Георг Хакен - Страсти по Голландии
ПЕТЕР. Как это столкуемся? Разве у меня есть для вас товар?
МИХЕЛЬ. Этот товар у тебя всегда при себе.
Михель наливает вина себе и Петеру, и они залпом его выпивают.
А какие бывают, Петер, красивые города, прекрасные страны, какие широкие реки, какие богатые дворцы! Скажи, хотел бы ты поездить по белу свету и посмотреть на все его диковинки?
ПЕТЕР. Да, вот это жизнь! Повидать бы все это! А мы-то, дураки, сидим весь век на одном месте и ничего не видим, кроме елок да сосен.
МИХЕЛЬ. Что ж, и тебе пути не заказаны. Можно и постранствовать и делом позаняться. Все можно - только бы хватило смелости, твердости, здравого смысла... Только бы не мешало глупое сердце! А как оно мешает, черт побери! Вспомни-ка, сколько раз тебе в голову приходили какие-нибудь славные затеи, а сердце вдруг дрогнет, заколотится, ты и струсишь ни с того ни с сего. А если кто-нибудь обидит тебя, да еще ни за что ни про что? Кажется, и думать не о чем, а сердце ноет, щемит... Ну вот скажи-ка мне прямо: что у тебя заболело, когда тебя вчера вечером обозвали обманщиком и вытолкали из трактира?
ПЕТЕР. Сердце.
МИХЕЛЬ. А когда судейские описали твой завод и дом, голова у тебя заболела, что ли? Или у тебя, может быть, заболел живот?
ПЕТЕР. Нет, сердце.
МИХЕЛЬ. Так. Мне вот говорил кое-кто, что ты, покуда у тебя были деньги, не жалея раздавал их всяким побирушкам да попрошайкам. Правда это?
ПЕТЕР. Правда.
МИХЕЛЬ. Так. А скажи мне: зачем ты это делал? Какая тебе от этого польза? Что ты получил за свои деньги?
ПЕТЕР. Пожелания всяческих благ и доброго здоровья.
МИХЕЛЬ. Ну и что же, ты стал от этого здоровее? Да половины этих выброшенных денег хватило бы, чтобы держать при себе хорошего врача. А это было бы гораздо полезнее для твоего здоровья, чем все пожелания, вместе взятые. Знал ты это?
ПЕТЕР. Знал.
МИХЕЛЬ. Что же тебя заставляло всякий раз, когда какой-нибудь грязный нищий протягивал тебе свою помятую шляпу, опускать руку в карман?
ПЕТЕР. Сердце.
МИХЕЛЬ. Опять-таки сердце, а не глаза, не язык, не руки и не ноги. Ты, как говорится, слишком близко все принимал к сердцу.
ПЕТЕР. Но как же сделать, чтобы этого не было? Сердцу не прикажешь! Вот и сейчас я бы так хотел, чтобы оно перестало дрожать и болеть. А оно дрожит и болит.
МИХЕЛЬ. Ну, еще бы! Где тебе, бедолаге, с ним справиться? Люди покрепче и те не могут совладать со всеми его прихотями и причудами. Знаешь что, братец, отдай-ка ты лучше мне эту бесполезную вещицу. Увидишь, как тебе сразу станет легко!
ПЕТЕР. Что? Отдать вам мое сердце? Нет, нет, ни за что! Я передумал. Как мне отсюда выйти?
МИХЕЛЬ. А что ты, собственно, так беспокоишься о своем сердце? Оно ж пустое! В нем ничего нет, кроме зависти. Ты завидуешь тем, кто живет лучше, мечтаешь о богатстве, а жалеешь о таком пустяке!
ПЕТЕР. Но ведь тогда я же умру на месте!
МИХЕЛЬ. Пустое! Это если бы кто-нибудь из ваших господ хирургов вздумал вынуть из тебя сердце, тогда ты бы, конечно, не прожил и минуты. Ну а я другое дело. И жив будешь, и здоров как никогда. Да вот поди сюда, погляди своими глазами... Сам увидишь и убедишься, что бояться нечего. Иди сюда, приятель, не бойся! Тут есть на что поглядеть.
Михель отдергивает занавеску в глубине дома. Перед Петером открывается музей восковых фигур. Среди экспонатов - восковые Иезекиил, Шлюркер и Вильм. Каждый из них держит в руке банку, в которой находится слабо мерцающее сердце.
ПЕТЕР. Иезекиил Толстый! Шлюркер Тощий! Вильм Красивый!
МИХЕЛЬ. Их сердца составляют гордость моей коллекции. Видишь, ни одно из этих сердец не сжимается больше ни от страха, ни от огорчения, ни от дурацкого сострадания. Их бывшие хозяева избавились раз и навсегда от всяких забот, тревог, пороков сердца и прекрасно чувствуют себя, с тех пор как выселили из своей груди беспокойного жильца.
ПЕТЕР. Да, но что же теперь у них в груди вместо сердца?
МИХЕЛЬ. А вот что.
Михель достает из ящика стола каменное сердце и протягивает его Петеру.
ПЕТЕР. Это? Вот оно что! Каменное сердце? Но ведь от него, должно быть, очень холодно в груди?
МИХЕЛЬ. Конечно, оно немного холодит, но это приятная прохлада. Да и зачем, собственно, сердце непременно должно быть горячим? Зимой, когда холодно, вишневая наливка греет куда вернее, чем самое горячее сердце. А летом, когда и без того душно и жарко, ты и не поверишь, как славно освежает такое мраморное сердечко. А главное - оно-то уж не забьется у тебя ни от страха, ни от тревоги, ни от глупой жалости. Очень удобно!
ПЕТЕР. И это все, зачем вы меня позвали? По правде сказать, не того я ожидал от вас. Мне нужны деньги, а вы мне предлагаете камень.
МИХЕЛЬ. Ну, я думаю, ста тысяч гульденов хватит тебе на первое время. Если сумеешь выгодно пустить их в оборот, ты можешь стать настоящим богачом!
ПЕТЕР. Сто тысяч! Да не колотись ты так, неугомонное сердце! Скоро я навсегда распрощаюсь с тобой...
МИХЕЛЬ. Поездишь по белу свету и посмотришь на все его диковинки, а как надоест, то осядь в здешних местах, построй себе дом, женись - любой почтенный человек в Шварцвальде с радостью отдаст за тебя свою дочь.
ПЕТЕР. Господин Михель, я согласен на все! Давайте мне деньги и ваш камешек, а этого бестолкового колотилу можете взять себе...
МИХЕЛЬ. Я так и знал, что ты парень с головой! Тогда не будем медлить и сразу приступим к операции. Не трусь, ничего не бойся, ты даже не почувствуешь. Закрой глаза.
Михель вынимает из груди Петера сердце и вставляет ему камень. Живое сердце он опускает в чистую банку с прозрачной жидкостью.
Вот и все, как видишь, ничего страшного.
ПЕТЕР. А ты что, меня обманул? Это была шутка?
МИХЕЛЬ. Почему шутка! Пойди, погляди.
ПЕТЕР (читает надпись на ярлыке). Петер Мунк.
МИХЕЛЬ. Ну как, что ты сейчас чувствуешь?
ПЕТЕР. Вот здесь, в груди, страшный холод. Кажется, что все внутри леденеет.
МИХЕЛЬ. Ничего, через несколько дней ты к этому привыкнешь, и уже не будешь ощущать леденящего холода.
ПЕТЕР. А где мои сто тысяч гульденов?
МИХЕЛЬ. Среди сокровищ "Кармильхана". И ты поможешь мне их достать, Петер. По этому случаю следует выпить. А потом... потом и делом займемся.
Они усаживаются за стол и выпивают еще по стакану вина. Петер, уронив голову на руки, засыпает мертвым сном.
КАРТИНА ВТОРАЯ
И снится Петеру сон. Он и Лизбета приходят на вершину Елового Бугра. Петер ведет за собой на веревке упирающуюся корову.
ПЕТЕР. Вот мы и пришли. Теперь дело за малым. Я убью корову, а ты поможешь мне содрать с нее шкуру.
Петер заносит топор над головой коровы, готовясь убить животное. Лизбета, не выдержав, падает перед ним на колени.
ЛИЗБЕТА. Ради бога, Петер! Пожалей корову! Пожалей и себя, и меня! Спаси свою душу, свою жизнь! А если ты все-таки не боишься искушать бога, то подожди до завтра и лучше принеси в жертву другое животное, чем нашу милую корову.
ПЕТЕР. Лизбета, ты с ума сошла! Я должен пожалеть корову и умереть с голоду?
ЛИЗБЕТА. Ты не умрешь с голоду! Пока у меня есть руки, ты не будешь голодать. С утра до ночи я буду работать, только не лишай своей души вечного блаженства, и оставь в живых нашу бедную корову!
ПЕТЕР. Трудом своих рук ты можешь удовлетворить только наши самые жалкие потребности! Что ж, тогда возьми топор и размозжи голову мне! Я не тронусь с места, пока не добьюсь своего! Или, может быть, ты вместо меня отыщешь сокровища "Кармильхана"? Но ты можешь пресечь мою жизнь - иди, пусть я паду жертвой!
ЛИЗБЕТА. Хорошо, Петер. Убей корову, убей меня! Мне ничего не жаль. Мне жаль лишь твою душу. Ведь жертва, которую ты хочешь принести, предназначается духу тьмы!
ПЕТЕР. Какое мне до этого дело! Лучше мне попасть в ад, чем без конца видеть голые стены и прочую нищету!
ЛИЗБЕТА. Ну, послушай меня хоть раз, Петер. Я не хочу, чтобы ты шел в ад. Даже если ты будешь всего-навсего ночным сторожем, будешь ходить с колотушкой и фонарем и получать всего-навсего два-три талера, я буду рада.
ПЕТЕР. Лизбета, ты сошла с ума, и меня с ума сводишь! (Вытаскивает нож и замахивается над собой) Ну что ж, оставь себе вместо меня корову!
ЛИЗБЕТА. Что ж ты делаешь, Петер! Ведь я люблю тебя, и всегда любила, даже теперь, когда ты стал таким, все равно я тебя люблю! Хорошо, я согласна, убей корову.
Петер замахивается топором и с силой ударяет корову по голове. Корова с жалобным мычанием падает. Сверкает молния, и гремит гром. Петер сдирает с коровы шкуру, Лизбета помогает ему в нее завернуться.
Могу ли я еще что-нибудь сделать для тебя, Петер?
ПЕТЕР. Больше ничего. Уходи. А когда я получу сто тысяч гульденов, мы поженимся.
ЛИЗБЕТА. Да хранит тебя бог. И да простит тебя, как прощаю я.
Лизбета уходит. В лесу начинается буря. Воет ветер, качаются ели и сосны. На макушку одной из елей усаживается неизвестно откуда взявшийся ворон.
ВОРОН. Кар! Кар-р! Кар-р-р - миль - хан!
Слышится затихающий шум морского прибоя, к которому примешивается торжественная музыка, напоминающая церковное пение. К Петеру приближается процессия людей, с одежды которых струится вода. Это все те, кто был на "Кармильхане" перед тем, как он затонул. Возглавляет шествие капитан.
