай! Скажут — стой! Значит — стой.
Аграфена. Вы бы, Конь, не курили здесь вашу махорку, от нее лист на деревьях вянет…
Пологий. Если бы они с голоду, — это я понимаю… Голод может объяснить многие поступки; можно сказать, что все подлости совершаются для утоления голода. Когда хочется кушать, то, конечно…
Конь. Ангелы — не едят, а сатана против бога пошел все-таки…
Пологий (радостно). Вот это я и называю озорством!..
(Идет Яков Бардин. Говорит негромко и как бы сам прислушивается к своим словам. Пологий кланяется ему. Конь небрежно «отдает честь».)
Яков. Здравствуйте. Вы — что?
Пологий. К Захару Ивановичу с покорной просьбой…
Аграфена. Жаловаться пришел. У него этой ночью фабричные ребята огурцы украли.
Яков. А-а… Это нужно сказать брату…
Пологий. Совершенно верно… я к ним и направляюсь.
Конь (ворчливо). Никуда ты не направляешься, а стоишь на одном месте и ноешь.
Пологий. Я вам, думается, не мешаю. Если бы вы газету читали или что другое, то, конечно, я бы вам мешал.
Яков. Конь, подите сюда…
Конь (идет). Крохобор ты, Пологий… кляузник!
Пологий. Вы совершенно напрасно произносите эти слова… Язык дан человеку для вознесения жалоб…
Аграфена. Да перестаньте, Пологий… точно вы не человек, а комар…
Яков (Коню). Что он тут, а? Ушел бы…
Пологий (Аграфене). Если слова мои беспокоят ваше ухо, но сердца не трогают, — я замолчу. (Идет прочь и, прохаживаясь по дорожке, щупает рукой деревья.)
Яков (смущенно). Что, Конь, я, кажется, вчера опять… обидел кого-то?
Конь (усмехаясь). Было. Это — было.
Яков (прохаживаясь). Гм… удивительно! Почему пьяный я всегда дерзости говорю?
Конь. Бывает это. Иной раз пьяные люди лучше трезвых, храбрее. Никого не боится, ну и себя не милует… У нас в роте унтер-офицер был, трезвый подлиза, ябедник, драчун. А пьяный — плачет. Братцы, говорит, я тоже человек, плюньте, просит, мне в рожу. Некоторые — плевали.
Яков. А с кем я вчера говорил?
Конь. С прокурором. Сказали ему, что у него деревянная голова. Потом о директоровой жене сказали прокурору, что у нее любовников много.
Яков. Ну, вот… а какое мне дело до этого?
Конь. Не знаю. Еще вы…
Яков. Хорошо, Конь, довольно… а то окажется, что я всем что-нибудь сказал неприятное… Да, вот какое несчастье — водка… (Подошел к столу и смотрит на бутылки, наливает большую рюмку, маленькими глотками высасывает ее. Аграфена, искоса глядя на него, вздыхает.) Вам немножко жалко меня, а?
Аграфена. Очень жалко… такой вы простой со всеми — точно и не барин…
Яков. А вот Конь никого не жалеет, он только философствует. Чтобы человек задумался, его надо обидеть — так, Конь? (В палатке раздается крик генерала:
