Ольга Туманова - Обо всем и еще кое о чем
Остался позади город, дорога круто пошла в сопку, и вот они уже на высокой вершине, и внизу, левее трассы, привольно раскинулся Амур.
Вот это место, этот миг любила Наталья Павловна. Впереди то вверх то вниз, словно блуждая меж высоких деревьев, бежит по сопкам дорога. А из-под сопки вдруг - широко выплывает Амур. И кажется, что там, внизу, у воды, таинственно красиво и под развесистым деревом сидит сестрица Аленушка и плачет о братце Иванушке...
- Вы никогда здесь не были? - спросил Алексей Петрович.
Почему-то не отвечая на его вопрос, Наталья Павловна сказала:
- Как хорошо здесь...
- Да, я люблю сюда ездить. И зимой с лыжами, и летом загорать. И весной за багульником.
Машина спустилась с сопки и неухоженными полями подъехала к Амуру. Наталья Павловна вышла на берег. На песке, у самой воды, лежала огромная коряга. Наталья Павловна села на корягу. Смотрела вдаль. Берег на Воронеже пологий, долгий, не такой, как в городе или на Бычихе. На Амуре начался ледостав, плыло мелкое ледяное крошево. Солнышко еще щедро пригревает землю, и в кроне деревьев много зелени, а где-то, совсем не далеко, уже царит мороз, и живая вода превращается в лед.
3. Когда въехали в город, смеркалось, и город казался иным, не тем, что мелькал за окошком днем. Весь путь до дома Натальи Павловны оба молчали, только негромкая мелодия звучала в салоне, и, когда машина свернула во двор, Наталья Павловна подумала, что молчание их было легким и приятным. Она взглянула на Алексея Петровича. Он глянул на нее и улыбнулся, как улыбался только он - глазами.
- Вы знаете, Алексей Петрович, с вами удивительно легко.
- А с вами, Наталья Павловна, удивительно уютно. Спокойно, - Букрин остановил машину, но руки его по-прежнему лежали на руле, глаза все так же смотрели вперед, в ветровое стекло.
- Увы! - грустно засмеялась Наталья Павловна. - Не очень уютно. Устаю. Да и за литературой стараюсь следить. И совсем не так домовита, как самой бы хотелось.
- Белье я могу сдать в прачечную. И картошку пожарить могу сам. С вами душе уютно, - ответил Букрин, не меняя ни позы, ни тона, а Наталья Павловна подумала, что есть что-то необычное в его манере держаться. Но что, изумилась она, ведь он так прост, так спокоен.
- Наталья Павловна, в четверг концерт старинной музыки, - сказал Букрин, и Наталья Павловна поняла, что ей кажется странным в его облике: лицо Букрина не играло мимикой, и руки были, практически, неподвижны. Пожалуй, она не встречала прежде никого, кто при разговоре не помогал себе руками.
- Вивальди, Гендель, - не отводя взгляда от ветрового стекла, сказал Букрин. - У вас нет желания?
Наталья Павловна молчала в раздумье. Предложение Букрина казалось ей заманчивым: она так давно не была в концертном зале, и Букрин ей был приятен, но она не могла не понимать, что Букрина интересует не единственная встреча, и что согласие пойти с ним на концерт означает ее желание романа с Букриным. Роман - надо же, какое красивое слово пришло ей в голову.
- Наталья Павловна, вас что-то смущает? Что?
- Скажем, как вы поймете мое согласие, - сказала Наталья Павловна и поморщилась от собственной фразы.
- Как Вашу любовь к музыке. К старинной - особенно. - Алексей Петрович посмотрел ей в глаза и улыбнулся. И тут же, не сказав больше ни слова, вышел из машины, и прежде чем удивленная Наталья Павловна успела выйти, Букрин, мигом обогнув машину, распахнул перед ней дверцу и спросил:
- И что мы решим с концертом?
- Я пойду на концерт, Алексей Петрович. С удовольствием. И спасибо вам за сегодняшний день.
И уже в лифте Наталья Павловна подумала растерянно: "Но разве я говорила, где я живу?"
Прием был у Демьяновой с утра, и до концерта она сумела зайти домой. С наслаждением приняла горячую ванну (день стоял ветреный, и, обходя больных, Наталья Павловна продрогла) и занялась макияжем.
Косметикой Наталья Павловна пользовалась весьма умеренно, но сегодня она ощущала себя частичкой праздника и с удовольствием видела в зеркале, как под легкими движениями рук заиграло красками лицо, стушевались морщинки, глаза стали выразительны, а губы красивы. Потом Наталья Павловна долго укладывала волосы: одно дело причесаться на работу и перед поездкой с Юрием в лес, и совсем другое - сделать прическу, когда ты идешь в концерт.
Наталья Павловна колдовала над собой и представляла вечер: светлый зал, шорох нарядных платьев, аромат духов, негромкий возбужденный говор, музыка, аплодисменты. Господи, как давно (так давно, что кажется - никогда) в ее жизни не было праздника.
Алексей Петрович стоял у входа в филармонию с букетом мелких роз, издали похожих на хрупкий фарфор. И капельки воды на лепестках, словно слезинки росы.
Звягинцев знал, что ни в какое срочное дежурство, откуда он ни вырвался к ней хотя бы на пять минут, Наталья Павловна не поверит.
Один скандал он уже перенес. Теперь надо объясниться с Натальей. Но эта не будет скандалить! Ну, отругала бы, обматерила, ударила, что ли. Так нет же. Будет грустная, молчаливая, и ничего-то ей не хочется: ни в лес, ни коньячку. Ну, что ты тут сделаешь.
В субботу они с Никитой ездили за город (там, в лесу, стоят автобатовцы) надо было подзаправиться бензинчиком. А тех только что перебросили из Германии. Живут весело, обмывают встречу с родиной и прощание с заграничным комфортом. Капитан за бензин денег не берет, благодарят его кто водкой, кто спиртиком, и застолье у него в доме каждый день. Как Звягинцев ни отнекивался, сухим из-за стола встать не дали, ну, а потом он набрался так, что садиться за руль не рискнул, впрочем, он в тот момент мог на что угодно рискнуть, но Людка, жена капитана, спрятала ключи от машины. Ну, и ничего не оставалось, как выпить еще по рюмочке, раз такое дело.
В квартиру заходили по-соседски, подсаживались к столу.
Кто-то кемарил в комнате, кто-то просыпался и вновь садился за стол, и было сизо от табачного дыма, и грудились пустые бутылки, и наяривал на аккордеоне хозяин, изливая свою русскую душу, и вразнобой вторили ему голоса гостей, и заспанная хозяйка ходила по квартире уже в халате, и ползали по полу дети, и все выпивали еще по рюмочке, раз такое дело.
И, поглядев при солнечном свете на свое отражение в зеркале, Юрий Федорович понял, что если днем с такой, как он изволил мысленно выразиться, харей выйти на гаишника, то это будет то же самое, как если прямо сейчас, тут, не отходя от зеркала, самому содрать с себя погоны, и ничего ему не оставалось, как только вернуться к столу и выпить еще рюмочку, раз такое дело.
Воскресным вечером, выбравшись, наконец-то, из автобата, он первым делом, не заезжая ни домой, ни в контору, помчался к Наталье. Но той дома не было. Ее не было ни в гастрономе, ни в булочной, ее не было у Татьяны, она не дежурила в больнице. Он всегда знал, чуял, где она. Он находил ее и на участке, и в библиотеке, и, когда она неожиданно сама угодила в больницу, не позвонив ему, он уже на другой день притащил ей полную сумку, на всю палату хватило. Но сейчас он не знал, где ее искать.
Звягинцев растерялся.
Дальше - больше. Дома ждало предписание, и он должен был немедленно уехать на три дня, и он, на ночь глядя, под Ларкины вопли поехал назад, к Наталье, но той все еще не было дома. Так он и уехал, не повидав ее, а когда в четверг вернулся и тут же помчался к ней, ее вновь не было ни дома, ни на работе, ни у подруги.
Сначала Звягинцев подумал, что Наталья злится, не открывает ему дверь, не подходит к телефону, и он поставил машину среди гаражей против ее дома, и часа два просидел, глядя на темные окна - Натальи дома не было.
На другое утро, рано, до работы, он заехал к Наталье.
Наталья Павловна открыла дверь еще теплая от постели.
- Ты где была? Ты где гуляешь? Я тебя караулю! - начал Звягинцев с порога.
- Кофе выпьешь? - спросила Наталья Павловна новым, незнакомым Звягинцеву тоном, и вся она, у которой он знал каждую морщинку на лице, каждую родинку на теле, была какая-то иная, незнакомая.
- Ты мне скажешь, где ты была? - с напускной строгостью говорил Юрий Федорович.
- А почему ты кричишь на меня? - спокойно спросила Наталья Павловна, как бы на миг отрываясь от своих, далеких от Звягинцева, мыслей.
- Я не кричу, - Звягинцев тут же заговорил в пол тона. - С чего ты взяла? Это у меня голос такой.
Наталья Павловна заварила кофе, густой аромат поплыл по квартире, и с чашкой в руке Наталья Павловна прошла в комнату, села в уголке, как всегда такая мягкая, такая уютная и... такая чужая.
- Где ты была? - спросил Звягинцев, и Наталья Павловна глянула на него удивленно, столь непривычен был голос Звягинцева: низкий и глухой.
- А почему ты меня об этом спрашиваешь? Я тебе не жена, - сказала тем же, новым тоном.
- Ты мне больше, чем жена, - всплеснул руками Звягинцев. - Я с тобой десять лет ложусь и десять лет встаю. Ты всю мою ласку забираешь. Можешь ты это понять?
"Не со мной ты, Юрочка, ложишься, не со мной ты, Юрочка, встаешь", хотела сказать Наталья Павловна, но не сказала, улыбнулась мелькнувшему видению прошлого вечера и ответила рассеянно:
