Ольга Туманова - Обо всем и еще кое о чем
- Вы так его любите, - сказал Алексей Петрович.
- Люблю? - удивилась Наталья Павловна. - Нет, не то... - ей казалось, Алексей Петрович чувствует все ее мысли, и ему не нужно будет ничего объяснять, он сразу все поймет, но Букрин ее не понимал, и теперь Наталья Павловна искала нужные слова и не могла их найти. - Все получилось случайно. Костя был в лагере. Мы ведь давно знакомы. Косте было девять лет. Он был в то лето на Петропавловском озере. Туда ходил только один пригородный автобус, всего несколько раз в день, и билет я покупала за неделю. Туда. А на обратный рейс билеты не продавали. В тот день я никак не могла уехать. И начался дождь. Ливень.
Наталья Павловна в шелковой юбке (васильковый горох по белому полю), в кружевной белой кофточке стоит одна посредине леса на шоссе, и вода несется стремительным потоком, накрывая туфли. Под зонтом кусают лицо и голову комары. Наталья Павловна переворачивает зонт, и дождь хлещет по лицу, она поднимает зонт, и вновь комары кусают лицо и голову.
Прошли, не притормозив и окатив ее волной, два автобуса. Наступал вечер. Было холодно, голодно, мокро, обидно, страшно.
- Он довез меня до дома. Мы говорили о чем-то, но так, пустое. И расстались, не знакомясь. А через несколько дней я шла с работы, и Юра стоял возле моего подъезда. В тот день на город пришел циклон. Начиналось наводнение. Ну, то, помните? Вы тогда не жили в городе? Плыло все: дома, животные - целые поселки, все вокруг затопило. И в тот день была гроза, такая страшная гроза. Не где-то вдали, а над городом. Я сходила с ума. Костя на озере, гроза, наводнение, и мне не на чем до него добраться. А Юрий только глянул на меня, мы, кажется, даже не поздоровались, что-то спросил, мол, что со мной, я сказала, что гроза, а Костя там. Он и не дослушал. Сказал: "Поехали".
Наталья Павловна помолчала. Все что вспоминалось, ничего не объясняло, вернее не объясняло того единственного, что она пыталась объяснить Алексею: почему, если предчувствие ее не обманывает и с Юрием беда, она не может его оставить.
- Я была очень гордая. Мне кто и хотел помочь - не мог. Да никто особо и не рвался, должна сказать. А Юрий... Я что только ни творила. Даже вспоминать странно, поступки такие... дикие. Я вышвыривала ему вслед все, что он приносил. Один раз все стены лестницы так его грушами измазала, что... Он перешагнул через все. Уйдет, бледный, злой, а через пару дней Костя с улицы сумку тащит, там дядя Юра, он подниматься не хочет. И прижимает к груди какую-нибудь сладость. Или игрушку. И такой счастливый, что подарок ему от дяди Юры. Ведь он рос без отца. Тот ему подарки не присылал. Ну, как отнимешь? Я два раза в больнице была, никому не сказала, где я. И оба раза он меня находил. А Костя болел так часто. Тяжело. Подолгу. Сколько времени я просидела на справках. Мы бы без Юры просто не выжили.
- Значит, ты любишь его, - глядя в сторону, повторил негромко Алексей Петрович, и Наталья Павловна поняла, что Букрин ее не слушает. Или не слышит. Какая любовь? Теперь ей и самой непонятно, почему Юрий стал ей близок. Неужели просто от одиночества? Но столько лет. Она и представить его не может чужим, посторонним человеком. Но - любовь? Любовь это же совсем не то. Любовь. Да она только сейчас, с ним, с Алексеем и поняла, что такое - любовь.
- Алеша! - Наталья Павловна обе руки положила на плечо Букрина, словно так ему будет легче ее понять. - Если у него все хорошо, если у него все в порядке, если мой сон - нервы, фантазия, я не увижу его больше. Никогда. Но если у него сейчас все так, как мне приснилось, - и Наталья Павловна опустила руки. - Если он потерял все: семью, дом, работу...
Господи! - хотелось закричать Наталье Павловне, - я тебя люблю! Я тебя всю жизнь ждала, я всю жизнь о тебе мечтала, я Бога благодарю, что он не дал мне умереть, не увидав тебя. Но только и сказала тихо:
- Но я не могла тебе не сказать.
Они молча пошли к подъезду, и, незримые для непосвященных, вились вокруг них ауры, плавно изгибаясь, чтобы случайно не коснуться друг друга.
- Желаю счастья, - сказал Алексей Петрович, низко склонив голову, и повернулся, и пошел прочь.
Юрий Федорович стоял на пороге в синем пальто, и пуговица болталась, и горло было голо. Лицо землистое, глаза смотрят тяжело.
- Дома? Сейчас. Такси отпущу.
Вернулся, разулся в прихожей и прошел на кухню босиком, не снимая пальто.
- Почему ты на такси? - спросила Наталья Павловна, доставая с полки кофемолку.
- Потому что я приехал к тебе совсем.
- Что значит: совсем? - Наталья Павловна обернулась с кофемолкой в руках.
- Совсем значит навсегда, - ответил Звягинцев, потянулся и плюхнулся на диван.
- А Лариса Степановна? - не двигаясь с места, спросила Наталья Павловна.
- Плевать, - сказал Звягинцев и подложил под спину подушку. - Я сына вырастил.
Откинулся на подушку, но тут же встал, налил воды из-под крана, одним залпом махнул стакан.
- Подожди, сейчас кофе будет готов, - сказала Наталья Павловна, наклоняясь над газом.
Звягинцев отмахнулся от ее предложения, шагнул, обнял за плечи:
- Замучила ты меня. Родненькая ты моя, что надумала, загулять решила. Да чтоб я тебя кому отдал, да не в жизнь. И чего ты бесишься? Чего тебе не хватает? Вот со службой завяжу, пойду деньги делать. Готовь список, что тебе нужно.
- Ты Костю нашел? - глядя на закипающий кофе, спросила Наталья Павловна. Я ему телеграмму отправила, он молчит.
- Найдешь тут с тобой. - Звягинцев отпустил плечи Натальи Павловны, подошел к раковине, плеснул в лицо водой. - Найду. Что телефон искать? В субботу поедем.
- Правда? - Наталья Павловна поставила кофеварку на стол и быстро обернулась.
- Ну, когда я тебе врал. Еще тебе врать. И так уже весь заврался. Звягинцев шагнул к полке, достал чашки, протянул руку за сахарницей. - Что тут ехать? Туда часов семь, обратно. Переночуем в машине, вспомним молодость. Помнишь, как ездили на море? Воздухом хоть подышишь. С утра и поедем.
Шагнул к Наталье Павловне, обнял, и пахнуло тяжелым перегаром.
- Ты пил? - Наталья Павловна чуть отодвинулась.
- Запьешь тут с тобой. - Звягинцев вновь плюхнулся на диван. - Двое суток, от звонка до звонка. Прошлую ночь чуть не окочурился. Понюхай. Чем пахнет?
- Водка и пиво, - вяло отозвалась Наталья Павловна.
- И агдамчик. Уйдет она. У, коза. Не коза - кооозочка. Коза блудливая. Да я тебя в жизнь никому не отдам. Так и знай: разобьюсь с тобой вместе.
- И что в том тебе будет хорошего? - глядя в темное окно, без интереса спросила Наталья Павловна.
- Зато вместе будем, - прежним бодрым тоном отозвался Звягинцев. - Слушай, а давай обвенчаемся.
- Мне помнится, ты женат, - не отводя глаз от окна, ответила Наталья Павловна.
- А, то так, здесь, а с тобой - навсегда. Навечно. Нет, правда. Я тут зашел в церковь. С виду такая немудреная, а внутри - красотища. Ну, ладно, давай спать. Я двое суток из гаража не вылезал.
- А на работе? - не отрываясь от окна, спросила Наталья Павловна.
- Отпросился. На два дня по семейным обстоятельствам. Я уже ветеран. Уважают старика. Отработаю, успею еще.
Он уснул, широко раскинувшись на диване.
Прибрав на кухне, Наталья Павловна разложила на столе журналы и занялась чтением, стараясь не думать ни о чем, кроме терапии.
Был двенадцатый час ночи и Наталья Павловна собирала книги, когда под окном требовательно просигналили.
Наталья Павловна глянула машинально во двор - против ее окон желтела "Нива".
Наталья Павловна разбудила Звягинцева:
- По-моему, Никита приехал.
- Что ему здесь делать ночью? - Юрий Федорович нехотя поднялся, кряхтя, проковылял к окну. - Точно. Никита.
Накинул пальто и вышел во двор. И быстро вернулся, сумрачный:
- Слушай, там истерика. Бегает по всему дому.
Наталья Павловна молчала и смотрела в окно.
- Ну, я съезжу, ладно? Ну, ведь вони будет! В субботу, в девять утра. Ты поняла, коза? В девять утра я подъезжаю, и едем к Косте.
Наталья Павловна молчала и смотрела в окно.
Наталья Павловна надеялась довести Косте пироги еще теплыми и с вечера печь не стала, а поднялась в четыре утра. К восьми вся квартира была заставлена пирогами: с капустой, с яблоками, с ягодами, с мясом, чтобы хватило всем, кто сейчас там, рядом с ее Костей, и чтобы на любой вкус.
Отварила пельмени, поджарила котлеты. Достала из буфета варенье и конфеты.
К девяти уложила сумки и с пальто в руках присела на край дивана.
И так и сидела, пока в начале одиннадцатого ни зазвонил телефон:
- Слушай, я не могу сегодня. Срочное дело. Ты не думай, по службе. Ну, мы съездим еще как-нибудь. В другой раз, когда ты в субботу выходная будешь. Ну, ты слышишь, что я говорю? Что ты там молчишь? О чем ты там сейчас думаешь?
- De omnibus rebus et quibusdam aliis...
- Что? Что ты там бормочешь? Я не понял ничего. Слушай, мне бежать надо. Патрон прикатил из Москвы. Желает посмотреть, не появился ли у меня за эти дни антисоветский блеск в глазах. Я заскочу вечером. Или завтра. Дома будь, я обязательно заскачу. Ты поняла?
