Андрей Саенко - Бездна
- Неужели, бумажник так много значит? -- спросил вдруг Сашка Марину.
- Саша, Саша... - вздохнула Марина, - вам, мужикам, проще. Понравилась девушка - хватай ее, на коня и в степь. А нам надо и о себе, и о детях думать, одного пламенного чувства тут недостаточно, приходится задумываться о деньгах. А иногда и выбор делать в пользу них.
- Но ведь это же... попса! -- Сашка хотел сказать "проституция", но вовремя осекся. Маринка, впрочем, знала, что Сашка ставит два этих понятия рядом.
- Проституция, хотел сказать? -- Маринка сокрушенно покрутила головой. -- Вот что меня больше всего в вас мужиках убивает, так это лицемерие: клянете женскую продажность по чем зря, но кроме вас самих никто ж нам за нее не платит! Давайте организуем общество, где не будет власти у денег, которые зарабатывает мужчина, а женщина равна с ним в правах. Вы ж первые взвоете и скажете: верните как было!
- Фу, какой прагматизм, - возмутилась Неля.
- Прагматизм? -- Марина горько усмехнулась. -- Ты-то вот только вернулась из Германии. А я? Я бы хотела романтики. Но для этого работа за стойкой банка не подходит.
- Для этого надо выйти замуж за "дядечку с бумажником"? -- улыбаясь спросила Неля. Она чувствовала, что разговор выходит за рамки светского, и старалось вернуть его в нормальное русло. Она искренне симпатизировала Маринке и не собиралась портить с ней отношения, да еще безо всякого повода. Однако, вопреки стараниям Нели последняя ее реплика прозвучала скорее издевательски, чем примирительно.
Впрочем, Маринка, не ответив Неле, вдруг обратилась к Сашке:
- А вот ты, интересно, романтик?
- Я? -- Сашка не был готов к такому вопросу. В голове пронесся вихрь мыслей, всплыло последнее стихотворение. -- Я -- да.
- Тогда Неля должна быть прагматиком. Иначе ваши детки будут голодать. Скажи, Неля, ты прагматик? Или ты то, что Сашка любит в тебе?
Сашка вдруг с ужасом понял по глазам Нели, что та не знает, что ответить. Она испуганно смотрела на него какую-то долю секунды, и в глазах ее читалось: "помоги!".
- Классный сегодня получился день! -- раздался Светкин голос.
"Слава богу!" - подумал Сашка.
"Слава богу!" - подумала Неля.
Маринка закрыла глаза и откинула голову назад, подставив лицо еще теплому осеннему солнцу, выглянувшему на мгновение из-за облака.
Когда стемнело, они впятером отправились смотреть праздничное шоу заезжего француза на стенах МГУ. Сначала они попытались попасть на Воробьевы горы, но народу прибыло столько, что часа за три до начала шоу милицейские кордоны перекрыли все подступы и не пускали все прибывающих зрителей. Всех выручил Серега, который отвез ребят на другую сторону Москвы-реки, откуда здание университета тоже прекрасно просматривалось, но народу почти не было. По пути все затарились пивом и газировкой и, постелив на траву Серегину куртку (Сашка старался надевать теплые вещи как можно позже), устроили импровизированный вечерний пикник. Вскоре на стенах МГУ заскакали разноцветные фигуры, выводимые хитроумным лазером иностранного артиста. Музыку отсюда было слышно плохо, но об этом никто особо не жалел. Сашка вместо этого все еще слышал другое: "Я был вчера в огромном городе, где совершенно нет людей..."
Вид мерцающего в ночи МГУ навел Сашку на мысли об инженере Гарине и его гиперболоиде; на мгновение ему показалось, что шпиль главной башни Университета сейчас начнет падать вниз, срезанный лезвием луча последнего солдата Наполеона. Он повернулся Неле: она смотрела в пустоту широко открытыми глазами и о чем-то думала.
Сашка побоялся спрашивать, о чем. 6
В понедельник зазвонил Сашкин рабочий телефон. Это был Влад.
- Здорово, Саш. Как дела?
- Бог милостив. Сам как?
- Да что со мной будет... Как тебе празднества?
- Утомили. Мы с Нелькой прошлись позавчера по центру Москвы... тяжелое впечатление. Словно я случайно попал на чей-то чужой праздник. Люди месяцами не получают зарплаты и пенсии, городской бюджет несет такие колоссальный траты только для того, чтобы с почетом обставить собственный день рождения!
- Я представляю себе... У меня хватило ума не выбираться никуда вчера. Но я чего звоню-то - похвастаться.
- Чего?
- Можешь меня поздравить: с тобой говорит состоявшийся аспирант кафедры теории государства и права.
- Ух, ну ты молодец! Ты ж теперь три года можешь военкомату язык показывать!
- И это тоже... Я вообще-то рассчитываю в полтора года уложиться, мой научный говорит: развивай тему диплома. А ты же знаешь, у меня в диплом вошло процентов тридцать от всего материала - больше просто нельзя было. Так что подчищу все, добавлю свежачка, сдам минимумы этой весной, а в том году попробую защититься.
- Я все бросаю и жду тебя на Китай-городе где обычно. Это повод встретиться. ОК?
Влад снова был на месте раньше Сашки. "Почему я опаздываю, даже если прихожу вовремя?" - удивлялся Сашка. Они пожали друг другу руки - казалось, нет на свете силы, способной нарушить или изменить этот многолетний ритуал приветствия - и, балагуря на только им двоим понятные темы, поднялись на поверхность.
Сегодня Москву убирали. Сценические площадки к этому времени город уже демонтировал ("демон-тир-овал" - обратил про себя внимание на составляющие этого глагола Сашка), но улицы были загажены обрывками праздничных листовок, афиш, ошметками лопнувших воздушных шаров и прочей постпраздничной мишурой, которая показывает, что у любого самого светлого торжества есть и другая сторона. Растворившись среди будничных пешеходов, уставшие люди в оранжевых спецовках словно муравьи методично, усердно и как-то безысходно выполняли свою скорбную работу по погребению вчерашнего праздника. Было довольно пасмурно, как бывает всегда на следующий день после того, как тучи разгоняют артиллерией. Аккуратный с иголочки костюм-тройка на Владе - он был только что с экзамена - резко контрастировал с окружающим ребят бардаком.
Сегодня Сашка с Владом просто шли, не направляясь никуда. У них не было цели, требовавшей физического перемещения с того момента, как они поздоровались. Влад рассказывал про вступительный экзамен по философии.
Конечно липа, покруче наших выпускных. В общем-то все места розданы еще до начала экзаменов; знаешь, если научный руководитель решил тебя взять, считай, что ты уже поступил. Ну а ты в курсе, мой-то меня уже два года звал. Тем не менее, сам знаешь - экзамены - это экзамены, и самый липовый из них тоже надо сдавать. Короче, приходим на философию, сели, растянули билеты, Дурову достался Фрейд. А, знаешь, видно, что не готовился парень. Он достал такой серенький доисторический краткий философский словарь, который не одну войну прошел...
- Да, я знаю, у меня такой был, я посеял...
- Ну вот, выписал оттуда все, что было по Фрейду. А мне-то сзади все видно - у него три небольших абзаца получилось. Подходит его очередь, а я вижу, он второй вопрос - вообще никак. Комиссия его спрашивает: ну так, мол, с чего начнешь? Он говорит - с Зигмунда. Давай, говорят. А комиссия - Ларин, Крашенинников Леонид Аркадьевич и Тортилла.
- Эльвира Иосифовна? Она еще экзамены принимает? Я думал, ей только лекции доверяют читать.
Да нет, жива еще старушка. Короче, Ларин и Крашенинников никакие, я не знаю, что они вчера праздновали, может восемьсотпятидесятилетие Москвы...
А может, восемьсотпятидесятилетие Тортиллы.
Тоже может быть. Я все это к тому, что фактически она одна прием вела. Дуров начал, мол, Фрейд, такой-сякой, жил там-то тогда-то, основатель философской концепции, основные постулаты которой - инстинкты самосохранения и продолжения рода, и других инстинктов по Фрейду нет. Потом сказал пару слов про неофрейдистов, и я вижу - у него материал закончился. Он начал сначала, а Тортилла на него смотрит. Дуров понял, что она просекла его фишку, и давай тогда на Фрейда катить: мне, говорит, его учение представляется пустым и необоснованным. Тортилла говорит: а чего так? Он отвечает: ну как же? - говорит, - Зигмунд Фрейд говорил, что человеком в жизни движут только два инстинкта: продолжения рода и самосохранения. Она ему: ну и что же вас в этом не устраивает? А он возьми, да и ляпни: как, что не устраивает? Вот вами сейчас который из них движет?!
Сашка слушал Влада и смеялся над тем, что тот говорил, но мысли его были далеко. Как обычно, он снова пригласил Влада на встречу не только для того, чтобы поздравить его с новым статусом. И не только для того, чтобы узнать, что Дуров все же не поступил в аспирантуру.
У Сашки как всегда были личные мотивы: что-то непрерывно свербило внутри. Его не покидало ничем казалось бы не обоснованное волнующее предчувствие значительных перемен, которые не гарантировали ничего хорошего, хотя и плохого тоже. Он уже два дня не мог успокоиться то ли из-за этого дурацкого разговора с Мариной, то ли из-за оторванности от общего -Светкиного, прежде всего - настроения по поводу праздника дня города. Сашка охотнее сослался бы на вторую причину. С нее он и начал.
