Виктор Лихачев - Кто услышит коноплянку
- У меня есть друг, впрочем, вы его знаете - Михаил Прокофьевич Киреев. Вот бы им поговорить втроем.
- Кому им?
- Исайе, Кирееву и врачу вашему, Голубеву. Тот, когда меня увидел раненую, так сразу Канта стал цитировать, а Киреев ему помогал. Им бы авва сказал, что иной раз лучше помолчать. Матушка Валентина смотрела на Юлю и с радостью про себя отмечала, что девочка оттаяла. И это сочетание своеобразного юмора, по старой привычке еще направленного на то, чтобы "подколоть" собеседника, но в то же время уже незлого - с наивностью, присущей натурам чистым, создавало забавную "смесь". Разговаривать с этой девушкой было радостно, но, будучи опытной настоятельницей, матушка опять приняла строгий вид.
- Интересная мысль. Но, вообще-то, авва Исайя жил на Синае еще до того, как Русь христианство приняла. А теперь давай, выкладывай, с чем пришла... Уже через два часа Юля ждала, когда ее соединят с Москвой.
- Третья кабина, Москва на связи, - громко объявила телефонистка по селектору. В эту минуту раздался телефонный звонок и в квартире Софьи Вороновой. Вообще-то, Софья забежала домой на минутку - взять кое-какие документы для Иванова. Москва в эти дни словно обезумела. Ранее незнакомое слово "дефолт" повторялось всеми с утра до ночи. Софья могла себе позволить относиться к панике, охватившей людей, спокойно. Давний друг ее дяди, банкир с редкой для этой профессии фамилией Иванов, заранее предупредил ее о готовящемся обвале. И в знак уважения к памяти Владимира Николаевича взял на себя все необходимые хлопоты, чтобы деньги, вложенные Вороновой в его банк, не пропали. К тому же Софья хорошо помнила слова дяди о том, что золото, земля и предметы искусства никогда не подлежат инфляции. Земли у нее не было, а все остальное она имела.
А вот для той же Аллы наступили черные дни. Этим летом она расширяла свой бизнес и взяла приличную сумму в кредит. Разумеется, в долларах. Теперь Петрова ежедневно звонила и плакалась Софье, сетуя на несправедливость судьбы. Воронова сочувствовала подруге, но, если честно, ее гораздо больше занимала выставка работ Лизы, открывшаяся в "Белой розе" двадцать девятого августа. Когда-то один старый художник рассказывал ей о своем несчастье: его единственная выставка в Москве совпала с проведением в городе Олимпийских игр, а потому осталась незамеченной. Осталась незамеченной и выставка Лизы Бобровой. Так вначале думала Софья. Сославшись на непредвиденные обстоятельства, не пришли знакомые журналисты. Плакаты, с которых на людей смотрела красивая маленькая девочка, не привлекли внимание москвичей: их в эти дни занимали совсем другие проблемы. "Кто услышит коноплянку?" - так решила назвать Софья выставку. "Никто не услышит", - переживала она, видя, как за несколько минут до открытия выставки оставался пустым зал, где висели работы Лизоньки. Но и впрямь, что Бог ни делает- все к лучшему. Собрались те, кто знал и любил девочку. Пришли несколько робеющие Ира и Виктор, Софья Мещерская привела всю свою семью. Разумеется, первой помощницей Вороновой была Наталья Михайловна. С ней пришли сотрудники хосписа, в котором Котеночкина работала. К радости Иры, подошли и несколько девочек, подружек Лизы. Странное дело, будто не сговариваясь, все - от старика Мещерского до семилетней девочки Вероники - принесли с собой по две белых розы. Они клали их к большому портрету Лизы. Речей, разрезания ленточек не было. Забежавшая было на "огонек" юная журналистка, узнав, что фуршета не будет, быстренько удалилась. Из магнитофона звучали трели птиц, записанные на пленку. А в кабинете Софьи стояли стаканы с ананасовым соком любимым соком Бобренка. А потом вдруг стали приходить посетители. Входили тихо, читали написанную Вороновой аннотацию к выставке, смотрели на картины. Софья заметила, что, обойдя выставку, они опять подходили к портрету Лизы и долго всматривались в ее лицо... А на следующий день ко входу в галерею подъехал автобус. Привезли детей из какого-то подмосковного санатория. Видимо, элитного. Дети были нарядные, шумные, веселые. Но потом и они стали вести так же, как вчера вели себя взрослые. Стихал смех, дети вполголоса спрашивали друг друга, какая "птица" им понравилась больше, а потом подходили к портрету девочки, которая была их ровесницей. И долго смотрели в ее лицо. Молодцом оказалась Женя, секретарь Софьи. Она обо всем позаботилась заранее и вынесла детям стаканы с ананасовым соком, когда те собирались уже уезжать.
Минуло еще несколько дней. В огромной вазе, стоявшей на полу, все больше появлялось белых роз. Кто-то принес свечи и несколько иконок. Женя предположила, что это дети из воскресной церковной школы, приходившие вместе со своими учителями. А в книге отзывов появлялось все больше и больше записей. В конце каждого дня Софья прочитывала их. Иногда одна, иногда вместе с Ирой и Натальей, которые почти целыми днями находились в галерее. Читала и поражалась, какие теплые и задушевные слова находили люди... Некоторые даже писали стихи. Одна девочка, подписавшаяся "Маша из Химок", написала:
Коноплянку тот услышит, К людям кто любовью дышит.
Она петь для тех согласна, Кто живет легко и ясно.
Единственное, что огорчало Софью, - так это отсутствие Киреева. Она даже почувствовала что-то вроде легкой обиды на него. Ей казалось, уж Михаилу никак нельзя было не прийти в этот зал, где на самом видном месте висел киреевский двойник - коростель. И в то же время Софья очень хотела, чтобы Киреев оценил и ее работу - саму выставку. Вороновой было важно доказать Кире, что она не праздная богатая и легкомысленная дамочка, не скучающая филантропка, а...
- Задонск на линии, - услышала Софья вместо ожидаемого ею всхлипа Аллы. - Говорите.
- Какой Задонск? - удивилась Воронова.
Но на том конце провода уже молчали. Затем - щелчок, и откуда-то издалека, словно из-под земли, раздался голос:
- Здравствуйте, Софья Николаевна.
- Здравствуйте.
- Вы не узнали меня?
- Извините, не узна... Юля? - От неожиданности Воронова растерялась, что с ней происходило крайне редко. По определению, как выражалась Мещерская.
- Ты где? - только и могла спросить Софья.
- В монастыре, - не менее глубокомысленно изрекла Юля. Будучи более готовой к разговору, она решила взять инициативу в свои руки: - Плохо слышно. Вы удивлены, я понимаю... Мне хочется у вас попросить прощения... за все...
- Что с Киреевым? - перебила ее Воронова, понявшая слова Юли по-своему.
- Он привет вам передает. Жив он, жив. И даже успел меня спасти. Он сейчас... Голос Селивановой пропал совсем. Но то, что Киреев жив, это Софья расслышала.
- Говори громче!
- Не могу, я и так на весь телеграф ору. Софья Николаевна, у меня к вам есть предложение. До Задонска пять часов езды. Приезжайте!
- Когда?
- Если сейчас выедете, будете у нас к вечерней трапезе. Матушка Валентина благословила, чтобы вы приехали.
- Матушка... благословила... Это что, розыгрыш? Какая матушка, какой монастырь? Ты меня вообще за абсолютную идиотку принимаешь?
- О, Господи! Почему, когда врешь, тебе верят, а когда правду... Одним словом, мне есть что вам рассказать. О том, что произошло, о Михаиле Прокофьевиче. Приезжайте. Прокричав адрес монастыря и сказав: "Жду вас", Юля повесила трубку. В конце концов, она выполнила все, что обещала - себе и Кирееву. Извинилась, передала привет от Михаила, пригласила приехать. Почему-то Селивановой казалось, что Софья не приедет.
- Куда мне ехать? - спрашивала сама себя Воронова, продолжая держать в руке телефонную трубку. Но она этого не замечала, как не замечала и того, что разговаривала вслух сама с собой. - Я что, ненормальная? Они, наверное, Киреева не смогли найти и теперь хотят, чтобы я... Но зачем для этого надо ехать в Задонск? Или они перехватят меня на дороге... Господи, какая каша в голове! Надо позвонить Мещерской и посоветоваться...
Поскольку мысли в голове Софьи роились подобно встревоженному пчелиному рою, она не договаривала до конца фразы. Наконец ей удалось прийти в себя. Только тут Софья заметила, что лихорадочно листает Атлас автомобильных дорог... Хорошо, что Мещерская оказалась дома.
- Славка-черноголовка, привет! Ты можешь спросить у своих мужиков, по какой дороге в Задонск надо ехать?
- Что случилось, насмешливая моя? Кстати, как выставка проходит?
- После, после, Сонечка. Приеду, все расскажу. Если приеду.
- Да ты что?! Жди меня, я сейчас к тебе бегу - все расскажешь, тогда и решим, куда тебе...
- Мещерская! Не буди во мне зверя! Я уезжаю сейчас, немедленно. - Но, почувствовав, что на том конце провода обиженно задышали, Воронова сказала так мягко, как только могла в этот момент: Сонечка, милая моя! Я тебе все расскажу, я еще надоем тебе, вот увидишь, но сейчас я должна ехать. Поверь мне.
- Верно, сумасшедшая. Про Задонск я тебе и сама скажу. В Воронеже была когда-нибудь?
- Нет.
- Короче, по Каширскому шоссе шпарь до Ельца, а там и Задонск. Главное, не сворачивай с трассы никуда. Ферштейн?
