Мирза Ибрагимов - Слияние вод
- Вот вам ключи - сами хозяйничайте! Сила моя иссякла! Пора на отдых.
И в самом деле, Рустам чувствовал, что непереносимо тяжела его ноша, гнет к земле. Он собирался в конце года просить колхозников отпустить его с председательского поста, но не раньше, чем кончится ревизия: "Все налажу, приведу в порядок и сдам дела новому председателю..."
А кому же? Эта дума мучила Рустама. Он уже потерял доверие к Салману. "Сам назначил - сам и выгоню, - размышлял Рустам. - Если бы каждый убирал за собой мусор, легко дышалось бы людям на земле..."
Из Дома культуры он прошел в правление. Там застал Ширзада, Гошатхана и старого чабана Бабу. С Ширзадом Рустам поздоровался сдержанно, с Гошатханом - холодно, а старика обнял.
- О, Баба! Какими судьбами?! Рад, очень рад! - Повесив фураж ку на вешалку, уселся рядом со стариком. - Ну, рассказывай...
Баба погладил бороду.
- Нет, садись за стол, там твое председательское место. У меня дело государственное. Выслушай и прими меры.
Рустам покорно сел за стол, принял официальный вид.
- Я его привез, - сказал Гошатхан, не смущаясь, что Рустам на него не смотрел. - Завернул на ферму проверить, все ли детишки учатся, там и переночевал, а утром он говорит: "Отвези к Рустаму". Я отговаривал, боялся, что на ухабах растрясет. "Расскажи, говорю, мне, передам в точности". Нет, не согласился.
Чабан лукаво прищурился.
- Мы делили хлеб, мы "саламом" приветствовали друг друга, как же я посмею через другого передать
Рустаму важные вести? Это оскорбительно и для меня и для Рустама. Он же упрекнет: "Почему, друг, сделал меня притчей во языцех?"
- Дядя, ведь я еще не знаю, о чем речь пойдет, - почтительно промолвил Рустам.
- Сейчас узнаешь, - успокоил Баба. - А при них можно? - Он указал на Ширзада и Гошатхана.
- Почему же? Люди надежные.
- Так вот, послушай... Ночи две назад, устроив овец, чабаны улеглись у костра. Я тоже расстелил на земле овчину. Стариков сон берет не сразу, чтобы не скучать, я думал о минувших и грядущих временах, о счастье и горестях. А справа от меня чабан - есть у нас такой, прости бог, придурковатый парень - храпел так смачно, что храп можно было метлой выметать. А слева комар беспутный привязался: отгоню со щеки - приместится на лоб; со лба согнал - он уже на носу. И жужжал комар звучнее зурны...
- Полог бы опустил. - посоветовал Рустам.
- Это до холодов-то? - Старик изумился. - Да чистый степной воздух единственное богатство чабана... На чем бишь я остановился?
- Иди прямо на цель, Баба! - поторопил хозяин.
- А я что, заблудился? О деле ведь говорю. Ну комар не отстает, я поднялся, погулял, проведал овец и вспомнил, что у валуна стоит кувшин с пахтой. А пахта - вся жизнь чабана, знали бы вы! Выпил пахты в летний зной - и смерть не возьмет. Вернулся с яйлагов в становище, умылся, напился пахты, - улетучились все недуги, хоть сейчас жениться. Если б мог рассказать какому-нибудь писателю все, что знаю о пахте, поучительная бы вышла книга.
- А дальше, дальше? Ну, напился пахты...
- Напился пахты, вернулся к овчине, а комар тут как тут, с налета впился прямо в щеку. Что поделаешь?
Отошел к кустарнику, лег на спину... И вдруг до ушей моих донесся шепот: в кустах стояли новый заведующий фермой и этот... как его... сын моллы и гадалки.
- Ярмамед? - нетерпеливо подсказал Рустам.
- Мир праху твоих родителей, он самый - Ярмамед. Я не хотел подслушивать, что мне до их дел? А слова, как комары, так и лезут в уши. "Слушай, Ярмамед, - сказал Немой Гусейн, - на Салмана надеяться невозможно: нашими руками разграбит ферму и сам же подтолкнет нас в могильную яму!" А тот отвечает: "Да, да, это сын жабы, жрет, жрет и не обожрется! Я устал актировать потери скота... А где сейчас отара? Уже в Сальянах?" "Нет, пока в Сарыкамыше, у Куры, - сказал Гусейн. - Слушай, Ярмамед, за шестьдесят проданных налево овец мы получим две-три тысячи, а остальными смажет свои усики Салман... Пора донести на такого проходимца!" Ярмамед задумался, а затем сказал: "Конечно, донести-то пора, но ведь мы лишимся тогда и трех тысяч. Лучше подождать, сорвать с него порядочный куш, а потом уж сообщить, куда следует..."
Кресло под Рустамом заскрипело; Ширзад места не находил: то вскакивал, то садился, а у Гошатхана от стыда были опущены глаза и кривились губы.
- Вот как дела-то обстоят, - монотонно продолжал старик. - До самого утра не уснул, а увидел этого человека, - он ткнул пальцем в Гошатхана, - и решил к тебе поехать...
- Значит, шестьдесят барашков сейчас в Сарыкамыше?
- Откуда мне знать? - Баба с достоинством погладил желто-серую бороду. - Так они говорили.
- Надо перехватить, немедленно мчаться в Сарыкамыш! - Рустам вскочил, вопросительно посмотрел на Гошатхана и Ширзада. Те согласились: конечно, следует выслать погоню...
Кровь воина забурлила в Рустаме: надвинув на брови фуражку, он крикнул: "Машину!" - но в это время в кабинет вошел Шарафоглу с папкой в руках и сказал унылым тоном:
- Плохи дела, дорогой мой, аи, как плохи!...
Ширзад коротко рассказал ему об угнанной отаре, но Шарафоглу не удивился, а спокойно посоветовал по телефону позвонить в милицию: пусть она и ловит воров. А вот в этой папочке лежат материалы поважнее. И, принудив Рустама опуститься в кресло, он показал документы. За камень для фундамента Дома культуры уплачено тридцать тысяч, а поставщик получил всего пятнадцать; бревна, доски и кирпичи возили на колхозных грузовиках, а уплатили каким-то неведомым шоферам одиннадцать тысяч. Ну, и еще кое-какие подложные счета. Похищено у колхоза, по приблизительным данным, свыше ста тысяч рублей, но ревизия еще не закончена.
- А Салман? - страшным шепотом спросил Рустам, сжимая ручки кресла,
- Да все на тебя свалил: ты, дескать, заставлял, ты деньги брал, а ему малую толику выдавал, деньги не серьезные, на папиросы не хватит...
- Я?! - надорванным голосом простонал Рустам и вдруг уронил голову на грудь.
- Да ты не волнуйся, друг, - сказал Шарафоглу: ему стало жаль Рустама, но он знал, что жалости теперь поддаваться не следует. - Вот письменные заявления: тетушка Телли, Керем, Гызетар, Ширзад и еще кое-кто ручаются за твою честность.
Но и это не утешило Рустама. Боясь глаза поднять, он думал, как непоправимо виноват перед Телли, ее сыном, Ширзадом, перед всеми, кого считал врагами. А жена? Не Сакина ли пыталась образумить, предостеречь, не она ли твердила, что пригрел он на груди гадюку... Размышляя обо всем случившемся, Рустам чувствовал себя сейчас сильным и беспомощным, раздавленным и воскресшим.
- Да, я виноват и заслуживаю наказания, - сказал он и вдруг сердито затряс головой, но мигом сник.
Все подавленно молчали.
Гошатхан остался верным себе: он не торжествовал и не злорадствовал.
- Нет, Рустам, я тоже о воровстве не подозревал, врать не стану... Меня пугало, что у тебя закружилась голова, что ты зазнался, оторвался от народа, собрал вокруг себя подхалимов...
- Да, я считал их опорой. Своей опорой, - впервые кротко согласился с ним Рустам: исчезла и злость и обида, осталась только бесконечная усталость.
Для всех, даже для районных руководителей, Рустам всегда был "киши", это воспринималось естественно, но в присутствии чабана Бабы и он превратился чуть ли не в ровесника Ширзада... Когда Баба заговорил, все почтительно смолкли.
- Я тебя считал мудрецом, а ты что натворил? Эх!... Отвернуться от народа и приблизить каких-то проходимцев! Ты не слышал пословицу: "И длинная дорога хороша; и супротивный народ - хорош"? Не тебя, одиночку, должен слушаться народ, а ты, вожак, должен покориться народу! Одну овцу и шальной ветер сбросит с тропы в пропасть - перед отарой и буря бессильна,
Пойду-ка я на яйлаги, там лучше, чем у тебя...
И снова Рустам не возразил, а согласился. Да, это так, дядюшка...
9
Гараш после отъезда Назназ испытывал глубокое отвращение к самому себе. Как низко он пал, превратившись в пленника распущенной бабенки! Красоту - великий дар природы - Назназ распродавала по дешевке, не брезгая любым покупателем.
И вот ради такой Гараш отказался от Майи. Пренебречь верностью, растоптать достоинство жены - что за низость! Разве Майя забудет это, простит?!
Мучимый раскаянием, Гараш избегал людей, сразу после работы он возвращался домой и часами простаивал на веранде, устремив взгляд в темную ночь.
А в доме и без того сгустился мрак; Сакина и Рустам были озабочены, молчаливы, да и Першан приуныла.
Однажды Сакина настойчиво потребовала, чтобы Рустам поехал за невесткой и привез ее домой, иначе Гараш вовсе зачахнет...
Старик недовольно ответил:
- Ты сколько раз туда ездила? Мало тебе унижений? Меня теперь хочешь выставить на позор?
- Наш мальчик погибнет! - тяжело вздохнула Сакина.
- "Мальчик"!... - Рустам горько усмехнулся. - Вот пусть твой "мальчик" сам и едет. Обидеть человека легко, а помириться с женою, вернуть ее в дом - потруднее, тут надобно мужество...
- Да, не в тебя пошел, - посетовала мать, - в его годы ты был как огонь!
