Мирза Ибрагимов - Наступит день
Фридун признательно пожал ему руку и пустился в путь.
Он шагал по жнивью, по пажитям, мимо стогов сена, вдыхая щекотавшие в горле запахи трав, мяты, изредка вглядываясь в глубокое, бездонное небо. Свежий ночной ветерок с Савалана трепал его волосы.
ГЛАВА ВТОРАЯ
В небольшой чайной, расположенной на шоссе, идущем из Тегерана в Северный Иран, было необычайно оживленно.
Хозяин чайной с засученными по локоть рукавами ощипывал во дворе только что зарезанных кур, подбрасывал поленья в дымящийся очаг и то и дело давал распоряжения своему помощнику - небольшому мальчугану:
- Подбавь углей в самовар! Полей на руки! Над костром кипел большой закопченный котел, в котором варился лучший рис "садри". Вокруг распространялся аппетитный запах.
Ущербная луна скупо освещала землю. Красные языки пламени, вырывавшиеся в щели между кое-как сложенными камнями, прорезали ночной мрак и терялись в бесконечной шири пустыни. Невдалеке от костра фосфорическим светом загорались то там, то тут огоньки и снова гасли во мраке. То были глаза шакалов, прибежавших па запах мяса. Шакалы оглашали воздух жалобным воем. И не было здесь никаких иных звуков, кроме этого жалобного завывания, время от времени нарушавшего гнетущее молчание пустыни.
Но хозяин чайной не видел ни рассыпанных в темной выси ярких звезд, ни бескрайней пустыни, сливавшейся где-то вдали с небом, ни беспокойно горевших глаз шакалов. Он был занят одной мыслью: угодить гостям, которые внесли оживление в однообразную, отмеченную мертвенным покоем жизнь затерявшейся в глухой пустыне чайной.
Обычно с наступлением сумерек жизнь здесь совершенно замирала. Прекращалось всякое движение. Редкие автомобили, мчавшиеся по шоссе, не останавливались. И хозяин чайной с первой звездой запирал свое заведение на засов и, завернувшись в потрепанное одеяло, укладывался спать. Засыпал он под вой шакалов, и его воображением завладевали страшные духи, в существовании которых он не сомневался. Только с утренней зарей, когда подходили первые караваны, он освобождался от власти полных кошмарами тревожных снов, ставил самовар, подметал дворик перед чайной и подавал чай прибывшим путникам.
До самого вечера продолжалась эта привычная хлопотливая жизнь чайной. А после захода солнца здесь снова воцарялась глухая тишина.
И каждый день одно и то же!
Но сегодня выдался необыкновенный вечер. После захода солнца сюда на автомобиле приехало четверо господ и, предупредив, что заночуют, приказали приготовить вкусный ужин. Двое из прибывших были в военной форме, и старшего из них прибывшие называли "господин сертиб" - полковник.
- Следи за дорогой! - приказал хозяину чайной сертиб. - Если покажется автомобиль, тотчас же сообщи мне!
К вящему удовольствию хозяина, спустя полчаса после приезда знатных гостей в чайную забрели три крестьянина. Они возвращались из Ардебиля и, не успев засветло добраться до своей деревни, завернули на ночевку.
Выпив по стакану чая, они улеглись на циновке, постланной на полу, и вскоре захрапели... Этот храп вселял в сердце хозяина спокойствие и подбадривал его. Если бы даже прибывшие в автомобиле господа оказались злоумышленниками, эти простые крестьяне могли стать его защитниками и спасителями.
И спокойно, с шумовкой в руке, хозяин то поправлял крышку на котле с пловом, то переворачивал жарившихся кур.
Шакалы выли все громче и громче, и только страх удерживал их на почтительном расстоянии от соблазнительного очага.
Сертиб с одним из своих спутников, молодым, стройным, румяным офицером, вышел из чайной на воздух.
- Какая тихая ночь, Явер! - сказал он устало. - И прохладно. Теперь я понимаю, почему в прошлые времена караваны шли ночью, а отдыхали днем.
- А не лучше ли было нам ехать дальше, сертиб? - спросил Явер Азими. Почему вы решили остановиться здесь?
- Во-первых, нехорошо покидать товарищей в пути, - ответил сертиб. Мало ли что может случиться в дороге, вдруг машина испортится, или еще что-нибудь... А во-вторых, желательно, чтобы вся комиссия прибыла в Тегеран одновременно. Мы собрались бы еще раз у меня и пришли бы к единодушному решению. Это надо сделать раньше, чем отдельные члены комиссии повидаются с серхенгом, иначе получится разброд.
- А Гамид Гамйди показался мне весьма порядочным и решительным человеком.
- О, он - старый борец за конституцию и безукоризненно честный человек, иначе никогда не решился бы на такой шаг. Это не шутка - собрать подписи граждан и потребовать пересмотра закона о помещиках и крестьянах. Как по-вашему?
- Цель похвальная, что и говорить, но форма, в которой это сделано, кажется мне несколько спорной, во всяком случае рискованной. Созывать людей из всей провинции, даже из Ардебиля и Урмии, устраивать по домам совещания и собрания - это нехорошо! Вообще говоря, подняли большую шумиху, а этим воспользовались всякие нежелательные элементы...
- Ошибаетесь, друг мой, - горячо возразил сертиб Селими. - Вы начинаете рассуждать, как начальник жандармерии. Во всякой свободной стране такие методы выявления общественного мнения считаются вполне законными. В этом залог того, что наша страна будет, развиваться, двигаться вперед, расцветать...
Долго говорил сертиб на эту тему, разъясняя своему молодому другу значение гражданских свобод в современном культурном государстве и доказывая подлинную законность действий Гймида Гамйди.
- А тебризский губернатор и начальник жандармерии - не достойные люди и круглые невежды, - заключил сертиб. - Они понятия не имеют о гражданских свободах, о прогрессе, об общественном мнении.
Сертиб Селими умолк. Некоторое время они прогуливались молча, прислушиваясь к вою шакалов.
- Вы еще молоды, - сказал Селими, - и мой вам совет: во всех своих суждениях выше всего ставьте интересы родины и народа... Ну, пойдемте, запахло пловом!
Селими взял Явера Азими под руку, и они вернулись в помещение.
Внезапно вой шакалов оборвался. В темноте возник какой-то шорох.
Хозяин чайной вгляделся в непроницаемый мрак. Кто-то шел к очагу.
- Бисмиллах!.. - воскликнул хозяин в страхе, подумав о незримых духах и бесах.
Шаги стали отчетливее.
- Кто идет? - крикнул хозяин чайной.
- Прохожий! - послышалось в ответ. - Увидел свет и по шел на него.
К костру подошел Фридун, утомленный двухдневным тяжелым путешествием.
Хозяин чайной оглядел его фигуру, освещенную светом костра: на ногах запыленные чарыхи, на голове - рваный пехлеви. Небритое, покрытое пылью лицо, простая одежда и речь не оставляли сомнения в том, что в чайную забрел обыкновенный селянин.
- Я очень устал, мне бы переночевать... А с зарей отправляюсь дальше.
Хозяин поручил его своему помощнику.
- Отведи гостя в комнату, дай место, устрой! - сказал он подошедшему мальчику и повернулся к Фридуну. - Может быть, кушать хотите?
- Охотно выпил бы, если можно, стакан чаю! - ответил Фридун после минутного колебания.
Хозяин улыбнулся. Ему было ясно, что посетитель еще не догадывается о том, что попал в чайную.
- Наше дело обслуживать таких, как вы, гостей. Можно и стакан, и два стакана, - предложил хозяин.
Предоставив его мальчику, хозяин чайной разложил плов по тарелкам и отнес знатным господам.
Фридун приободрился, узнав, что забрел на чайное заведение. Он отряхнул пыль с одежды и обуви и попросил умыться. Войдя в помещение, он огляделся.
Это была длинная узкая комната. Налево от входа, в отгороженном перилами углу, весело кипел самовар, и на конфорке красовался ярко разрисованный чайник. В стороне стояли три столика, накрытые белыми скатертями. За одним из них сидела компания из четырех человек; они ели, пили и оживленно беседовали.
Одного из них Фридун сразу узнал по голосу. Это был тог самый Софи Иранперест, который стращал дядю Мусу на гумне кораном.
Фридун при тусклом свете подвешенной под потолком керосиновой лампы стал вглядываться в лица остальных, но они были ему незнакомы.
Сидевшие за столиком в свою очередь внимательно оглядели Фридуна, но, признав в нем обыкновенного селянина, равнодушно отвернулись и занялись ужином.
Лишь один из них, с холодным и вороватым взглядом колючих глаз, продолжал изредка посматривать на Фридуна. Приятели звали этого господина то Гусейном, то Махбуси.
Фридуи, искавший тишины и одиночества, оглядел лежавших на циновках в другом конце чайной крестьян.
Выпив принесенный мальчиком стакан крепкого чаю, Фридун снял рубашку и, положив ее под голову, растянулся на циновке рядом с крестьянами.
В это время один из спавших издал громкий и протяжный храп.
- Браво! - воскликнул Гусейн Махбуси. - Можно подумать, что у этого гаяра не нос, а целая труба.
- Недаром сказано - тюрки ослы! - хихикнув, отозвался начавший уже пьянеть Софи Иранперест.
- Черт бы побрал этот Азербайджан! - поддержал его Гусейн Махбуси. - Ни один человек тебя не понимает, и ты никого не понимаешь. Сущий ад!
