Ирина Головкина - Побежденные (Часть 3)
Он смотрел вперед, на конвойного, сохраняя бесстрастное выражение лица. Леля вновь удивилась его выдержке.
- Ася в положении?
- Да. Переносит хорошо, как и со Славчиком. Ее заставили переметать удостоверение личности и выдали новое, на Дашкову. Славчику выписали новую метрику.
Он вдруг поднес руку к лицу и закрыл глаза. Леля испуганно смолкла; он опустил руку, и лицо его было непроницаемо по-прежнему.
- Несчастный ребенок! С этой фамилией они не дадут ему жизни, - сказал он. - Что с Зинаидой Глебовной?
- У мамы был очень страшный приступ стенокардии; повлияло все, что случилось. Подождите минутку: я сделаю снимок, чтобы не возбуждать подозрений, - и она отбежала к столику управления. Больной, спокойно: я снимаю! - прозвучал через минуту тонкий голосок. Парочка у двери флиртовала по-прежнему.
- Я перед вами виновата... очень виновата... Простите, если можете! шепнула она, и голос ее оборвался.
- Я не вижу вины с вашей стороны.
- Я ввела в дом провокатора... как же нет вины?
- Спокойней, Леля! Вы слишком волнуетесь, и это видно по вашему лицу. Не вините себя: я уже давно был под ударом... Меня выслеживали, и я это знал. Надеюсь, с Асей вы друзья по-прежнему?
- У Аси золотое сердце, а я как только поняла, какую роль сыграл этот человек, тотчас закрыла перед ним дверь.
- В этом я был уверен, - сказал Олег.
- Больной! - жестко и повелительно крикнула вдруг Леля, - не двигайте руку! Сколько раз я буду укладывать ваши пальцы?
Олег понял ее игру.
- Вы делаете мне больно, - ответил он в тон ей. Конвойный стукнул прикладом, очевидно для поддержания дисциплины, и снова отдался захватывающему разговору.
- Леля, скажите Асе, чтобы непременно обратилась в консультацию по охране материнства и младенчества; эти учреждения имеют некоторые права, гепеу, конечно, всесильно, но попытаться следует. Меня отсюда живым, разумеется, не выпустят; к опасности я привык, и за последние минуты пусть Ася особенно меня не жалеет. А о пытках не говорите ей теперь - потом, позднее... с тем, чтобы она могла когда-нибудь рассказать детям... они должны узнать все.
- Неужели пытают?
- Спокойней Леля. Допрашивают сутками... следователи меняются, а допрашиваемый остается... не позволяют ни отойти, ни сесть, пока не упадешь замертво. Очень в ходу пытка бессоницей; в "шанхае" бьют бичами по плечам и ломают пальцы... Говорят, есть шкафы, где задыхаются, но сам я не видел их.
- Больной, спокойна, снимаю.- Она опять отошла к столику управления, потом вернулась.
- А чта, Славчик еще вспоминает меня? - спросил Олег, и только тут голос его дрогнул.
В эту минуту быстрым деловым шагом, бойко и молодцевато вошел в кабинет врач - молодой, самоуверенный, с партийным значком.
- Здравствуйте, Елена Львовна! Здравствуйте, Поля! Ну, как? Больных много? Желудки или легкие?
Поля живо отпрянула от конвойного, Леля убежала в проявительную. Врач облачился с помощью Поли в белый халат, после чего уголовника тотчас поставили за экран; очень скоро удалось обнаружить гвоздь. Один из конвойных объяснялся после этого по телефону с начальством, требуя инструкций; Леля писала под диктовку врача заключения по поводу гвоздя и сломанных пальцев (врач диагностировал по мокрому снимку).
Ее не было в кабинете, когда конвойные уводили своих подопечных; выйдя из проявитель-ной, она стремглав выскочила вслед за ними и увидела Олега уже на повороте лестницы: глаза их встретились в долгом взгляде...
- Интересный мужчина этот пятьдесят восьмой! Как вы находите, Елена Львовна, а? Вы так на него посматривали, - сказал рентгенолог, когда она вернулась к экрану. Леля дрожала, но принудила себя улыбнуться.
Было уже около двенадцати. Информировав врача, что имеет разрешение уйти, она сняла халат, взяла свой маленький саквояж и спустилась в гардероб, потом вышла на улицу.
"Последний час свободы! Необходимо теперь же сообщить Асе про Олега. Забегу на почту. Надо осторожно, иносказательно, чтоб перлюстратор не заподозрил..."
В результате долгого обдумывания получилось следующее послание: "Милая Ася! Пишу тебе перед тем, как уйти к нему. Видела на службе Олега. Он здоров и просил передать тебе, чтобы ты непременно обратилась в охрану материнства и младенчества. Я, наверное, уеду на курорт. Расстаемся надолго. Постарайся не потерять меня из виду. Мамочку, родную, бесценную, и тебя, мою кроткую, дорогую, люблю больше самой себя. Будь маме без меня дочкой. Твоя злая, виноватая, но безмерно любящая Леля".
Она два раза перечла это письмо.
"Можно подумать, что улепетываю с любовником! Ну да мама и Ася поймут, а мне только это нужно, - и запечатала конверт. - Пора. Опаздываю. О, какая тоска! А тут еще это солнце и эти цветы любви, шиповник на каждом углу! Я знала, я всегда знала, что не буду счастлива".
Прямо перед ней высился белый Преображенский собор - собор гвардии, где столько раз выстаивали службу ее отец и дед и где венчалась ее мать двадцать четыре года тому назад. Она постояла в нерешительности и потом переступив порог храма. Милый-милый, давно знакомый запах свеч и ладана, полусвет, огоньки и печальные родные напевы... все это напоминало ей детство; смутное волнение овладело душой. Обедня кончилась, кого-то отпевали.
Стальные, холодные, серые глаза боа-констриктора остановились на ней, когда она переступила порог кабинета.
- Садитесь, товарищ Нелидова, садитесь! Потолкуем. Ну, что ж, вы уличены. Вы не только не осведомляли меня, нарушив этим наше соглашение. Вы сознательно сбивали и запутывали следственные органы, прикрывая врага. Прямая контрреволюция! Вы сами оказываетесь активным врагом, скрывающимся под маской хорошенькой, кокетливой девушки. Ваша порция свинца вас дожидается! Можете быть спокойны!
Леля молчала.
- Ну-с, как же мне с вами быть, Елена Львовна? А?
- Вы можете, конечно, издеваться, сколько захотите, а я повторяю то, что говорила: я не знала, что Казаринов фамилия вымышленная.
- Что? Ты все еще лжешь, мерзавка, отродье белогвардейское! Не знала! Она не знала! "Я давно хотела вам доверить нашу семейиую тайну" - это чьи же слова, по-твоему?
- Ах, вот что! Он сообщил вам даже такую подробность? Какой услужливый этот Геннадий. Ну, тогда в самом деле мне уже нечем защищаться. Да, я знала, кто Казаринов, но ведь не все такие подлецы, как комсомолец Корсунский! Мне эти люди были дороги. Олег Андреевич контрреволюционер в прошлом - он честно работал в порту...
Внезапно сильным ударом ноги он вышиб из-под нее табурет, и она упала на пол.
- Молчать! Я тебя сгною в лагере!
Леля встала с пола и подняла уроненную сумочку.
- Вы не смеете толкаться и говорить мне "ты", - сказала она. Интонация обиженного ребенка послышалась в ее голосе.
- Что?! Я не смею? Да я могу на расстрел послать, если захочу! Вы арестованы, гражданка. Садитесь на тот стул, туда, говорю, подальше; подайте вашу сумочку.
Порывшись в сумочке и вынув оттуда документы, он отложил их в сторону и взялся за телефон.
- Алло! Вот мне надо девушку оформить. Подошлите в тринадцатый кабинет ордер на арест.
Леля дрожала, хоть и старалась всеми силами сохранить спокойствие. Следователь повесил трубку и прошелся по комнате.
- А что, Дашкова молодая - Ксения, - знала она прошлое мужа? - спросил он.
- Из показаний вашего шпиона вам уже все достаточно известно, огрызнулась Леля.
- Пренеприятная личность эта ваша Ксения! Я видел ее, когда брал подписку о невыезде, и мне настолько неприятно было иметь с ней дело, что у меня даже начались непроизвольные сокращения мышц в скулах, как от кислого яблока. И что вы ее жалеете? Себя из-за нее запутали.
"Да он как бес, которого корчит от ладана", - подумала Леля.
Вошел один из сотрудников с какими-то бумагами, и начались мытарства. Помощник следователя повел Лелю по бесконечным коридорам; спускались, подымались, снова спускались. Главное здание огепеу - шедевр советской архитектуры - соединяется с тюрмой коридором с окнами; коридор этот получал прозвище - "мост вздохов". Через него, не выходя на улицу, заключенных проводят в здание тюрьмы и обратно на допросы. Леля уже слышала про этот "мост вздохов" и, узнав по описанию, поняла, куда попала. Теперь переходы пошли длинные, коридоры темные, стены сырые с тусклыми лампочками; двери железные, сквозные, похожие на ворота.
"Бьют в "шанхае"... что такое "шанхай"? А что если меня ведут туда?" и сердце замирало.
Наконец, ее привели в комнату, которая была поделена на секторы; в каждом секторе стоял топчан. Здесь ей разрешили сесть и заставили заполнить анкету, а также измерили ее рост и записали приметы: фигура худощавая, аккуратная, волосы кудрявые, стриженые; красивая блондинка, родинка на щеке, маленькие руки. Тут же сфотографировали, посадив на особый стул с прибором, который обуславливал позy; взяли также отпечатки пальцев. Потом опять бесконечными коридорами повели к доктору. Пока доктор выслушивал ее cердце, она смотрела на странное сооружение, похожее на хирургический стол или зубоврачебное кресло, - для чего оно? Может быть, это орудие пытки? Это и оказалось орудием пытки, но пытки моральной: врач приказал лечь на это кресло и подверг ее гинекологическому осмотру.
