Алексей Ремизов - Том 2. Докука и балагурье
Все заснули, спят, не спит одна Сошка.
— Невыносно! — и красный знак на шее жжет.
Дошлая*
Пристала Анфиса к Синкриту:
— Уходи жену, а со мной обвенчаемся!
Анфисе полвека годов, вдовая, покойного мужа-то, сказывают, заколотила в гроб, баба дошлая.
Худо жил Синкрит с женою: Агафья и молодая, да после Машутки надорвалась, видно, таяла, как свечечка.
Синкрит и давно б уходил Агафью, да как такое дело обделать не сразумишься, а, главное Машутка: все смотрит — двенадцатый год девчонке — все понимает.
А Анфиса свое ладит:
— Уходи жену, а со мной обвенчаемся!
2Вечером вышла Агафья в хлев задать корму корове. Девочка в доме за работу села.
На воле снежок шел.
Вот Синкрит, не будь глуп, взял веревку, да в хлев. Подкрался с веревкой к Агафье, да сзади на шею ей и набросил веревку. Дернул — петля есть! — и потащил.
Агафья не пикнула.
Выволок ее на двор — дело чистое.
Агафья не пикнула, ошеломило ее вдруг, да руки-то как-то сами под веревку: руки-то она под веревку и подложила.
Машутка вдруг слышит, на дворе мать кричит, ой, как кричит! Застучала там Машутка, в доме-то, Синкрит поскорей веревку с Агафьи и сдернул.
Машутка из избы на двор.
А мать ровно и не дышит, белая такая стала.
— Тятя, чего ты? Тятя, чего ты? — ухватилась девчонка за отца: поняла, от него это.
И сама, как мать, стала белая.
Притащили Агафью в избу.
Тут Машутка догадалась, да за снегом. На воле снежок шел. Принесла снегу и ну матери в рот класть и оттирать ее всю. Агафья вздыхать стала. А та трет ее и трет. И заговорила. За попом просит послать: худо ей.
А Анфиса тут-как-тут: она себе чует. И сейчас же мужика в аптеку погнала за лекарством.
Пришел поп, исповедывал Агафью: она ему все рассказала, и как мужик лаял и как давил.
— Мне, — говорит, — один конец, натерпелась, Машутку жалко, некому девчонку и напутствовать, мачеха-то забьет!
Поп причастил и ушел.
К ночи вернулся из аптеки Синкрит, привез лекарство. Там ему велели по капельке давать, а он налил полрюмки.
Поутру стали — Агафья умерла.
3Всем распоряжалась Анфиса. Обрядили покойницу. Синкрит к попу.
— Вот что, Синкрит, знаю я, отчего она умерла. Ты ее давил!
А Синкрит ровно оглох.
— Надо похоронить.
— Не стану хоронить! — и выгнал поп мужика.
Что делать? Без попа похоронить невозможно. Перепугался Синкрит, кабы еще беды не было. А тут Машутка, смотрит девчонка, все понимает.
— Тятя, чего ты? Тятя, чего ты?
Да Анфиса-то не такая, у ней на все есть догадка, дошлая: погнала мужика в город к становому за похоронной.
Поехал Синкрит в город, добился до станового. Трое суток прошло, похоронную достал.
— Слава Богу, похоронная есть! — перекрестилась Анфиса.
Все по ее. Теперь с похоронной к попу, что скажет? — похоронную если принес, хоронить надо.
И похоронили Агафью.
А после Христова дня обвенчал поп Анфису с Синкритом.
Друг*
Ходил Василий в лесу за охотой, идет и слышит, в лесу шум. Стал подходить — тише и тише.
Медведь напал на разбойника и разбойник не может оборониться от медведя.
Василий прицелился в медведя и убил.
Разбойник высвободился, отряхнулся.
— Ах, голубчик, — говорит, — освободил ты меня от смерти, приходи завтрашний день на это самое место, я тебе за добро добром отплачу, да приводи друга, лучше которого у тебя нет на свете.
Вернулся Василий домой, рассказал старикам. У Василия отец, мать да жена — все и семейство.
— Посулил разбойник добра мне, только чтобы друга привел, которого на свете нет лучше.
Потолковали, потолковали, а не знают, кого посоветовать, и кто это друг самый лучший?
А жена и говорит:
— Да возьми меня, чего еще лучше? Верно, чего лучше, и толковать не стоило.
2На другой день и пошли.
И приходят на то самое место, а разбойника нет.
— Обманул, видно, разбойник. Разбойник и есть!
А подождать все-таки не мешает. Мало ли, и разбойник, а тоже дела, дела, может, задержали разбойные. Покончит и явится.
Сели они на поляне. Распарило теплом. Он ей голову на колени и заснул.
Приходит разбойник.
Посмотрел разбойник на Василия, посмотрел на Дуню.
— Не понимаю, — говорит, — и что за охота с таким худым жить? Ты выйди за меня замуж, будешь у меня барыней!
А сам смотрит — волоём, здоровущий парень.
— А куда я мужика-то деваю? — оскалилась Дуня.
— А на, возьми мою саблю, отруби ему голову.
Дуня взяла у разбойника саблю, размахнулась, а разбойник в ту минуту ружье подставил, она саблей и ударила о ружье.
Ружье сбрякало, Василий проснулся.
— Вчера ты меня от смерти спас, а сегодня я тебя! — сказал разбойник.
А Василий спросонья ничего не разберет: видит, сабля валяется, и Дуня перепуганная.
Разбойник все ему и рассказал.
— Я же тебе говорил, приводи самого лучшего друга. Ну, привел бы собаку! Собаку вдруг не прикормишь, она б зачуяла и залаяла, ты бы и проснулся.
Толокно*
Жил один мужик, степенный Павел Андреич, первый охотник. Одно горе, с глушинкой. Все за охотой: не зайца, перо приносил — добычу. Кормил жену тетерками да рябцами.
А жена Анисья, баба молодая, веселуха. Болтали про Анисью, непутно говорили, что при муже тихоня, а за глазами ветер.
Дошло до Павла, — что ему делать? Конечно, надо проверить: мало ли чего ни наскажут и так, здорово живешь, и по злобе.
«Не страшен зверь, от человека жди лиха. Скорей зверь дрогнет, человек не поведет усом!» — про это хорошо знал Павел, первый охотник.
Ходил Павел в лесу, все думал.
И как бы это так ему дознаться, чтобы своими глазами увидеть, правду о жене говорят люди или зря?
Попало ему в лесу дупло большое.
«Стой, — думает, — дай замечу, это мне кстати!»
Заметил дупло и домой.
А Анисья ластится.
— Что, муженек, много ль настрелял?
— Чего настрелял? Не в этом дело. А вот нашел я дупло, в дупле дуплянское чудо. Что тебе хочется, все исполнит.
— А где это, Павел, чудо?
— А как выйдешь в лес, так на левую руку за орешней, там и будет дупло, там это и есть. Подойди к дуплу, да попроси, да поусердней проси. Что тебе надо, все исполнит.
Ничего не сказала Анисья. Тихая такая стала, рано и спать легла. Или головушка болит?
2Спозаранку поднялась Анисья, да к двери.
Смекнул Павел.
А указал ей давеча Павел дорогу к дуплу кривлем, и как только Анисья за дверь и он за ней, да прямиком. Живо до дупла добежал и в дупло.
Сидит в дупле, ждет.
Пришла Анисья. Стала на колени.
— Баба я молодая. Ну, какое житье мне с псом моим окаянным? День-деньской на охоте. А вернется, дрыхнет. Позовешь, не слышит, тронешь, не шевельнется. Баба я молодая… Дуплянское чудо, ты слышишь?
А Павел ей из дупла толстым голосом:
— Чего тебе надо, все сделаю.
— Глухой у меня пёс, ослепи его, будь милосердный! — и до трех раз кричала Анисья, стучала головой о корневище: — ослепи! ослепи! ослепи его!
— Ступай, баба, с миром. Затопи печку. Пеки оладьи да мажь помасленее. Твой муж ослепнет. Через трое суток с масла совсем слепой будет.
Поклонилась дуплу Анисья: не узнать — как повеселела!
Тут тихонько выскочил Павел да прямиком и поспел домой до жены.
Степенный был мужик Павел, рассудительный, первый охотник, а тут и без масла ровно ослеп. Или не слышал, на что пеняла Анисья?
Вернулась Анисья.
— Где, жена, пропадала?
— У соседки.
И не может скрыться, так вся и пышет. Затопила Анисья печку, стала печь оладьи. И давай поливать их маслом, да Павлу этакую миску.
— Кушай, муженек, на здоровье!
Павел и ну уписывать.
— Что-то у меня, жена, глаза стягивает.
А Анисья схватила масла и еще прибавила.
— Ешь, ешь масленее. Ходил в лесу, устал. Поешь, отдохнешь и все пройдет.
Сама, знай, прибавляет масла.
Съел еще Павел оладьев — все лицо в масле.
— Что-то, жена, совсем плохо вижу: двоится.
Степенный был мужик Павел, рассудительный, первый охотник, а тут ровно и вправду со сладкого масла ослеп. Или не слышал, на что пеняла Анисья, не чуял, с чего сама, как оладья, пышет?
И на другой день тоже, опять оладьи. И на третий оладьи, да все жирно, да с маслом.
На третий день ослепнет Павел.
Ждет не дождется Анисья, зарумянилась вся.
— Ну, Анисья, я теперь ничего не вижу.
Поверила Анисья.
— Чего ты говоришь?
— Ой, ничего-то не вижу. Будешь ли ты меня поить-кормить, слепого?
![Барбара Картленд - Милая чаровница [Милая колдунья]](/uploads/posts/books/6706/6706.jpg)
