Андрей Саенко - Бездна
- Так ты, Влад, значит, не выбирался никуда ни вчера, ни в субботу?
- Нет, а зачем?
- Ну как же, праздник твоего города. Конечно, это также нерационально, как и Храм Христа Спасителя, но это же только форма. Все равно это остается настоящим праздником.
Влад усмехнулся. Рядом с ними оранжевый дворник размеренно мел свернувшуюся от влаги в небольшие глинистые комочки грязь.
- Когда ты отмечаешь праздник с большим количеством ничем не объединенных с тобой людей, - ответил Влад, - на следующий день ты вынужден выметать из своей души оставшийся после праздника хлам. И ты знаешь, иногда это лопнувшие воздушные шарики, а иногда и использованные презервативы, и в этом случае понимаешь, что тебя никто по-настоящему не любит, а каждый раз предохраняются.
- Почему ты вдруг заговорил об этом? - Сашка испугался, что Влад прочувствовал и вторую часть его, Сашкиных, опасений. Но Влад, кажется, просто попал в точку с образом.
- Просто я не люблю тусовки, и чем они больше, тем больше я их не люблю.
Некоторое время ребята шли молча. Влад всегда знал, когда надо помолчать, чтобы Сашка собрался с мыслями. Это свойство, которое трудно было переоценить в человеке, и очень хорошо, если такой человек у тебя есть. Впрочем, Сашкин обеденный перерыв кончался, и очень скоро работа вновь засосет его до конца дня, резко изменив Сашкины представления о пространстве и времени по сравнению с этим моментом неторопливого разговора. Безобразный Эйнштейн!
- Мы вчера смотрели шоу Жана Мишеля Жарра, - заговорил, наконец, Сашка, - ты слышал что-нибудь про это шоу?
- Ты меня знаешь, Саш, само слово "шоу" заставляет меня стараться знать о нем как можно меньше.
- Но ты все равно знаешь об этой акции, так?
- К сожалению, да. Я ведь не в тайге живу, иногда смотрю телевизор, слушаю радио... Он что-то там с МГУ проделывал?
- Да, точно. И мы вчера это смотрели из Лужников. Знаешь, жутковатое зрелище. Старое здание университета, основанного вообще бог знает когда... вдруг покрывается росписью лазерных татуировок. И это делает иностранец, француз. Я все понимаю, но почему-то у меня возникают ассоциации с надругательством над могилой. Когда я смотрел все это, сначала вспомнился гиперболоид инженера Гарина. Мне в какой-то момент показалось, что все рушится. Стало просто страшно. В этом было... что-то сатанинское: ночь, темнота, московская святыня и какой-то электронный шабаш иноверца.
Влад выслушал Сашку, секунду словно рылся в памяти, и, наконец, заговорил:
- Не могу сказать, что я полностью разделяю твои чувства, но мне, по крайней мере, понятны твои эмоции. Ты возможно будешь удивлен, но мне кажется, твое восприятие этого действа базируется на традиционной православной христианской доктрине, и то, что ты чувствуешь, имеет глубокие корни в твоих генах и твоем подсознании.
- Православное христианство? Что ты имеешь в виду?
- Ты не обращал внимания на то, как православные отмечают Вербное Воскресение -- Вход Господен в Иерусалим? Традиционно это Крестный ход с массой народа. И каждый человек несет зажженную свечу. Но при этом люди не пытаются сложить все эти огни в один большой "костер революции". Каждый несет свою свечу, свою веру. Когда вера рассеяна огоньками свечей в миллионах, ее труднее задушить, чем залить водой один большой костер. Знаешь, почему так? Потому что православие говорит: Бог в тебе. Значит, и праздник в тебе. Нет необходимости собираться большими группами и уверять друг друга, что праздник наступил и уж теперь-то точно весело. Если праздник наступил внутри тебя, ты его празднуешь и все. Ты, конечно, можешь поделиться радостью с другим, но поймет тебя только тот, у кого тоже праздник внутри. Если много незнакомых людей собираются вместе, значит они не в ладах сами с собой, и для того, чтобы убедить себя, что это не так, они пытаются убедить в этом окружающих. Ты понимаешь, о чем я говорю?
- Да, что-то похожее мы обсуждали с Нелей. Она говорила: чем больше общность, тем абстрактнее связи. То есть, наиболее конкретная, полная связь может установиться между двумя людьми.
- С моей точки зрения не совсем так. Наиболее конкретная связь может установится внутри самого человека, поскольку он является замкнутой системой.
- А как же проблема одиночества?
- Эту проблему выдумали безбожники. Человек, внутри которого Бог, не может быть одинок по своей природе. Чаще наоборот, люди мешают друг другу. Вот говорят, трудно найти свою половину. Я думаю, это потому, что, как правило, такой половины нет. А счастливые семьи, влюбленные голубки, - это частью вранье и показуха, а частью исключения из правила, которые, как известно, лишь подтверждают его.
Сашка посмотрел на Влада новым взглядом. Влад, которого он знал много лет, человек, которого он считал почти своей частью, сегодня вдруг открыто отказывается быть такой частью, утверждая, что является самодостаточным. Если так, почему же он тогда откликается на каждое Сашкино слово, на каждую просьбу, срывается и летит, стоит только Сашке намекнуть о желании поговорить?
- Не хочешь же ты сказать, что мы с тобой не нужны друг другу?
- Я не ставлю вопрос таким образом. То, что действительно нужно человеку, это большой открытый вопрос. Ты думаешь, человечество в нем разобралось хоть на йоту? - Влад усмехнулся. - Посмотри, чем мы с тобой, юристы, занимаемся: мы прорываем кордоны законодательства, ищем, как обойти закон, хотя по сути дела, помогаем людям жить так, как им нужно. Но если им нужно жить так, то кто же тогда писал и веками проверял на практике законы, которые вроде бы должны помогать людям жить так, как им нужно, а не мешать. Это классический пример паразитизма.
- Влад! -- Сашка остановил его, сердце заколотилось. Он никогда не думал, что простое манипулирование словами может так разволновать его. Сашке вдруг показалось, что все, чем он жил до последнего момента, а прежде всего Влад и Неля, отступают в сумрак прошлого, становясь призрачными воспоминаниями. -- Погоди, Влад. Я ведь тебя о другом спрашиваю. Ты говоришь, что никто никому не нужен. И мы с тобой друг другу тоже? Ты это хочешь сказать? Ты уверен, что это хочешь сказать?
Влад вдруг улыбнулся, и тогда Сашка понял, что ничего не изменилось, и все, что было между ними остается в силе.
- Александр, я всегда стараюсь говорить то, что я хочу сказать. Если это по каким-то причинам неуместно, я просто молчу. Что же касается твоего вопроса, то, мне кажется, ты забыл минимум две вещи. Во--первых, мы говорили об общих праздниках. В этом контексте я могу повторить свое утверждение, что человек, безусловно, самодостаточен, поскольку истинный праздник приходит только изнутри. Конечно, на самом деле, и проблемы возникают изнутри, но иногда, для их разрешения, по крайней мере, на начальной стадии, очень полезен внешний контакт. А сейчас мы с тобой, кажется, ничего не празднуем, а как раз рассматриваем внутренние проблемы, что называется, "в первом чтении". Во-вторых, - Влад снова улыбнулся, - я все-таки не гуру, и то, что я говорю, не следует воспринимать как истину в последней инстанции. Это всего лишь мое личное субъективное мнение.
Сашка благодарно посмотрел на друга. Все-таки, с Владом ему здорово повезло. Влад безусловно ассоциировался у Сашки с чем-то постоянным, стабильным и сильным. Влад был Сашкиной константой, центром Сашкиного мира, и с этим центром Сашка соотносил все события в своей жизни, чтобы понять, в какую сторону она двигается. Одно только было непонятно: что этот удивительный человек нашел в нем, в Сашке, чтобы вести себя так, как он это делает уже на протяжении семи лет.
Влад, а у тебя внутри был праздник?
Был. Поэтому я никуда и не пошел. Но этот праздник не приходил и не ушел на следующий день. То, что я москвич и что Москва -- это мой город, я праздную каждый день. Иногда я прохожу по старым улицам, и в этот момент мне кажется, что я бессмертен, потому что я существовал давным-давно до себя вместе с этими стенами и башнями, а значит, буду существовать и после себя. У тебя не бывает такого?
Сашка улыбнулся в ответ:
Бывает... Хочешь, я тебе про Москву расскажу? Только это на самом деле песня.
Тогда можешь спеть.
Хочешь?.. Ну, хорошо.
Сашка огляделся, нет ли кого слишком близко. Он понимал комичность ситуации, в которую сам себя поставил, но ему необходимо было врываться из грубых материй, сгущавшихся над ним. Проще всего это сделать, окунувшись в творчество, -- только оно позволяет нам не потерять индивидуальность среди ежедневной рутины, которой заняты все мы.
Творчество... Это отголосок того, что мы знали когда-то, и утратили в процессе развития, который оптимисты называют эволюцией. Вполне вероятно, что человечество когда-нибудь все-таки упрется в границы бесконечной Вселенной, освоит чудеса ноль-пространства, переносящего своих пассажиров в любую точку бесконечности за такой короткий промежуток времени, что современная наука не в состоянии описать его десятичной дробью от целой секунды, откроет свое официальное представительство в каждом из параллельных миров и соберет живородящий компьютер, клонируя поколение за поколением гениального Билла Гейтса. Но вещи, к которым мы привыкли и потому не кажущиеся нам удивительными, никогда уже не будут познаны нами. Отчего нам всем, как одному, кажется, что мажорное трезвучие "веселое", а минорное "грустное"? Почему обычные слова, выстроенные в ритмический ряд и зарифмованные по нехитрой формуле, заставляют нас плакать или смеяться, тогда как другой их порядок, даже при сохранении общего смысла, не воздействует на нас никоим образом? Что притягательного в шорохе листвы, какая изначальная мистика скрыта в шуме дождя, что заставляет нас смолкнуть в призрачной скорби в тот момент, когда взор наш невольно устремляется в ночное звездное небо?
