Алексей Писемский - Взбаламученное море
– Приехал, – отвечал Валерьян.
В голосе его Бакланову тоже послышались как бы насмешка и неудовольствие.
Евпраксия, видимо утомленная дорогой, села. Бакланов осмелился взглянуть на нее повнимательнее и хоть бы малейшее заметил в чертах лица ее снисхождение к себе.
– Что ж, ты здоров? – проговорила наконец она.
– Здоров! – отвечал Бакланов какою-то фистулой.
– Как же ты писал, что болен?
– Выздоровел.
В это время в номер вошел лакей.
– Ваши гости спрашивают, возвратитесь вы к ним или нет? – сказал он Бакланову.
– Убирались бы к чорту! – отвечал тот.
Лакей с улыбкой вышел.
Сабакеев обратился к сестре.
– Ну, так я пойду, – сказал он.
– Ступай! – отвечала ему та с ласковой улыбкой.
– Куда это, мой милейший? – спросил его Бакланов.
– Нужно! – отвечал Сабакеев и ушел.
Оставшись с женою вдвоем, Бакланов решительно не находился, что ему делать.
– Куда это брат пошел? – поспешил он о чем-нибудь заговорить.
– К невесте своей, – отвечала односложно Евпраксия.
– Вот как!.. Кто же она такая?
– Елена, дочь madame Базелейн.
– Ах, Боже мой! – воскликнул Бакланов, как бы и с живым участием: – девочкой еще маленькою помню!.. Как же она в Париж попала?
– Приехала с матерью, с вод.
– Что ж, милая особа?
На этот вопрос Евпраксия ничего не ответила.
В коридоре между тем раздался русский говор.
– Резню хорошую устроить, так… – говорил Басардин.
– Д-да! – подтвердил Галкин.
Евпраксия посмотрела на мужа.
– Это у тебя, верно, были? – спросила она.
– У меня!
– Кто такие?
– Так, шуты одни гороховые! – отвечал Бакланов.
Он разрывался в душе от стыда: лучше бы Евпраксия сердилась, укоряла, бранила его, чем устремляла на него этот холодный и презрительный взгляд.
13. Еще новая героиня
Прошел день, два. Положение Бакланова продолжало оставаться очень неловким: Евпраксия ездила с ним по Парижу, все осматривала, всем очень интересовалась, но о прошедшем его поступке хоть бы слово. Бакланов однако очень хорошо видел, что это было не прощение, а скорее равнодушие и невнимание к тому, что он делал и даже впредь намерен был делать.
Он решился наконец сам заговорить:
– Я, конечно, виновать против тебя; но что делать. Первая любовь!
– Первая любовь… к содержанке! – повторила насмешливо Евпраксия.
– Какая же содержанка! – сказал Бакланов.
Ему показалось уж обидно, что Евпраксия таким образом третировала Софи. Ему хотелось, чтоб она в этом случае видела некоторое торжество и победу с его стороны.
– Ты сама тоже неправа: хоть бы слово мне написала и намекнула, что тебе это неприятно… Я и думал: что ж?.. Значит, для нее все равно.
Евпраксия с насмешкой пожала плечами.
– Я никак не предполагала в человеке столько низости душевной: бужать с одною женщиной и в то же время жене писать нежные и страстные письма, – проговорила она.
– Это не низость душевная, – сказал, покраснев Бакланов.
– Что же это такое? – спросила Евпраксия.
В тот же день, когда супруги возвращались часу в четвертом с прогулки из Булонского лесу, превосходный воздух, чистое голубое небо, прелестный Париж так разнежили Бакланова, что он непременно решился помириться с женой. Все время по приезде ее в Париж она ужасно казалась ему хороша собой. Войдя в номер и видя, что Евпраксия уселась в кресла, с своим, по обыкновению, спокойным лицом, он подошел к ней и стал перед ней на колени.
– Прости меня! – проговорил он, склоняя голову на ее колени и ловя ее руки.
Евпраксия отодвинулась от него.
– Не унижайте себя, по крайней мере, этим! – сказала она.
– Но ты еще любишь меня, Евпраксия! – умолял ее Бакланов: – ты приехала по первому моему зову!
– Я приехала к отцу моих детей, но не к мужу! – проговорила строго Евпраксия.
Бакланов сейчас же встал, гордо тряхнул своими красивыми и начинавшими уже седеть кудрями, прошелся несколько раз по комнате, потом опустился в небрежную позу на первый попавшийся стул и проговорил:
– Стальная, бездушная вы женщина!.. Вы даже не стоите минуты раскаяния, которой я предался теперь.
Евпраксия хоть бы бровью повела и только кинула взгляд на домашнюю чудотворную икону, привезенную ею даже в Париж.
– Во всю жизнь, – продолжал Бакланов: – хоть бы одному чувству, одному порыву вы ответили, и после этого требовать, чтобы муж оставался вам верен!
– Прекратите, пожалуйста, ваши рассуждения; кто-то идет сюда, – перебила его Евпраксия.
Двери в самом деле отворились, и вошел Сабакеев с сияющим лицом, а за ним шла молодая девушка в черном, наглухо застегнутом платье, с обстриженными волосами и в шляпке a la mousquetaire.
– Bonjour! – сказала она, как-то резко пожимая руку у Евпраксии.
– Муж мой! – сказала та, указывая ей на Бакланова.
– Bonjour! – сказала и ему девушка, так же смело протягивая руку.
Героя моего, привыкшего к порядочному кругу, такие манеры в девушке странно поразили и даже показались ему несколько натянутыми и неестественными.
– А я недавно слышала, – начал она, садясь на диван: – что monsieur Бакланов спорил с одними молодыми людьми и был в этом случае совершенно неправ.
– Я спорил? С кем же это? – сказал Бакланов не без удивления.
– С Галкиным.
– А вы его знаете? – спросил он уже насмешливо.
– Он друг мой! – отвечала девушка.
– Друг ваш! – повторил Бакланов, склоняя голову.
Сабакеев во все это время не спускала пылающих глаз с своей невесты.
– Евпраксия! – обратилась она к Баклановой. – Мы с Валерьяном предположили заехать за вами и взять вас с мужем – ехать обедать к Дойену в Елисейские поля. Там есть русские щи; я их только и могу есть.
– Пожалуй! – отвечала Евпраксия и при этом не взглянула на мужа, как бы не желая и знать, хочет ли он ехать или нет.
Бакланов однако счел за лучшее ехать, и через несколько минут Сабакеев поехал с невестой в одной коляске, а он с женой в другой.
Бакланова заинтересовала невеста шурина.
– Что это за странная госпожа? – спросил он Евпраксию опять уже ласковым голосом.
– Ты знаешь ее мать!.. Что ж могло выйти от подобного воспитания? – отвечала та своим обыкновенным тоном, как бы ничего между ними не произошло.
– Но зачем же у нее рукава и воротнички грязные?
Что-то в роде усмешки показалось на лице Евпраксии.
– Собой-то нехороша, ну и хочет показать, что всем этим пренебрегает и занимается наукой и политикой.
– Чем ей заниматься? Она глупа, должно быть.
– Напротив, преумненькая и очень добрая девушка.
Бакланов пожал плечами.
– По крайней мере вся изломана, изломана в самом дурном тоне, – проговорил он.
14. Миросозерцание новой героини
Наступили сумерки. Елисейские поля осветились газом.
Евпраксия ушла с Валерьяном в cafe chantant.
Бакланов и Елена ходили по довольно темной аллее и спорили.
– Я не понимаю, как можно Галкина иметь своим другом, – говорил Бакланов.
– Да, он не умен, не даровит, это так! – возразила с ударением Елена: – но он человек с характером.
– С характером? – повторил насмешливо Бакланов.
– Да и да, – утверждала Елена. – У нас, например, – продолжала она, прищуривая глазки: – есть одно общее дело, и он в нем действует превосходно, смело, не отступая, а Валерьян – нет!
– Валерьян умный человек, образованный!.. – произнес Бакланов, разводя руками: – а это чорт знает что такое!
– Нам Бог с ними, с этими умниками!.. – воскликнула весьма настойчиво и в то же время ужасно мило Елена: – нам нужны люди с характером, с темпераментом, люди твердых убеждений, а не разваренные макароны!..
– Господи! где вы этаких фраз нахватались?.. Вас, вероятно, всем этим нашпиговала наша литература.
– Да, литература! Уж, конечно, не мое дурацкое институтское воспитание и не мать, у которой едва достало силы родить меня, а потом ее жизнь вы сами знаете! – заключила Елена с презрением.
– Что такое? – спросил Бакланов.
– Ее позорная интрига!
«Ну, это хоть бы и Галкину! Недаром они друзья!» – подумал Бакланов.
– За подобные отношения вы, по вашей собственной теории, не должны бы, кажется, винить ее, – сказал он.
– Я бы ее не винила, – подтвердила Елена, опять нахмуривая свой лоб: – если б она отдалась какому-нибудь бедняку, а не генерал-губернатору.
– Но если она любила его?
– Не должна была любить, потому что он лицо официальное, а собственно брак она могла и должна была нарушить.
– Должна?
– Да! Что вы меня так спрашиваете? Вы сами нарушили брак.
– Однако я опять к нему же возвратился, – отвечал Бакланов, конфузясь.
– Что ж, это оттого, что вас повертели? – спросила насмешливо Елена.
Вопрос этот несколько смешал Бакланова.
– Оттого ли или не оттого, я не знаю, но только мне было неловко в моем положении.
– Слабость характера, больше ничего! – сказала с гримасой Елена.
