Андрей Саенко - Бездна
- Ты, значит, по-прежнему раскручиваешь свой "РУ"?
- Это некоммерческий проект, он не нуждается в раскрутке. Он станет популярным, когда наш народ, наконец, разгромит FM-диапазон со всеми их "Русскими Радиами". Зато вот у меня новый басист -- чума чувак! -- слэп рубит чисто шестнадцатыми. Я такой техники живьем раньше никогда не видал, в видеошколе только. Мы с ним горы свернем. Я думаю с таким басом можно крутой фанк отстроить...
- Ты ж панк собирался играть?
- Панк -- это не стиль, а настроение. Панк остается, только теперь он будет обернут в интеллигентный фанк. Такого до "РУ" еще никто не делал. В ноябре будет фестиваль -- мы там с новой программой зададим такого жару, что все конкуренты стопятся! Я уже одной тетке демо давал, так она зажала, прикинь?
- Здорово, Гарь, все у тебя какие-то планы. Кипишь прямо!
- А чего сам-то? Тебе надо этим заниматься. С твоим умением рифмовать да струны дергать тебе не один экономист в подметки не годится!
- Я юрист.
- Это несущественно.
- Не могу я выносить свое творчество на публику. Это как секс: как только появляется наблюдатель, любовь становится порнографией.
- Так ты меня за порнографа держишь?
- Да нет, Гарь... как тебе объяснить? Здесь главное, что ты сам чувствуешь. Пушкин кому-то из своих друзей писал, типа гадкое ощущение, но поборол себя, начал продавать стихи. Это же шаг, понимаешь, поступок. Если я вынесу свое творчество на люди, из него искренность уйдет.
- А вдруг не уйдет? Что-то ты накручиваешь, Санек. Надо делать дело и доставлять другим удовольствие. Кстати, наблюдатель в сексе... меня это заводит, чувак!
- Если доставлять другим удовольствие -- это проституция и попса.
- Слушай, чувак, попса -- это когда другим удовольствие, а самому ломы. А когда и тебе по кайфу, это просто кайф в натуре и есть. Или любовь, если хочешь.
- Так зачем же мне к Матвиенко идти, если ты говоришь, мне свой материал надо двигать?
- А кому ты нужен сейчас? Ты поиграй там, завяжешь знакомства, посидишь за сценой, позанимаешься профессиональной музыкой... Матвиенко, кстати, еще очень неплохо: это тебе не Алибасов с Айзеншписом, и не Дорохин между прочим!
- Значит, все же предлагаешь мне продаться на время?
- Почему -- продаться?...
- Ну, сдать себя в прокат "нехудшему варианту". Это, по твоему, не проституция чистой воды, не попса?
Гарик замолчал. Разговор раззадорил его и он только теперь сумел остановиться, чтобы перевести дух.
- Блин, какого хрена я тебя уговариваю? Что я тебе -- мать родная? Занимайся своей ерундой. Ты "All Of Me" смотрел со Стивом Мартином?
- Ну?
- Баранки гну! Саксофон все равно победил в нем адвоката, вот что. И это правда, иначе и не могло бы быть. Ты вот задумываешься, хрен ты с горы, какого фига ты живешь?
- Ты даже не представляешь себе, насколько часто.
- И что?
- Что "что"?
- Зачем живешь-то?
Сашка на минуту задумался.
- Не знаю...
- "Ниняю"... - передразнил Гарик, картавя по-детски, - а кто знает? Пушкин? Ты уже здоровый мужик! "Не знаю"! Тебе Бог талант дал и твое главное преступление будет, если ты этот талант зароешь. Понял? Ты играть должен.
- Ничего я не должен, - разозлился теперь уже Сашка, - чего ты, в самом деле, ко мне пристал? Не пойду я к Матвиенко.
- Ну и хрен с тобой тогда!
- Что есть, того не отнять.
Они замолчали. Они оба знали, что не поругались. Они так поговорили. Это не значило ровным счетом ничего. Они же оба музыканты...
- Ладно, - сказал, наконец, Сашка, - ты сам-то как?
Попрощавшись с Гариком, Сашка вновь и вновь прокручивал в голове этот разговор. Он старался понять, почему отказался от предложения Гарика. Он понимал, что Матвиенковский центр -- это наверняка какие-никакие деньги. Да и вообще, вовсе необязательно, что Сашку бы взяли. Боялся ли он того, что ему скажут: "не подходишь"? Да нет, он уже достаточно взрослый, чтобы принимать спокойно такие ответы. Работа тоже по большому счету не удерживает его особо -- попрощался и пошел. Что тогда? Действительно вера в высокое предназначение настоящего искусства и главное в то, что он, Сашка, является носителем этого высокого искусства?
Музыка, стихи... Кто занимается всем этим? Лежит ли на них печать Господа изначально, или вспышка вдохновения может посещать любого? Вправе ли он, Сашка, смеет ли он причислять себя к высокому клану избранных -- к обществу творцов?
"Вошь ли я, или право имею?"
Кто я, чтобы нести священный слог?
Сашка сел на кровати, зажег ночник, схватил какую-то тетрадку, валяющуюся среди газетного хлама, и быстро застрочил мелким почерком. Он практически не делал исправлений, слова ложились одно за другим. Время пропало. Пространство исчезло. Они сжались в точку и, вполне возможно, поменялись местами. Вселенная сосредоточилась в Сашкиной голове. Вокруг была такая тишина, что было слышно, как шарик в патроне стержня скачет и перекатывается по волокнам бумаги, словно мотоциклист, участвующий в кроссе по пересеченной местности.
Наконец Сашка выбросил из себя последнюю строчку, поставил внизу число, расписался и откинулся на спину. Веки его сомкнулись мгновенно. Последнее что он подумал перед сном, который сморил его сразу же: "действительно, как секс: ррраз... только непонятно: ты или тебя...".
А утром он прочитал это. С бумаги на него глядели шесть четверостиший и заголовок. КТО Я, ЧТОБЫ НЕСТИ СВЯЩЕННЫЙ СЛОГ?
Кто я, чтобы нести священный слог?
Я о себе иллюзий не питаю.
В своем астральном теле не летаю,
А если захотел бы, то не смог.
Не Абсолют - не водка и не суть
Бываю зол, порой необъективен,
И на столе моем обычно Стивен
Кинг, а не Л.Толстой какой-нибудь.
Не часто окружающим бальзам,
А если и бальзам - порой не в срок.
Не раб. Но и не царь, и не пророк,
И даже не директор. И не зам.
Не черта сын. Но и, отнюдь, не свят,
Как я уже писал когда-то раньше.
И не всегда могу избегнуть фальши,
Хотя я часто знаю верный лад.
Так кто я, чтоб нести священный стих?
Я сам порой того не понимаю.
Но не один я рифмам сим внимаю
Вот ты уже прочел до пор до сих...
На белый лист узоры звуков вышли,
Листок поставив в ценных ряд бумаг.
Не важно кто, а важно Что и Как -
В конце концов, мы все в родстве с Всевышним.
"Симпатичный стих! - подумал Сашка. - Интересно, кто его написал?" 5
Весь год говорили о Москве. Еще бы: восемьсот пятьдесят лет -- это тебе не шутка! Торжества по случаю дня города ожидались самые величественные. Москва покрылась сетью концертных площадок, по всем теле- и радиоволнам крутились старые и новые песни о Москве; поезда метро и вестибюли станций, рекламные щиты и афишные столбы, окна офисных помещений и стены жилых домов -- все было расписано цитатами из стихотворений о Москве классиков русской поэзии. Лужков был вездесущ. Из самой Франции, которая исторически для России была одновременно и целью культурного стремления и источником военной опасности, выписали мастера электронно-лазерных музыкальных шоу господина Жана Мишеля Жарра, который обещался расписать в праздничную ночь невиданными световыми узорами стену одного из самых московский зданий -- главный корпус Московского Государственного Университета имени Михаила Васильевича Ломоносова.
Сашка с Нелей сделали огромную глупость -- они выбрались на праздник города, выехав с тихой окраины в самое пекло центра. Посмотреть толком ни на что не удалось. Отчетливо запомнились только спины медленно переступающих с одной ноги на другую сограждан, которые тоже стали участниками изнуряющего моциона. Из-за жары и духоты есть не хотелось, хотелось только пить. Но пить хотелось всем, поэтому к каждому раздаточному пункту живительной газированной влаги выстраивалась длинная петляющая линия из страждущих.
Двигаясь внутри медленного вязкого потока людей, Сашка и Неля прошли значительную часть Тверской улицы. То слева, то справа от них, судя по звукам, проходили какие-то праздничные мероприятия с песнями, плясками и прочими безобразиями, но стать их свидетелями возможности ребятам не представилось: в их поле зрения были только качающиеся спины и затылки всех мастей.
- Мне все это напоминает кадры, снятые в Китае, - пыталась перекричать шум толпы и отголоски праздника Неля, -- я когда-то по телевизору видела. Показывали вид сверху одной из самых оживленных улиц Пекина. Я тогда подумала: как же они там ходят? Теперь мне понятно.
- Это еще раз подчеркивает, что мы далеки от Европы потому, что близки к Востоку, - прокричал в ответ Сашка. -- Помнишь, давно еще было: "Да, скифы мы, да, азиаты..."
Откуда-то доносился "Хрустальный город" "Машины Времени". Скорее всего, кто-то выставил динамики в окна и отрывался в этот праздничный день с любимыми, хоть и не всегда "парадными", песнями. Гнусавый Макаревич, смешно комкая конец каждой строчки, пел про посещение "огромного города", в котором "совершенно нет людей", а вместо стекол в каждое окно вставлено зеркало. "Когда я просто улыбался, то улыбался мне весь город, и если я кивал кому-то, то все кивали мне в ответ. И иногда казалось мне, что город жив и что вокруг мильон людей..."
