Андрей Саенко - Бездна
- А чему радоваться, Влад? У меня депрессия.
- У тебя что, случилось что-то? -- вопрос был дежурным. Влад прекрасно знал, что все в порядке.
- Да не то чтобы... Ощущение какой-то серости во всем.
- Да ладно! Тебе ли жаловаться с твоей-то Нелькой! Она ж у тебя такой цветастый человек.
- Цветастый значит калорийный, от английского "color", - задумчивым эхом отозвался Сашка. У него так бывало: мозг его делал забавные наблюдения и выдавал заключения как бы отдельно от тех мыслей и настроений, в которые Сашка был погружен. Выдав новое определение, мозг клал его во внутренний карман черепной коробки до поры; когда-нибудь он достанет его оттуда слово "калорийный", чтобы использовать, например, как эпитет при описании дородной женщины в кричащем цветастом платье.
- Так в чем же дело?
- Влад, ты знаешь, - Сашка вернулся к полностью серьезному тону, - мне сегодня всю ночь снилась огромная бездонная черная дыра.
- Фрейдисты сказали бы, что это символ глубокой задницы, в которой ты оказался вместе со всем нашим гражданским обществом.
- Напрасно ты переводишь это в шутку. Она меня чуть не съела и, ты знаешь, Влад, так страшно мне еще никогда не было. Я понимаю, глупо, но против чувств не попрешь.
- Ты же творческий человек, Александр! Если тебя не будет потряхивать время от времени, что ты сможешь написать?
Они уже вышли из метро и повернули на Ильинку. До ворот налоговой оставалось еще метров пятьдесят.
- Это очень серьезная тема, - ответил после некоторой паузы Сашка, - я часто думаю, не придется ли мне выбирать между спокойными ровными отношениями с Нелей, с тобой, со всем окружающим миром и способностью писать. Меня страшит этот выбор. На самом деле, это и есть гамлетовский вопрос "to be or not to be", только адаптированный под мою ситуацию. Речь идет о том, насколько устойчива та субстанция, которую я собой представляю сегодня.
Они подошли к дверям налоговой инспекции.
- Я понимаю, о чем ты говоришь, - Влад тоже был совершенно серьезен. -Это не только твой вопрос. Перед ним были поставлены все творческие личности мира. И, как показывает практика, мало кому из них удалось совместить в себе мятежное настроение творчества и обыденность спокойствия в быту. И все же, я бы не драматизировал ситуацию. Многие, из тех, кто стали знаменитостями, имели отвратительный характер, что позволяло им изматывать редакторов и пробивать свои произведения. Это имело и другую сторону: они теряли семьи, любимых, ссорились с родителями, в итоге становились рабами публики и были вынуждены эпатировать ее всякий раз. Однако, я уверен, существует не меньшее количество людей, которые пишут прекрасные стихи, музыку, картины, имеют прекрасный характер, живут с милыми и верными женами или мужьями, скромно отмечают свои юбилеи в узком кругу самых близких друзей. И за все это они платят лишь одним -- неизвестностью -- поскольку они просто не в состоянии пробить свои произведения через редакции, администрации выставок и худсоветы. Я думаю, вопрос, на который ты должен ответить себе, звучит не "быть или не быть?", а "для кого я пишу?". Если для себя -- живи себе с миром; если для других -- придется быть альтруистом до конца.
Сашка некоторое время переваривал то, что сказал Влад. Потом он коротко крутанул головой -- жест означал "ты смотри, а!" - и, усмехнувшись, хлопнул Влада по плечу:
- Это очень интересно, то, что ты сказал. Я никогда не ставил этот вопрос перед собой так. Слушай, я сейчас поднимусь наверх и вернусь через минут десять. Мы тогда продолжим эту тему, ладно?
- Давай, давай, я подожду.
Сашка ускакал по ступенькам в подъезд налоговой. Действительно, через десять минут он вернулся, но продолжить не удалось. Так бывает, настроение чуть-чуть сдвинулось, и все эти важные вопросы, которые так тревожили Сашку всего четверть часа назад, сделались недоступными для обсуждения; в том настрое, в который внезапно попали ребята, обсуждать их казалось просто неэтичным.
Они провели вместе еще около часа, болтая о пустяках, слоняясь по отшлифованным столетиями камням мостовой Красной площади, перекусили хот-догами, а затем разбежались каждый по своим делам. 4
В четверг позвонил Гарик -- Сашкин старинный товарищ еще по ДК "Замоскворечье". Он был гитаристом и автором песен, которые исполнял коллектив, сколоченный Гариком уже одиннадцать лет назад, когда ему было всего семнадцать. Группа когда-то носила напичканное звонкими согласными название "РОМАНТИКА УРБАНИЗАЦИИ", которое теперь сократилось до более удобоваримого "РУ". Кроме практического удобства, сокращение имело и другие плюсы. После того, как интернет стал непременным атрибутом всякого молодого человека, считающего себя современным, аббревиатура "РУ" неожиданно обрела новый ультрамодный и геополитический смысл: именно суффикс "*.ru" в названиях серверов является очень частой составляющей сетевого адреса, и одновременно указывает на принадлежность сервера России.
Сокращение это имело только единственный существенный недостаток. Один из главных древнейших хитов Гарика назывался "Каждый день я с Романтикой Урбанизации", в припеве которого эта фраза повторялась четыре раза, а в конце -- восемь раз. Это был заглавный концертный номер, напоминающий по духу кинчевскую "Мы вместе!". Когда название группы сократилось до двух букв, Гарик, не желавший отказываться от одной из "лицевых" песен, адаптировал мелодию припева к новому размеру и ритму строки. И тут он с ужасом понял, что смысл припева изменился совершенно. Он даже пытался исполнить один раз новый вариант этой песни на полуподпольном концерте в начале девяностых, и зал "перся в полный рост", но уже к началу третьего куплета милиция начала разгонять собравшихся, а самого Гарика под белы рученьки оттащили в "воронок". В отделении старшина в основном резкими движениями конечностей дал понять Гарику, что гребаные постмодернистские мотивы, зазвучавшие в поздней версии его произведения, не могут быть адекватно восприняты гребаными же культурными слушателями.
Гарик звонил редко, Сашка тоже отвечал ему звонками не часто. Иногда они слышали друг друга два раза в год, на дни своих рождений. Однако, даже при такой частоте "аудиовстреч", как говорил Гарик, они чувствовали друг друга, как чувствуют друг друга творческие личности.
- Как дела, чувак? Все учишься? -- в своей обычной отвязной манере спросил Гарик. На заре своей юности он старался говорить с такой интонацией, чтобы быть покруче, и хотя с возрастом эта необходимость отпала, интонация уже никуда не девалась.
- Не, я закончил еще зимой. Потом была защита диплома, летом дали корочку.
- Так чего ж ты молчишь! Надо ж было обмыть это дело.
- Да как-то все...
- Так ты, значит, теперь свободный человек! Не женился, я надеюсь? Гарик был убежденным холостяком.
- Нет пока.
- Пока? А что, есть варианты? Ты с этим не шути: охомутают на раз, глазом моргнуть не успеешь... Свободный, значит. Слушай, я вот чего. Мне щас мальчик один от Матвиенко звонил, они ищут гитариста в проект, типа "Любэ", но немножко больше на фолк ориентированный. Ты как?
Каждый раз, когда Гарик появлялся на горизонте, это значило, что появились какие-то вакансии в мире шоу-бизнеса. Гарик считал Сашку "гениальным чуваком" и старался пропихнуть его в каждую щель забора искусства, за которым располагались золотые прииски эстрады.
- Спасибо, Гарь, я, конечно, подумаю, но, честно говоря, я так загружен работой...
- Какой работой, чувак! Твоя работа -- музыка. Нет, он думает, а! Его Матвиенко зовет, а он думает!
- Гарь, а ты-то чего сам не идешь?
- Да куда мне с моей спитой рожей в шоу-бизнес. Ты молодой, красивый, а я... Потом у меня "РУ", концепция и все такое. Я же ребят не брошу!
Ребята у Гарика менялись каждые полгода, только барабанщик Кроха прошел весь этот путь вместе с Гариком и никуда не ушел, да и то лишь потому, что толком так и не научился играть. Насчет концепции Гарик тоже несколько преувеличил: ее как таковой не было. Он начинал играть в стиле "гитарный "Depeche Mode", считая, что открыл новое перспективное направление в музыке, затем играл занудный арт-рок с бесконечными проигрышами и сольными партиями гитары, экспериментировал с регги, потом ударился в панк... Зато, каждый раз, меняя направление, он подводил под это такую "задвинутую" социально-философскую базу, что по крайней мере себя он убедил в четкости и бескомпромиссности проводимой им и "РУ" музыкальной линии.
Несмотря на все эти проблемы, Гарик вот уже одиннадцать лет, просыпаясь каждое утро, на полном серьезе проверял: не стал ли он звездой? Ответ всегда был одинаковым, и Гарик, не теряя уверенности в себе, констатировал: завтра -- так завтра. Он постоянно где-то выступал, брал какие-то призы и занимал места в никому неизвестных фестивалях, по жизни тусовался на сейшенах. В его рассказах Макаревич и Маргулис всегда появлялись как "Макар" и "Гуля", Кинчев был "Костяном", а Шевчук "Батей". Создавалось впечатление, что он со всеми ними на короткой ноге, и оно отчасти было обоснованным: он действительно встречался со всеми ними, но никто из них не встречался с Гариком. Так бывает, когда встречаешь на улице кого-то из знаменитых: ты видишь почти родного человека и подавляешь в себе инстинктивно возникающее желание поздороваться, а он тебя игнорирует, ибо таких как ты -- сто пятьдесят или одиннадцать миллионов, в зависимости от ранга знаменитости.
