Федор Сологуб - Том 1. Тяжёлые сны
Анна сидела на земле; она прислонилась спиною к стволу ивы. Логину видно было только ее ухо и часть спины, но он узнал ее по манере держаться, по медленным и свободным движениям рук, по круглым очертаниям плеч, по всем тем еле уловимым приметам, которые с трудом передаются словами, но так хорошо улавливаются и запоминаются глазом.
Логин перевел вооруженные стеклышками глаза на Анатолия. Мальчик говорил с Анною и улыбался. Лихо поднятый кверху блестящий козырек серовато-белой фуражки открывал смуглое лицо. Освещенный солнцем, уменьшенный расстоянием, ясно видный Логину сквозь стекла, словно обведенный тоненькими, отчетливыми линиями, он казался ярким, как на картинке, на ярком фоне голубой реки и светлой зелени. Его белая блуза была перетянута лакированным темным ремнем с узкою медною пряжкою. Иногда Анатолий выходил из воды и взбирался на который-нибудь из камней у берега. Рядом с темными складками высоко подобранной одежды ноги казались розовыми.
Рыба плохо ловилась. Мальчик даром бродил в холодной еще воде. Но, казалось, он не чувствовал холода. Он привык.
Логин припомнил свое детство, вдали от природы, среди кирпичных стен столицы. Вялы и нерадостны были дни, городскою пылью дышала грудь, суетные желания томили, раздражительна была ложная стыдливость, порочные мечты рано стали волновать воображение. «Вот она, жизнь мирная и ясная, – думал он, – а я, с моим нечистым прошлым, дерзаю приближаться к ним, непорочным».
Злобно взглянул он на ландыши, смял цветы, изорвал их и бросил вниз, к реке. Тихо полетели измятые ландыши, и колыхались в воздухе, и рассыпались по неровностям обрыва. Логин долго смотрел на их погубленную красоту. Он думал: «Не любит современный человек красоты в ее обнаженном аспекте, не понимает ее и не выносит. У нас нервы слишком тонки для такого простого и грубого наслаждения, как созерцание красоты».
Потом он спустился с холма и пошел к парку Ермолина. Внизу, в сыром и темном месте, увидел крупные, желтые цветы курослепа. Усмехнулся недоброю улыбкою, сорвал цветок и всунул его в петлицу пальто; но тотчас же лицо его стало печально, он бросил цветок в траву и облегченно вздохнул.
Анна развилась пышно для своих двадцати лет: плечи у нее «опарные», грудь высокая. Ее нельзя назвать красивою за ее лицо; для строгих типов красоты оно, хоть и миловидное, неправильно, а быть красавицею в русском вкусе ей мешают глаза, большие и красивые, но слишком внимательные, и золотистая смугловатость кожи. Зато под складками ее сарафана угадывается прекрасное, сильное тело. Короткие рукава обнажают стройные руки. Ее ноги слегка тронуты загаром.
Анатолий, мальчик лет пятнадцати, сильный и ловкий, похож на сестру. Его глаза смотрят не по возрасту рассудительно, но и наивно, пожалуй, тоже не по возрасту: мы привыкли видеть в глазах мальчиков тех же лет слишком «понимающее», преждевременное и нехорошее выражение.
Анатолий взобрался на прибрежный камень. Говорил печально:
– Нет, не ловится; ведь вот какая незадача!
– Видно, вчера всю выловил, – сказала Анна – Анатолий потер руками похолодевшие колени и сказал:
– А ведь это дурное дело… жестокое.
– А ловишь, однако, – тихо молвила Анна. Анатолий покраснел слегка, помолчал немного и ответил:
– Да уж заодно, им там в воде тоже несладко: жрут друг друга. Кто сильнее… Знаешь, что мне теперь представляется?
– Ну, что? – спросила Анна.
– Видишь – дерево?
Анна взглянула на иву, которая склоняла над нею свою косматую вершину.
– Вот будто я взлез туда, – рассказывал Анатолий. – А внизу дети крестьянские с белыми волосами глазеют на меня, ртишки разинули. И стало мне грустно…
– Когда же это было? – спросила Анна. Улыбалась и поддразнивала брата притворным непониманием.
– Не было, – я так говорю… Мне это представляется. Анна засмеялась. Анатолий посмотрел на нее упрекающими глазами и сказал:
– Ты – веселая, вся смеешься.
Совсем вышел на берег, бросил свои рыболовные снаряды и лег на траве, у сестриных ног. Солнце клонилось к закату, освещало и грело мальчика.
– А тебе разве не грустно? – спросил он и поглядел снизу в лицо Анны.
Перестала улыбаться. Наклонилась к мальчику и ласкала его. Спросила:
– Отчего грустно?
– Отчего? – переспросил Анатолий. – А вот там у них вещие сны, колокола, свечи, домовые, дурной глаз, – а мы одни, мы чужие всему этому.
– Не так чтоб уж очень чужие.
– Чужие, чужие! – воскликнул Анатолий. – Ну, наденем мы посконные рубахи, а все-таки не станем ближе к народу. Все только маскарад один.
– Ты, Толька, по внешности судишь.
– Нет, не только по внешности, – весело сказал Анатолий и засмеялся.
– Вот ты и сам рад смеху, как воробей – зернам.
– Нет, ты мне скажи, Нюточка, почему по внешности?
– Конечно… Мы тоже хотим жить по душе, по-Божьи, как они выражаются. Мы всегда будем с народом, хоть и по-разному с ним думаем.
Анатолий повернулся на спину и полежал немного молча.
– Да, с народом, – заговорил он вдумчиво и вдруг быстро переменил тон и сказал с лукавою усмешкою:
Однако с народом-то мы не умеем так заговариваться, как…
Замолчал и засмеялся. Анна пощекотала его пальцами под горлом и спросила:
– Как с кем?
Анатолий со смехом барахтался в траве.
– С кем-нибудь другим, – кончил он звонким от смеха голосом.
– Так ведь с кем о чем можно говорить, – ласково сказала Анна, – у всякой птички свой голосок.
Прислонилась спиною к дереву и мечтательно всматривалась в далекие очертания убегающего берега, словно разнежили ее воспоминания.
– А вот с кем интересно говорить, так это с Логиным, – вдруг сказал Анатолий искренним голосом. Анна зарделась. Живо спросила:
– Почему?
– Да так, – он о разных предметах умеет. Другие все больше об одном: у каждого свой любимый разговор, – заведет свою шарманку, да музыкант… Впрочем, нынче и у него шарманка завелась.
– Что за слово – шарманка!
– А чем не слово?
– А тем, что каждый говорит о том, что ему интересно. Что тут удивительного? Видишь – ива, – вдруг бы на ней огурцы выросли!
Анатолий звонко рассмеялся. И, вдруг возвращаясь к какому-то прежнему разговору, спросил:
– А что, если уже и мы дождемся?
– Чуда? – спросила Анна. – Огурцов с ивы?
– Нет, того, что неизбежно. Какая радостная будет жизнь!.. А вот и Василий Маркович! – весело крикнул Анатолий.
Анна подняла голову и улыбнулась. С берега по узкой тропинке спускался Логин. Спуск был крутой, – Логину приходилось придерживаться за кусты.
Чем ближе подходил он, тем беззащитнее становилось у него на душе. Он чувствовал себя опять, как в самом раннем детстве, простым и свободным.
Анна поднялась ему навстречу. Анатолий побежал к нему с радостною улыбкою.
Логин опустился на траву рядом с Анною. Анатолий опять улегся на свое прежнее место и рассказал Логину, что они сегодня делали и где они сегодня были. Логин чувствовал на себе обаяние Анниных девственно-нежных глаз. Когда Анатолий окончил свои рассказы, Анна сказала Логину:
– Мы с отцом вчера долго говорили о ваших планах.
– Боюсь только, – грустно отвечал Логин, – что вы приписываете им не то происхождение.
– Почему же? Кажется, ясно: трудно жить среди людей несчастных и не пытаться помочь.
– Нет, не то! Один только страх меня двигает… Служба учительская мне опротивела, капиталов у меня нет, никаких путей перед собою я не вижу, – и ищу для себя опоры в жизни… просто, личного довольства. Ведь не в носильщики же мне идти!
Анна недоверчиво покачала головою.
– Довольства… – начала было она. – Впрочем, я не понимаю, почему ваша теперешняя деятельность противна вам? Чего же вы от нее ждали?
– Мне вас, видно, не убедить.
– Я помню, что вы говорили. Но видите, уж у березы ли кора не белая, – а пальцы марает, если ее ломать. Везде есть темные стороны, – но ведь фонарь не гаснет оттого, что ночь темная.
– На мне отяготела жизнь, и умею я только ненавидеть в ней все злое… хоть и сам я не беспорочен.
Логин взглянул в ту сторону, где лежал сейчас Анатолий. Но его там уже не было. Мальчику показалось, что он может помешать разговору. Он незаметно отошел и опять занялся удочками.
– Они знают, что надо делать, – продолжал Логин. – Если бы я знал! А то я как-то запутался в своих отношениях к людям и себе. Светоча у меня нет… И желания мои странны.
Логин говорил это почти небрежным тоном, с легкою усмешкою, которая странно противоречила смыслу его слов.
– Так вот и видно, – весело сказала Анна, – что не одно личное довольство манит вас.
– Нет, отчего же? Мне порою кажется, что я рад бы обратиться в сытого обрезывателя купонов. Но беда в том, что и денег теперь мне не надо… Мне жизнь страшна. Я чувствую, что так нельзя жить дальше.
